— Это настоящая студия художника, — сказала мне Мари-Кристин. — Таких в Париже много.
— Не много, chere enfant, — сказал Жерар. — Правильнее будет сказать, несколько. Мне приятно думать, что эта студия — мое очень удачное приобретение, — он повернулся ко мне, — она в самом деле просто идеальна. Прекрасное освещение. И, кроме того, один только вид отсюда уже вдохновляет. Вам так не кажется, мадемуазель Тримастон?
— Несомненно, — подтвердила я.
— Можно без труда окинуть взглядом весь Париж. Могу вас заверить, в городе не мало художников, которые отдали бы все, что угодно, за такую студию.
— В этом доме живут и другие художники, — сообщила мне Мари-Кристин.
— Художников здесь великое множество, — сказал Жерар. — Ведь это Латинский квартал, а Париж, как вы знаете, центр искусств. Именно сюда съезжаются художники. И днем и ночью они сидят в кафе, рассуждают о шедеврах, которые собираются создать, и всегда только собираются.
— Но когда-нибудь они заговорят о шедеврах, которые ими уже созданы, — сказала я.
— Тогда они уже будут слишком важными птицами чтобы жить здесь и посещать подобные кафе. Они найдут себе для бесед другое место.
— Жерар, здесь не хватает чашек, — крикнула из кухни Анжель.
Улыбнувшись, он проговорил:
— Надеюсь, вы извините меня, — и ушел в кухню. До меня доносились их голоса.
— Дорогая мама, ты всегда думаешь, что я тут умираю от голода.
— Этого цыпленка тебе на какое-то время хватит. Он готовый, его можно есть, и еще я принесла торт, подадим его с кофе.
— Маман, ты меня балуешь.
— Ты ведь знаешь, я всегда беспокоюсь о тебе, думаю, как ты здесь живешь. Почему ты не хочешь переехать домой? Ты бы мог работать в Северной башне.
— Нет, там совсем не то. Здесь я в своей компании. В мире есть только одно место, где может жить пробивающий себе дорогу художник, и это место — Париж. Все готово? Я понесу поднос. А ты неси этот роскошный торт.
Сдвинув в сторону тюбики и кисти, он поставил на стол поднос. Анжель нарезала торт и передала блюдо по кругу.
Жерар сказал мне:
— Мама убеждена, что я здесь на грани голодной смерти. На самом деле я прекрасно питаюсь.
— Одной только живописью сыт не будешь, — сказала Анжель.
— Увы, это правда. И думаю, все присутствующие с тобой согласятся. Расскажите, как вы проводите время в Париже?
Мы рассказали, какие достопримечательности успели посмотреть.
— Ноэль все воспринимает с таким восторгом, — сказал робер. — Показывать ей город — одно удовольствие.
— Это было замечательно, — сказала я.
— Торт восхитительный, — вставила Мари-Кристин.
— Раньше вы жили в Лондоне? — спросил Жерар, обращаясь ко мне. — У нас есть один англичанин в нашей обшине. Вы понимаете, мы живем как бы общиной. Все друг друга знают. Встречаемся в кафе или у кого-нибудь на квартире. Так мы общаемся каждый вечер.
— И беседуете о замечательных картинах, которые вы собираетесь написать, — сказала Мари- Кристин.
— Как ты догадалась?
— Ты сам только что говорил об этом. Что вы собираетесь сделать — вот о чем вы говорите в кафе.
— Это нас вдохновляет. Да, всем художникам нужно жить в Париже.
— Надеюсь, ты покажешь Ноэль что-нибудь из твоих работ, — сказал Робер. — Я уверен, ей хочется их посмотреть.
— В самом деле? — спросил он, глядя на меня.
— Ну, конечно же, я хочу их посмотреть.
— Только не ждите, что это будет нечто подобное Леонардо, Рембрандту, Рейнольдсу, Фрагонару или Буше.
— Я полагаю, у вас есть собственный стиль.
— Благодарю. Но, может быть, свойственная вам деликатность заставляет вас проявлять такой интерес к моим работам? Если я угадал, мне бы не хотелось злоупотреблять вашими хорошими манерами и утомлять вас. А ведь это может случиться.
— Но я не могу заранее знать, как отнесусь к вашим картинам, пока их не увижу.
— Хорошо, мы поступим вот как. Я покажу вам несколько картин и, если замечу признаки скуки, немедленно откажусь от этой затеи. Ну, как?
— По-моему, прекрасная мысль.
— Сначала скажите мне, как долго вы собираетесь пробыть во Франции?
— Я пока точно не знаю.
— Мы надеемся, что долго, — сказала Анжель.
— Я уговорю ее, чтобы она осталась, — заявила Мари-Кристин.
— Конечно, как же ты сможешь обойтись без уроков английского?
— Эта мадам Гарньер, она все так же приходит помогать тебе по хозяйству? — спросила Анжель.
— Да, приходит.
— Пол в кухне давно пора мыть. Чем она тут занимается?
— Милая старушка Гарньер. У нее великолепное лицо.
— Ты писал ее?
— Конечно.
— По-моему, у нее отталкивающая внешность.
— Ты не видишь внутренний мир женщины.
— Значит, вместо того, чтобы убирать, она позирует тебе?
Жерар повернулся ко мне.
— Вы говорили, что хотели бы посмотреть мои картины. Начнем с мадам Гарньер.
Он выбрал один из холстов и поставил его на мольберт. Это был портрет женщины — толстой, веселой, сметливой от природы и с изрядной долей алчности во взгляде.
— Да, она именно такая, — сказала Анжель.
— Очень интересно, — сказала я. Жерар внимательно смотрел на меня. — Такое чувство, будто мне многое про нее известно.
— Что же именно? — спросил Жерар.
— Она любит шутки, много смеется. Знает, чего хочет и как этого добиться. Она хитровата и отнюдь не бескорыстна, всегда берет больше, чем отдает.
Улыбаясь, он кивал головой.
— Спасибо. Вы подарили мне лучший комплимент.
— Не сомневаюсь, — сказала Анжель, — что мадам Гарньер вполне устраивает сидеть спокойно на стуле и ухмыляться вместо того, чтобы выполнять свои обязанности.
— Меня это тоже вполне устраивает, мама.
— Вы обещали показать нам и другие картины, — напомнила я.
— После вынесенного вами приговора по первой картине, я сделаю это почти охотно.
— Я уверена, вы нисколько не сомневаетесь в своих работах, — сказала я. — Думаю, художник должен полностью верить в себя. Ведь если он сам не верит, поверит ли кто-то другой?
— Мудрейшие слова! — воскликнул он чуть насмешливо. — Ну, хорошо, вот вам, пожалуйста, — это консьерж. Вот натурщица, которую иногда мы приглашаем. Немного схематично, да? А это madame le concierge. Слишком привыкла позировать, не совсем естественна.
Я нашла его работы очень интересными. Он показал нам также несколько пейзажей Парижа: Лувр, сады
