— Эфф, прекрасно сознавать, что ты есть.
Так в мою жизнь вошел новый страх. Я поняла, что может наступить день, когда я потеряю Полли.
— Полли, — сказала я ей в тот же вечер, — ты не собираешься уйти от меня, ведь правда?
— О чем ты говоришь?
— Ты можешь войти в дело к Эфф.
— Вот что! Кто слушает то, что ему не предназначалось? Притворялась спящей?! Я знаю. Вижу тебя насквозь.
— Но ведь ты не уйдешь, правда, Полли? — почти прокричала я.
— Нет. Я буду с тобой, пока буду нужна тебе. Обняв, я крепко прижалась к ней, боясь, как бы она не убежала.
И должно было пройти много времени, прежде чем я забыла брошенную Эфф наживку свободы для Полли.
Французская история
Прошли годы, и я достигла четырнадцатилетия, занимаясь примерно тем же, что делала всегда. Мисс Йорк все еще была со мной, и Полли оставалась моим гидом, утешителем и учителем. Время от времени я ходила в Дом, но не подчинялась уже так Лавинии. Мне стоило только намекнуть, что перестану приходить, и она меняла свое задиристое поведение. Она втайне уважала меня — хотя никогда не признала бы этого. Я помогла ей в одной-двух трудных ситуациях, и это дало мне некоторое преимущество.
С Полли мы стали еще ближе. Мы несколько раз навещали Эфф, у которой теперь был дом по соседству и которая успешно справлялась со своими «платящими» гостями. Казалось, ее значительность возросла, и она, управляя двумя своими домами, оставалась доброй и вежливой. Полли вынуждена была согласиться, что у отца было мало поводов для недовольства. Бренчли съехали, и их заменили Пакстоны. «Намного лучше, — комментировала Эфф. — Миссис Пакет всегда заворачивает свой мусор, прежде чем бросить его в мусорный ящик. Миссис Бренчли никогда так не делала. Хотя я должна сказать, что скучаю по парнишке». Но, кроме утраты малыша, в действительности изменения были к лучшему.
— Эфф правильно делает, — сказала Полли. — Все это прямо по ее части.
И я знала это, но, с моей точки зрения, Полли должна была бы быть с Эфф, поддерживая ее и втайне посмеиваясь вместе с ней над маленькими слабостями их «платящих» гостей. Но Полли поклялась никогда не покидать меня, пока она мне нужна, и я верила ей.
В жизни наступили изменения. В Доме появился архитектор, потому что в восточном крыле здания что- то разрушилось и для его восстановления потребовался эксперт. Это был мистер Руммель, и он очень подружился с мисс Эзертон. Леди Харриет не знала об этом, пока не стало слишком поздно. Мисс Эзертон объявила о своей помолвке с мистером Руммелем, заявив леди Харриет, что через месяц она покинет свое место, чтобы подготовиться к свадьбе.
Леди Харриет была в ярости. До приезда мисс Эзертон уже прошла целая череда гувернанток, и она была единственной, оставшейся в доме.
— Люди совсем не считаются с окружающими, — сказала леди Харриет. — Где же благодарность? Все эти годы у нее здесь был хороший дом.
Но у мисс Эзертон, чувствующей себя в безопасности благодаря любви мистера Руммеля, не было причин волноваться. Теперь она находилась вне пределов досягаемости леди Харриет и ее неодобрения.
Когда пришло время, она уехала. Из двух прибывших новых гувернанток ни одна не оставалась больше двух месяцев.
Тогда леди Харриет заявила, что довольно бессмысленно держать двух гувернанток для двух так близко живущих девочек одного возраста. На нее произвела впечатление эффективность работы мисс Йорк, и она не видела причин, по которым эта молодая женщина не могла бы учить нас с Лавинией одновременно.
Отец колебался и сказал, что он должен посоветоваться с мисс Йорк, что и сделал. Мисс Йорк, так же как и две гувернантки, пребывание которых в Доме было кратковременным, не жаждала браться за воспитание Лавинии. Но ее привлекло обещание большей, и, кроме того, на нее оказала влияние властная личность леди Харриет. Она согласилась, в результате чего Лавиния иногда приходила ко мне домой, а я ходила на урок в Дом. Мисс Йорк, которая благодаря своим знаниям могла до некоторой степени диктовать свои условия, отказалась обосноваться в Доме и настояла на том, чтобы ее нанимателем был пастор. Так мы с Лавинией стали учиться вместе.
Я не испытывала неудовольствия, поскольку классная комната была местом моего триумфа. Мисс Йорк постоянно шокировало невежество Лавинии, и хотя она частенько списывала мои работы и я во многих случаях помогала ей, Лавиния намного отставала от меня в учебе.
В душе я очень любила ее, хотя и не могла понять почему. Возможно, это было чувство близкого знакомства, поскольку мы знали друг друга уже много лет. Она была высокомерной, эгоистичной и властной; но я принимала это как своего рода вызов. Мне в достаточной степени льстило сознание того, что втайне она полагается на меня. Я думаю, что знала ее лучше, чем кто-либо другой, поэтому я поняла те черты ее характера, которые, без сомнения, явились причиной некоторых событий, произошедших с ней позже.
Ей была свойственна глубокая чувственность, и она рано созрела. В пятнадцать лет она была уже женщиной, в то время как я, несмотря на свои выдающиеся знания, физически оставалась ребенком. У нее была узкая талия, и она прилагала большие усилия, чтобы подчеркнуть фигуру, демонстрируя признаки зрелости. Она всегда чрезмерно гордилась своими великолепными волосами. У нее были превосходные белоснежные зубы, и она любила их демонстрировать, даря свои улыбки налево и направо, чтобы люди могли восхищаться ими, и это создавало обманчивое впечатление приветливости.
Поскольку она не успевала в учебе, она решила, что учение — удел тех, кто обделен физическим обаянием.
Мне приходило в голову, что Лавиния постоянно была влюблена. Она расцветала, когда около нее были мужчины. Она улыбалась и сверкала и становилась совершенно другим человеком.
Время от времени я видела Фабиана. Он почти все время отсутствовал: сначала был в школе, потом — в университете. Иногда он приезжал домой, чаще всего с другом. Мне доводилось видеть его скачущим на лошади или иногда в Доме, когда я бывала на уроке.
Когда Лавиния говорила о молодых людях, приезжающих в Дом с ее братом, ее глаза искрились, и она начинала хихикать. Фабиан не обращал на меня внимания, и я полагала, что он забыл о том времени, когда ухаживал за мной и устроил переполох из-за того, что меня захотели отнять у него. Хотя это было всего лишь детской игрой, я всегда думала, что это создало между нами какую-то особую связь.
Через несколько дней после моего пятнадцатилетия я встретила Дугала Каррузерса, Сокращая путь через церковный двор к пасторскому дому, я заметила, что дверь церкви открыта, и, когда приблизилась, услышала звук шагов по каменным плитам. Я подумала, что там, возможно, мой отец и что он должен был бы уже идти домой, поскольку миссис Янсон будет недовольна, если он не явится вовремя к ланчу. Ему приходилось напоминать об этом постоянно.
Я заглянула в церковь и увидела молодого человека, который стоял там, обозревая своды.
Когда я вошла, он повернулся и улыбнулся мне.
— Хелло, — сказал он. — Я просто восхищен церковью. Она очень красивая, не так ли?
— Я думаю, что она одна из самых старинных в округе.
— Норманнская, по-видимому. И прекрасно сохранилась. Это просто удивительно, как такие старинные здания противостоят времени. Знаете ли вы историю этого места?
— Нет. Но мой отец знает. Он пастор.
— А… понятно.
— Он был бы очень рад рассказать вам обо всем.
— Очень любезно.
У меня возникли противоречивые чувства. Если я возьму его в дом встретиться с отцом, нам придется пригласить его на ланч, а миссис Янсон не жалует неожиданных гостей во время еды. С другой стороны, если мы не пригласим его, отец заговорится с ним и пропустит свой ланч. В любом случае мы навлекли бы неудовольствие cо стороны миссис Янсон.
Я сказала:
— Почему бы вам не прийти как-нибудь и не увидеться с моим отцом? Сегодня после обеда он будет
