Один из играющих высылается из комнаты; когда он или она уходит, остальные закутываются в простыни. Затем вызывают того, кто находится за дверью; по очереди мы дотрагиваемся до него, а он должен отгадать, кто его трогает. Самое интересное в этой игре — штрафы, которые подлежат оплате и которые становились все безумнее и безумнее. Обо всем, что мы делали, разрастались слухи, и простое развлечение в глазах посторонних превращалось в римскую вакханалию. Другая игра называлась «поражение в ногу». Она заключалась в том, что все садились верхом на палочки и боролись друг с другом. Она приводила к шумной возне; и хотя королю нравилась борьба и он любил шумные игры, эту игру он не очень жаловал.
Заботы о парке занимали большую часть моего времени. Я постоянно разбивала и перепланировала его. Мне хотелось, чтобы он был как можно меньше похож на Версаль. Я желала, чтобы это был естественный парк. Как это ни странно, это обходилось значительно дороже, чем симметричные насаждения и фонтаны, которые принесли славу Людовику XIV. У меня» были растения со всего света, работали сотни садовников по созданию естественного ландшафта.
Мне хотелось, чтобы по лужайке протекал ручеек, однако поблизости не было родника, который мог бы дать воду.
— Вы не можете найти воду? — воскликнула я. — Но ведь это смешно!
И воду доставили по трубам из Марли. Говорили, что живописный маленький ручеек в Трианоне наполняет золотая вода. Через ручей были построены маленькие мостики, появился пруд и остров, и все это должно было создать впечатление созданного самой природой.
Стоимость всех работ оказалась ошеломительной, только я не думала об этом. Цифры у меня всегда вызывали зевоту. Однако мысли о том, как улучшить мой маленький мир, никогда не оставляли меня, и я решила создать деревню, поскольку сельский пейзаж выглядел незаконченным без людей.
Я вызвала монсеньера Мике, одного из наиболее известных архитекторов, и рассказала ему о своих планах. Он пришел в восторг от этой идеи. Потом я попросила художника Убера Робера поработать вместе с Мике. Они должны построить для меня восемь маленьких фермерских домиков с соломенными крышами и даже с навозными кучами рядом. Фермы должны быть очаровательными, но естественными.
Два художника с энтузиазмом взялись за проект, не жалея расходов. Они постоянно вносили улучшения в проект, и мои совещания с ними доставляли мне удовольствие.
Когда фермерские домики были готовы, я заселила их по своему выбору. Естественно, не возникло трудностей с подбором крестьян, которые были счастливы поселиться там. Ведь у меня были коровы, свиньи и овцы. Здесь выделывалось сливочное масло. Крестьяне стирали белье и вывешивали его для сушки на изгороди. Все, говорила я, должно быть естественным.
Так возник мой хутор. Я не задумывалась над его стоимостью, а позднее считать не осмелилась. Однако я была счастлива. И даже стала проще одеваться. Роза Бертен заверила меня, что простоты без вульгарности добиться гораздо труднее, чем вычурности, и поэтому она, естественно, стоит дороже.
В простом муслиновом платье я бродила вдоль ручья или сидела на поросшем травой берегу, который был сделан столь искусно, что никто не мог подумать, что его никогда там не было. Иногда я ловила рыбу и жарила ее. В моем ручье было полно рыбы, как и должно быть в хорошей деревне. Иногда я доила коров. Пол в коровнике всегда был выметен, а коровы вычищены щетками до блеска. Молоко лилось в фарфоровую чашу с моей монограммой. Все это было восхитительно и замечательно. У коров были маленькие колокольчики, и мы с фрейлинами выводили их, держась за голубые и серебряные ленты.
Это было какое-то колдовство. Иногда я собирала цветы, приносила их в дом и сама расставляла. Потом я любила прогуливаться около фермерских домиков и смотреть, как живут мои дорогие крестьяне, убеждаясь, что ведут они себя естественно.
— По крайней мере, — говорила я с удовлетворением, — люди на моем хуторе довольны.
Казалось, что это очень хорошее дело и оправдывает те огромные суммы денег, которые продолжали идти на совершенствование этого уголка, который я постоянно стремилась сделать еще более привлекательным.
От Иосифа приходили письма, но они не оказывали такого воздействия, как письма матушки. В них не чувствовалась самозабвенная любовь ко мне. Иосиф считал меня безрассудной — ив этом он был, разумеется, прав. Он отчитывал меня, но он отчитывал всех.
Разумеется, он направлял письма Мерси, а тот по-прежнему, как и при матушке, вел за мной наблюдение.
Мерси, который всегда был нелицеприятным человеком и никогда не выбирал выражений, показывал мне, что он писал Иосифу:
«Маленькая королева ни на шаг не отходит от своей матери, и серьезные дела постоянно прерываются детскими шалостями, а это настолько отвечает врожденной нерасположенности королевы проявлять внимательность, что она едва прислушивается к тому, что говорят, и не предпринимает никаких попыток понять, о чем идет речь. Мне кажется, я потерял контакт с ней более, чем когда-либо».
Он вздыхал, когда я читала это без всякого внимания, раздумывая, не будет ли бледно-розовый пояс более подходящим для моей любимой крошки, чем голубой.
Бедный Мерси! Он пал духом после смерти матушки. Или он наконец начал понимать, что уберечь меня от ошибок невозможно?
Деньги! Постоянная и утомительная тема разговоров! В государственных доходах ощущался явный дефицит, и его необходимо было исправить, — так говорил монсеньор Неккер, который был назначен главным инспектором финансов. Политика Тюрго провалилась, за ним последовал Клуни де Нюи. Последний не добился успеха, несмотря на то, что имел поддержку парламента (главным образом потому, что попытался свести на нет все, что сделал Тюрго). Он учредил государственную лотерею, которая не дала желанных результатов, а предложенные им методы вели к финансовой катастрофе. Когда он умер, раздался вздох облегчения, и муж обратился к Неккеру.
Неккер был швейцарцем — и был всем обязан самому себе. Он владел банком «Теллассон энд Неккер»с отделениями в Лондоне и Париже. Он на деле доказал свои финансовые способности и в то же самое время был любимым в кругу философов после того, как выиграл премию Академии наук Франции по литературе.
Он был протестантом, а со времен царствования Генриха IV протестантам не разрешалось занимать государственные должности. Из правила было сделано исключение, и это свидетельствует о том впечатлении, которое Неккер произвел на короля. Людовик, став королем, предпринимал огромные усилия, чтобы разобраться в государственных делах. Поэтому он был совершенно уверен, что стране нужен Неккер.
Неккер был человеком крупного телосложения, у него были густые брови, высокий лоб и длинная прядь волос на лысой голове, желтый цвет лица и плотно сжатые губы, словно он подсчитывал стоимость каждой вещи. Он выглядел несуразным в костюме из прекрасного бархата. Я сказала Розе Бертен, что он лучше бы выглядел в костюме швейцарского буржуа, и посоветовала ей сшить ему такой костюм.
— Мадам, — ответила она, — мне приходится отбирать клиентов с величайшей осторожностью. Поскольку я обслуживаю королеву Франции, это мой долг.
Неккер, изыскивая пути сокращения расходов, обратил внимание на королевский двор. У нас было слишком много слуг. Окружение только маленькой королевы состояло из восьмидесяти человек. Никто из нас не мог сделать и шага, если его не сопровождал эскорт слуг. В первый день решительных действий Неккера потеряли работу четыреста шесть человек, за ними последовали еще другие. Однако такое решение казалось не самым лучшим, поскольку уволенные стали безработными.
Неккер и его жена очень ревностно относились к состоянию больниц, а король был всегда готов оказать содействие в таком добром деле. Условия в парижской больнице Отель-Дюе были действительно ужасными. Муж инкогнито посетил больницу и побывал в палатах. Он вернулся в слезах. Однако Франции нужны были не слезы, а действия. Король знал это и запланировал снести старое больничное здание, а взамен построить четыре новых. Но где взять деньги? Он вынужден был отказаться от такого грандиозного проекта и удовлетвориться расширением старого здания еще на триста коек.
А пока все это происходило, мои счета за хутор продолжали расти.
Почему я не могла понять своей глупости? Почему все проявляли снисходительность ко мне? И было ли это во благо? Не означало ли это, что мне помогали скатываться к роковой черте? До рождения дочери муж
