— Биил Бэрсар! — сказал Угалар погромче; я открыл глаза и сразу вскочил.
— Счастлив увидеть вас, славный дос Крир!
— И я вас, биил Бэрсар.
Крир был высок — пожалуй, с меня ростом, только куда плотней; лицо широко, тронутое оспой, властный рот, ум и жестокость в небольших, холодных глазах. Он не тратил времени на поклоны.
— Угалар мне все передал, но у меня есть один-два вопроса. Надеюсь, вы соблаговолите на них ответить?
— К вашим услугам, славный дос.
— Вы — вы доверенное лицо акиха.
— Да.
— Значит, он предлагает мне командование?
— Да, — я уже понял, куда он клонит.
— А разве это не предательство, биил Бэрсар? — с какой-то свирепой нежностью осведомился он.
— Предательство кому? — зря я позволил себе задремать, теперь меня страшно клонило в сон, и голос звучал равнодушно и вяло. — Локих ушёл из жизни, не оставив наследника. Единственный претендент на престол — кор Тисулар, тоже мёртв. Коры Эслан и Алнаб, как незаконнорождённые, не имеют права наследования. Сейчас единственное законное правительство — Совет Благородных под председательством акиха Калата.
— А кто мне докажет, что это не одна из ловушек Тисулара? — с кровожадной нежностью спросил меня Крир.
— Никто. У меня есть грамоты, но грамоты можно подделать. А новости до вас дойдут дня через два. Я ехал тайными тропами и обогнал всех гонцов. — Тут я всё-таки зевнул во весь рот. — Молю о прощении, славные досы. Две ночи не спал.
— А если я всё-таки сумею проверить ваши слова?
— У вас есть способ?
— Да. Умелые парни — у них, бывает, и мёртвые говорят!
— Что толку меня пугать, славный дос? — с трудом подавив зевок, отозвался я. — Будь я трусом, я бы с Охотником не связался.
Теперь я притворялся: спать мне совсем расхотелось.
— Да, вы — не трус, — все с той же ласковой угрозой заметил Крир, — но тот ли вы, за кого себя выдаёте? С чего бы вдруг доверенному лицу акиха, наделённому такими правами, прокрадываться ко мне тайно?
— Ради вас, славный дос.
— Объяснитесь!
— Аких верит в вас и возлагает на вас великие надежды, а великому человеку нужно незапятнанное имя. Если вы начнёте действовать прежде, чем сюда дойдут вести из столицы, и заключите перемирие до того, как получите из моих рук грамоту на верховное командование, даже самые злобные ваши враги не посмеют сказать, что Калат вас купил.
— Покажите грамоту, — сказал он.
С помощью Угалара я расстегнул панцирь, вытащил из-за пазухи свёрток и подал Криру. Он прочёл его дважды, внимательно рассмотрел печати и сказал глухо:
— Да, это законный документ. Последний вопрос: вы ведь друг акиха?
— Один из самых старых.
— И ради моего доброго имени он рискует вашей жизнью?
— Я не смогу выиграть войну с Кеватом, а вы сможете.
— Я вам верю, — тихо сказал Крир, и голос его зазвенел. — Я принимаю милость акиха!
— Спасибо, калар Эсфа, — ответил я, и глаза его вспыхнули, а на щеках зажёгся румянец.
Я покинул лагерь на рассвете, а в полдень мы добрались до передовых постов Тубара. Тут было проще: узнали к кому, разоружили, и под надёжным конвоем отправили в ставку.
Меня Тубар встретил без удивления, поздоровался и спросил, приглядываясь к Эргису:
— Вроде я этого парня видел?
— Осмелюсь напомнить доблестному тавелу, я с вашей милостью дважды на Тардан ходил.
— То-то же! Я своих солдат не забываю. Эй, Сот, — крикнул он телохранителю, — возьми парня да угости на славу. И чарочку от меня поднеси!
— А ты вроде постарел, — сказал Тубар с грубоватой заботой. — Невесело, чай, пришлось?
— Невесело, — ответил я честно.
— И с чем пожаловал?
— С личной грамотой акиха Калата.
— Что?
— Да, доблестный тавел. Пять дней, как Огилар Калат принял звание акиха Квайра и главы Совета Благородных.
— А Господин Квайра?
— Покончил с собой, когда народ захватил наружные ворота дворца.
— Тьфу ты, погань какая? Ох, прости меня, господи! А Тисулар?
— Растерзан на улице народом.
— Нечего сказать, хороших дел натворили!
— Только воспользовались тем, что натворил Тисулар. Квайрцев не так-то легко довести до бунта, но он сумел, как видите. — И я стал рассказывать об ужасе этой зимы: о казнях, арестах и обысках в домах горожан, о непосильных налогах, вымогательстве и грабежах, о безнаказанности кеватцев, о том, как недавно а Квайре явился кеватский отряд и стал наводить порядок в Садане.
— С этого и началось, славный тавел, а конец известен.
— Стало быть, могилу он себе сам вырыл? Грех мёртвых хаять, а про него доброго не скажешь. Ты что, прямо ко мне?
— Нет, доблестный тавел. По пути заехал в наш лагерь, передал досу Криру грамоту на командование.
— Удружил, нечего сказать!
— А теперь я прибыл к вам, чтобы от имени командующего просить о перемирии.
— Много мне в нём толку!
— Почему? Дней на десять замиримся, а там в Лагар прибудет наше посольство.
— Ага! А условия?
— Трудно сказать. Запросим побольше, чтобы было что уступать, но в главном не уступим.
— А что главное?
— Во-первых, мирный договор — хорошо бы, лет на десять. Наши конечно, уходят из Лагара. Граница остаётся прежней.
— Н-да.
— Возмещение убытков… ну, с этим придётся погодить — у Квайра новая война на носу. Думаю, что столкуемся на отмене торговых пошлин и праве преимущественной закупки для лагарских купцов.
— Знает Калат, куда бить! Да за это наши толстосумы всех дворцовых советников скупят!
— На это и рассчитываю, — ответил я спокойно.
Он посмеялся, а потом сказал задумчиво:
— Ну, слава богу! Давно пора с этой дурью кончать. Народу-то перебили — не скоро бабы взамен нарожают. А заради чего? Ох, дурость людская!
— У меня ещё есть поручение, которое касается лично вас, доблестный тавел. Аких хотел бы…
— Помощи не проси! — перебил Тубар. — У самого руки чешутся кеватцем морду набить, да как бы через то Лагару кровью не умыться!
— Да нет же, биил Тубар! Просто я слышал, что тарданские пираты недавно разграбили Сул…
— А тебе что за печаль?
— Кеват как раз склоняет Тардан к военному союзу.
Тубар поглядел с весёлым удивлением, прищурил глаза:
