— И много денег? — затаив дыхание, спросил Леха.
Почкин придвинулся к нему ближе.
— Тысяч сто пятьдесят долларов! Представляешь? Ну так я, не будь дурак, фотоаппарат на плечо и звоню Толику, чтобы отвез меня в этот «Ворошиловец». Сережка-то мне подачку такую давал — на служебной машине разрешал ездить. Вот ему, паразиту, и досталось, что отца родного не уважал! Да это еще мало…
Леха вздохнул: Евгения Марковича постоянно надо было направлять в нужное русло.
— А зачем вы туда поехали? — спросил он.
Почкин воззрился на него в крайнем удивлении.
— Ты что?! Я же тебе говорю: кто-то должен был ему передать сто пятьдесят тысяч баксов наличкой! Это же недекларированные доходы! Если бы у налоговой полиции появились фотки, где отражалась вся эта передача, представляешь, что бы она с нашим директором сделала?
Глаза Евгения Марковича горели, белая пророческая борода тряслась. По всей видимости, страсть к праведному доносу и вера в то, что за валюту могут лет на десять упечь в лагеря, остались у него со Сталинских времен.
Но Леха не стал его разубеждать.
— Так ему и вправду кто-то чего-то передал? — в нетерпении спросил он.
— Ну! Я все заснял. Весь процесс, кадрик за кадриком!
Леха посмотрел испытывающе на фотографа: тот где-то витал мыслями, задумчиво выпуская дым сквозь редкие зубы. Все-таки он мог убить Измайлова. Не специально, а просто от жадности или по глупости.
— А у вас сохранились те фотографии? — спросил Леха.
Почкин сокрушенно покачал головой.
— Все стибрили! И камеру, и пленку… Все подчистую!
— Кто стибрил? — не понял Леха.
Евгений Маркович затушил бычок о подоконник.
— Пока Сережка у костра сидел, я в кустиках поджидал, когда он пойдет деньги получать. И дождался-таки. Часов в десять смотрю, он собрался куда-то. Причем один. Ну я лесом, лесом — и следом за ним. Он выходит, значит, на причал к реке, а я с другой стороны заливчика, напротив притаился. Обзор — лучше не придумаешь! Настраиваю себе камеру потихоньку. Потом гляжу, катер едет и прямо к причалу пристает. Оттуда девица какая-то выскакивает, передает Сережке дипломат… Они открыли, а там и вправду все баксами под самую завязку завалено. Я меж тем все себе снимаю и снимаю…
— А что за девица? Вы ее знаете? — с нехорошим предчувствием произнес Леха.
Но Почкин покачал головой.
— Нет. Какая-то была — не пойми какая. В платке, в черных очках… Да и темнело уже. Не разглядел я.
— А дальше что?
— Ну, девица уехала тем же макаром, на своем катере. Сережка тоже куда-то потопал. Да мне уже было и наплевать, у меня пленочка была, где все его грешки отражались. Я бегом к машине, чтобы Толька меня в город отвез. Подхожу, все дверцы открыты, никого нет. А мы как раз напротив сортира встали. Знаешь, такие деревянные в лагерях ставят?
— Знаю, знаю…
— Ну, я камеру на заднее сидение кинул, думаю, добегу сейчас, отолью. Еще Тольку на полдороги встретил — он оказывается, тоже в сортир ходил. «Заводи, — говорю ему, — назад поедем». Тронулись мы, значит, уж почти до города дорулили, и тут мне стрельнуло пленочку-то из фотоаппарата вынуть. Оглянулся, а на заднем сиденье и нет ничего! У меня сердце упало. Я Тольке кричу: «Ты, паразит, украл?» Он же, знаешь, в свое время за кражу два года отсидел… А он так разобиделся страшно. «Обыщите! Не брал ничего!» Мол, кто-то украл, пока мы с ним в сортире сидели, не надо было оставлять дорогую аппаратуру без присмотра. Я, конечно, для порядка всю машину облазил, но так ничего и не нашел. А теперь Борька мне даже на камеру, на мой профессиональный инструмент, возмещение дать отказывается!
— Во сколько вы поехали назад? — с замиранием сердца спросил Леха.
Почкин наморщил лоб вспоминая.
— Ну… э-э… Полдвенадцатого, наверное…
Евгений Маркович не врал: Толик подтвердил, что они уехали из «Ворошиловца» за полчаса до полуночи.
Леха медленно поднялся к себе на десятый этаж. Вошел в кабинет.
Ярославна сидела за своим столом, закрыв глаза ладонями. Он притворил за собой дверь, чтобы стажерки не подслушивали.
— Как дела? — спросил тихо, не зная, как начать разговор.
Ярославна подняла голову. Выражение ее лица не предвещало ничего доброго.
— Где вы были вчера? — произнесла она каменным голосом.
Леха сразу спасовал и потому разозлился.
— Ты кто мне, начальница, чтобы я перед тобой отчитывался?
Она с яростью стукнула кулаком по столу.
— Я хотела бы знать, — проговорила отчетливо, — почему вы вчера отсутствовали на рабочем месте?
— Я болел, — зло сказал Леха. Все вчерашние мысли и мечты пошли коту под хвост. Она была неприступна как скала и снова вела себя как полная стерва.
Ярославна смотрела невидящим взглядом прямо перед собой.
— Наверное, вам интересно знать, что Света Огурцова вчера ночью опять впала в кому.
От неожиданности Леха сел в кресло.
— Ей хуже?!
Ярославна не сводила с него тяжелого жгучего взгляда.
— Да, началось какое-то воспаление… — Она многозначительно замолчала. — По-моему, кое-кто был бы очень заинтересован в ее смерти.
Леха весь подобрался.
— Ты кого имеешь в виду?!
Она отвернулась.
— Того, кому это выгодно.
Леха не успел и слова сказать, как пейджер на поясе завибрировал. Он привычно отстегнул его, нажал на кнопку.
— «Кобец, быстро на выход! Топ»- выползли на экранчик слова.
Леха молча поднялся и вышел.
— Слушай, чего я придумала! — радостно проговорила Топ, как только Леха вошел в ее кабинет. — Мы в принципе можем узнать, кто является хозяевами Помпадуры.
— Как? — безучастно отозвался Леха. Он думал о Нимфе.
Но Топ совершенно не заметила его пессимизма.
— Смотри, тот мужик, с которым она встречалась в «Кресте», сказал, чтобы она поддерживала с Москвой ежедневную связь. Значит, стоит просто отследить, куда она направляет свою корреспонденцию, и все!
— И как ты собираешься это сделать?
— Элементарно! Если рассудить здраво, то как вообще можно пересылать секретную информацию? Почта, телеграф, фельдъегерская служба, ну и вообще курьеры… Телефон, факс, электронная почта и все — другого просто не бывает. Так?
— Так, — вынужден был согласиться Леха.
— Но если они там хоть чуть-чуть с головой, они должны понимать, что почта и телеграф — ненадежно, так как корреспонденция попадает в чужие руки. Если информацию шифровать, то это вообще
