l:href='#n_571' type='note'>[571]
Страхи консерваторов перед распространением знаний среди низших сословий достигли своего апогея в книге «Опасности философии». Одно только выслушивание философских доводов способно свести с ума и погубить героиню этого романа.[572] Хотя эта книга вышла в 1798 г., некоторые особенности ее подхода к данной проблеме сохранялись на протяжении всей эпохи британского империализма.
Антиинтеллектуализм карлейлев и кингсли соответствовал тому менталитету, который нашел свое олицетворение в аллегорическом образе Джона Буля — практичного человека, косноязычного и невежественного, но при этом берущего верх над ученым и красноречивым оратором, действующим в согласии с логикой. Джон Буль побеждает потому, что понимает «факты природы» и следует именно законам природы[573] — то есть «железным законам бытия», на которые ссылался Адольф Гитлер.
Согласно Чарлзу Кингсли, который прошел путь от проповедника расового империализма до кембриджского профессора (истории…), «для исцеления» (sic: видимо, для «исцеления социальных проблем») «разум не столь важен, как привычка». Гитлер — как и Кингсли, глашатай империи — считал, что доверия заслуживают не
129
ум, не сознание, не «мудрствование наших интеллектуалов», а инстинкты.[574] В конечном счете и Чарлз Кингсли, и Адольф Гитлер в принципе сошлись бы на следующем императиве:[575] «Думай мало, а читай еще меньше».
Согласно Джеймсу Энтони Фруду (1888) (
Британцам присуще «умение подстраивать средства под цели», утверждал историк Уолтер Хотон. И действительно, оправдание средств целями с давних времен было характерной чертой англичан, которую полностью выявили строители Британской империи.
Хотон отмечал также «нелюбовь британцев к абстрактному мышлению и мечтательности», поясняя, что «среднее и высшее сословия были проникнуты презрением или же страхом по отношению к интеллектуальной жизни, как умозрительной, так и художественной, и к либеральному образованию, которое питало ее». (Словосочетание «либеральное образование» до сих пор пугает англичан. Именно с этим словосочетанием связывается «презрение, которое испытывает средний класс по отношению к знаниям и культуре вообще», — писал Т. Уорсли.)
Прагматическая подгонка средств под цель давно стала нормой для англичан, а тем более для создателей Британской империи. В период ее высшего расцвета как буржуазия Англии, так и высшее общество были полны презрения к интеллектуальной жизни и даже испытывали страх перед ней. Еще Ричард Кроссмен (
130
революции» Бёрка (1790) — еще один контрреволюционный трактат. Радикальный интеллектуал становится чем-то вроде пугала… Одно время слово «философ» расценивалось в Англии как ругательство… обозначавшее атеиста и бунтовщика». «Контрреволюция защищается антиинтеллектуализмом»; «разум и инициатива отдельных мыслителей всегда подпадают под подозрение», — писал М. Батлер.[580] Талантливым людям, обладавшим блестящим умом, давали обидные прозвища: «мозговитый», «высоколобый», отражавшие враждебное отношение «самодовольного, не думающего общества ко всякой странной рыбе, осмеливавшейся потревожить стоячую воду демонстрацией своего ума», — писал автор книги «Эсквайр и его родичи». Об этом говорится и в «Истории английского патриотизма» (1913) (за пятнадцать лет до того, как Геббельс пожаловался, что интеллект «отравил» немецкий народ): «Самое большее, на что способен интеллект, — … создавать хитрых мошенников, каждый <из которых> действует ради достижения своих целей, предавая… остальных». Зато «совершенный патриот воистину близок к совершенному святому…»[581]
Британские воспитатели вождей-патриотов в полной мере отдавали должное подобному «мускулистому благочестию», которое должно было сделать их питомцев неуязвимыми для соблазнов интеллекта. О том, что воспитание имперских вождей не подразумевает формирования ни духа, ни сердца, громогласно заявляли сами панегиристы британских паблик-скул. Они вновь и вновь открыто говорили, что будущие вожди должны быть сверхдисциплинированными. Ведь, в конечном счете, именно этому качеству Англия обязана «приобретением, сохранением и дальнейшим развитием… империи», — так лет за пять до учреждения Адольфом Гитлером «наполас» утверждал директор школы Харроу, Сирил Норвуд (1875– 1956).[582] В 1936 году — год мирового успеха Гитлера, которого он добился благодаря проведению Берлинских Олимпийских игр, — в той же Англии все еще бесспорным считалось, что при воспитании будущих британских вождей спорту надо придавать намного больше значения, нежели интеллекту; при этом «никого не беспокоило, что паблик-скул-бойз не станут мыслить самостоятельно — неважно, о политике или о чем-то другом… Для большинства учеников и их наставников наука оставалась чем-то недостойным джентльмена…»[583] И замечание Бернарда Шоу (сделанное им в пьесе «На мели» в 1933 г. — год захвата Гитлером власти) о «широко распространенном в Англии недуге — атрофии мозга»[584] вряд ли могло ослабить волю англосаксонской расы к власти во имя собственного благоденствия. Соответственно и наблюдение пионера вильгельмовско
131
го империализма Карла Петерса о том, что англичанин не читает серьезных книг,[585] в основном оправдывалось следующим образом: для борьбы за «место под солнцем» важны не книги… и тем более не ум. (Ведь Карл Петерс как-то заявил: «По мне приятней… заниматься торговлей свиньями, чем… иметь дело с 'Критикой чистого разума'» (Канта); «когда профессор излагает свои взгляды… это… не более чем вой собаки на луну».[586]) Тот факт, что в Англии
Тем временем совет, данный англичанином в 1856 г.: «Держи свой интеллект в тайне, используй простые слова, говори то, чего от тебя ожидают»,[587] — уже давно годился не только для англоязычного мира. «Спасение твоей страны, твоей карьеры, сохранение твоего душевного мира — в этом была неотразимая притягательность антиинтеллектуализма».[588] «Атрофию способности иметь собственное мнение усиливала боязнь нарушить традиционный кодекс поведения, кодекс, который от всех требует компромисса в выборе между справедливостью и несправедливостью, правдой и неправдой — и люди идут на этот компромисс, боясь быть непохожими на других и <в результате> нажить врагов».[589] Никто не должен выступать против общественного мнения, пусть даже во имя совести. Стать воплощением представлений общества о ценностях — вот идеал английских элитных школ. «Ничто в системе не дает ученикам стимула проявлять какие-либо индивидуальные особенности. Воспитание служит