точки. Она потом говорила:
— Меня как сковало!
Потом она заметила силуэт старухи и узнала в нём недавно умершую мать. Идя с собакой в темноте, она как раз с грустью думала о ней. С рычанием подбежал доберман и сшиб хозяйку с ног. Она сильно ударилась о землю, но хорошо запомнила яростное рычание, потом лай собаки и какой-то нечеловеческий голос. У собаки было несколько глубоких ножевых ран, которые, конечно же, предназначались хозяйке.
Дом старого Рика опустел. Не звучали в нём весёлые песенки Карьяты, некому было ругать его, что не накинул в прохладную погоду пончо и пообедал одними печёными бананами.
И всё же Гроте завидовал соседу. Тот и после смерти внучки не остался одиноким. Почти каждый вечер возле его дома появлялся живой цветник — приходили подруги Карьяты. Многочисленные племянники и племянницы приносили старику корзины фруктов, свежие лепёшки и куски свинины, звали его жить в свои дома.
Гроте знал: умрёт старый креол — над ним искренне поплачут, будут заботливо убирать могилу цветами, корни его дали многочисленные побеги и прах смешается с родной землёй. Что осталось ему, Карлу Гроте? Забвение. Забвение и безысходность. Он тоже старик, родина далеко, а потомки, наверное, стыдливо скрывают своё родство с бывшим нацистским преступником. В Латинскую Америку нет смысла стремиться: эсэсовцы, когда-то удравшие туда, мертвы. Бермудский треугольник сыграл с ним жестокую шутку, и когда он покинет этот мир, на могильном камне не будет даже его настоящего имени. Он влачит жалкое существование среди цветных. Ишь как свободно разгуливают они по своему острову, как садятся за один стол с европейцами. Он ненавидит их! Ничего, они ещё попляшут! Уже боятся ходить по своим улицам в тёмное время, а скоро будут пугаться собственной тени.
Старый Рик теперь до рассвета сидел у дома с острым мачете на коленях, в случайном прохожем надеясь угадать убийцу.
Что сделала этому подлецу весёлая, добрая Карьята?! Как радовался старик, что прошли времена с непосильной работой и внучка живёт в свободном мире. Он вырастил её, заменив отца и мать, вся жизнь была в ней. Как тяжко теперь входить в дом, где всё ещё сохранился еле уловимый запах духов, а на стене под простынёй висят её нарядные платья.
Днём он уходил на побережье к любимому своему месту. Берег там был каменистый, и, слава богу, туристы на нём не останавливались. Каждый обломок скалы, каждый изгиб лагуны были знакомы с детства. С мальчишками он когда-то проводил здесь дни — море кормило их. После отлива среди водорослей и камней оставалась мелкая живность: крабы и креветки. Бывало, что на крючок попадалась крупная рыба, а иногда удавалось вытащить на берег черепаху. Младшие сестрёнки и братишки наедались досыта. Дальше по берегу, в утёсах, были гнезда крачек и чаек. Здесь Рик проводил ласковые тёплые вечера с будущей женой, здесь он тосковал, похоронив её. У этого берега, в лагуне, он учил маленькую Карьяту познавать море: плавать и доставать с неглубоких мест съедобных моллюсков.
Вот и сегодня Рик сидит у моря, потому что невыносимо быть в доме, где на стене висят платья Карьяты и пахнет её духами. Пенятся волны, разбиваясь о риф, близко суетятся чайки, не обращая на него внимания, будто от горя он превратился в камень.
Но что это извивается в пене прибоя? Что-то белое скользит, то показываясь из воды, то скрываясь. Дохлая морская змея? Нет, морские змеи чёрные и живут на большой глубине, а когда издыхают, идут на корм другим рыбам. Рик подошёл и, разглядывая, нагнулся над кромкой прибоя — длинный кусок нейлонового каната!
Он долго смотрел на канат, и в нём зародилась догадка. «Видно, судьба сжалилась надо мной, — подумал он, — сжалилась и подсказала решение!»
Наступила ночь, погасли огни в окнах домов, все двери были крепко заперты, а Рик тихонько вышел из дома в длинном чёрном плаще. За поясом острое мачете, а шею старика плотно обвивал нейлоновый канат, и казалось, он прямо и напряжённо держит голову.
Рик вернулся домой в час рассвета, повалился на циновку, пробормотав:
— Мы с тобой встретимся! — и крепко заснул.
Каждую ночь он стал бродить по городу, несколько раз патруль останавливал, а узнав, предлагал проводить до дому. Старик в ответ сердито говорил, что у него назначена важная встреча, и поспешно уходил от полицейских. Они решили: старик с горя помешался. Возвращаясь на рассвете, Рик спал до вечера, потом сидел у дома, встречая многочисленную родню, а ночью потихоньку исчезал.
Синьор Почако внимательно интересовался его здоровьем, спрашивал, где это он пропадает по целым дням, и Рик говорил, что рыбачит, но рыба не идёт, должно быть, от жары ушла в глубину. Ночные похождения были тайной Рика, он никого в них не посвящал.
Гроте испытывал разочарование и презрение к старому Рику: быстро же дикари забывают своих покойников! Сидит себе как ни в чём не бывало у дома, встречает родичей, гладит по головкам детей, улыбается, вроде помолодел даже, в раньше мутных глазах появился блеск — туземный идол из дерева?
Полиция начала сомневаться в причастности Лопе к убийству, но он ещё был в тюрьме. Следователи выдвигали разные версии, в том числе будто бы преступник с расстояния бросает нож. Около трупов никогда не удавалось найти нож и следы человека, словно убивал призрак.
Время ночных блужданий стало для Рика словно бы общением с Карьятой. Он вспоминал кусочек за кусочком короткую её жизнь, забавные случаи из детства, и она вставала перед его мысленным взором то крохотной девочкой в застиранном платьице, с испачканными кукурузной кашей щёчками, то красивой девушкой с ярким цветком в пышных волосах. Сморщенная кожа его лица помнила прикосновения нежных губ, а слух — звонкий голос и слова простых песенок. Карьята всю ночь была рядом и просила отыскать того, кто лишил её радости жить. Старый Рик поклялся, что не умрёт, пока не найдёт убийцу.
В эту ночь небо обвисло тяжёлыми тучами, предвещая ливень, стояла густая темень, и Рик брёл, словно в воде, не видя своих ног. Каждую минуту мог хлынуть дождь, и тогда от нагретой земли поднимется туман, в котором ничего не увидишь за два шага.
Рик думал о смерти. Он слышал её дыхание за спиной и просил повременить, пока не исполнит просьбу Карьяты. Он думал и о жизни и был благодарен ей за редкие дни счастья. Разве не был он счастлив в тот день, когда Карьята кричала в новой, гулкой квартире, желая, чтобы Рика вместе со старой хижиной сожрали крысы, а потом весело хохотала. Добрая Карьята! Из-за него она отказалась от жилья с белой ванной и светлым полом! Вспоминая, Рик улыбался — на ночных дорогах внучка словно была живой и была рядом, поэтому бессонные ночи не были для него в тягость.
Предвестниками ливня на лицо Рика упало несколько тяжёлых капель, и он ускорил шаги: не все тёмные улицы пройдены, а до рассвета далеко.
Он проходил неподалёку от своего дома, по безлюдной улице с давно погасшими окнами, и тут перед ним сверкнули два зелёных огонька, а следом он увидал Карьяту. Она шла навстречу знакомой лёгкой походкой, и темень таяла вокруг неё.
— Карьята, это ты?! — воскликнул он, но она вдруг сжалась в тёмный комок и упала Рику на грудь. Нож проскрежетал и соскользнул с каната, обвивающего его шею. Рик сжал тёмный комок в руках, и он забился, издавая хриплые вопли. Он всё давил и давил его, чувствуя нож, кромсающий руки и грудь, а потом закричал и, наверное, кричал громко, потому что, упав без сил на землю, услышал рядом голоса людей.
Лопе привезли из тюрьмы в кабинет к инспектору полиции.
— Извини нас, парень, — сказал инспектор, — но нельзя было не арестовать тебя — все улики сходились. Думалось, что ты из той шайки негодяев.
— Поймали убийцу? Кто он?
— И да и нет. Оружие убийства нашёл старина Рик. К сожалению, только оружие.
— Не понимаю!
