Он опять укатил на голубой машине, а Игорь вернулся домой.
Маленький сын, разметавшись в кроватке, спал нездоровым сном. Жена лежала на диване лицом к стене. Услышав шаги, она села. Глаза у неё припухли, должно быть, недавно плакала. Игоря испугало какое-то незнакомо тупое выражение её лица.
— Что случилось?
— Затемнение верхушек лёгких. — Жена кивнула на детскую кроватку. — Осень нужно провести в Крыму, питание… или больница. Я не отдала в больницу…
В голосе её Игорь уловил страшную усталость и отчаяние, смотрела она мимо него, словно он отсутствовал, был теперь уже ненужен из-за своего безденежья. Она ничего не видела, наверное, сейчас, кроме недостижимого Крыма и болезни её ребёнка.
Игорь молча ушёл на кухню и, услышав скрип дивана под улёгшейся женой, вынул из этюдника клеверное поле. Долго вглядывался в картину, сделал несколько мазков, пытаясь в которой раз разгадать тайну оживления. Ночью он потихоньку подошёл к кроватке сына. Бледный лобик ребёнка был влажен от испарины, воздух трудно проходил через неестественно красный, запёкшийся рот.
— Ничего не могу писать, кроме той картины, прости! — прикоснулся осторожно губами к детскому лобику. — Я избавлюсь от наваждения…
На другой день к вечеру он пошёл к реке. Павел Иванович сидел на перевёрнутой лодке. И то, что он вроде поджидал Игоря, испугало его, он хотел было повернуть назад, но Павел Иванович, словно почувствовав его присутствие, оглянулся и помахал рукой.
— Я знал: вы придёте, — сказал он. — Что, не по себе? Пугает избавление от навязчивой идеи?
— Я не верю в чертовщину, но вы похожи на дьявола-искусителя, — невесело улыбнулся Игорь.
— Современная наука давно переплюнула дьявольские фокусы, — рассмеялся Павел Иванович. — Собственно, я не уговариваю, а если решили, садитесь в машину — через пару часов станете нормальным человеком, эти ваши краски и оттенки перестанут изводить.
Игорь забрался на переднее сиденье машины:
— Едем в клинику?
— Зачем в клинику? Простейшая аппаратура есть у меня дома, кроме того, небольшой сеанс гипноза…
Они долго кружили по городу, выехали через какое-то шоссе в микрорайон, потом миновали и его… Холодная изморозь залепляла лобовое стекло, дорога виднелась только через полукружие, оставляемое «дворниками».
Игорь проснулся на рассвете и долго лежал, пытаясь припомнить вчерашний вечер. Он пришёл к реке, встретился с Павлом Ивановичем. Что же было дальше? Кажется, они куда-то ехали, потом тот отвёз его домой. Нет, больше он ничего не мог вспомнить. Кружилась голова, в мыслях творилась какая-то неразбериха. Он пошёл на кухню, выпил стакан холодного чая и стал одеваться.
— Куда ты? — спросила жена, привыкшая, что он вставал позднее её.
— В мастерскую.
Жена недоверчиво глянула на него и стала подогревать для ребёнка молоко.
Ионыч как будто обрадовался его приходу:
— Решил начать трудовую деятельность или так зашёл? Работёнка-то есть, деньга хорошая оговорена. — Он кивнул на большое полотно у стены. Углём на нём были набросаны контуры плечистого рабочего и неизменной жизнерадостной колхозницы. — Спешная работёнка! — добавил он. — Возьмёшься?
До обеда Игорь набрасывал задний фон — заводские трубы и соседствующие поля. Работал он механически, затасканный сюжет картины не вызывал ничего, кроме равнодушия. После обеда Ионыч скомандовал:
— Давай теперь фигуры в цвете. Ярче делай, знаешь, как такое требуется.
Игорь взял краски и начал писать фигуры. К концу дня Ионыч, подойдя к нему, вдруг возмущённо закричал:
— С ума сошёл или перебрал вчера?! Это колхозница, да?! Утопленницу изобразил! Физиономия-то синяя! Зачем?! Нет, погляди, какую синюю бабу изобразил, а платье зачем-то зелёное!
Игорь посмотрел на тюбик, выдавленный на палитру: берлинская лазурь! Беря его из коробки, он не посмотрел на надпись и тюбик показался красным кадмием. Он смешал «кадмий» с белилами. Что же это? Он разучился различать цвет?
— Я, кажется, болен, — сказал он Ионычу, бросил кисти и ушёл. Он не огорчился, отнесясь спокойно к происшествию.
По временам в размеренную и благополучную жизнь Игоря Петровича врывается ощущение неясной тревоги. Бывает обычно такое, когда в скверах пышно расцветают клумбы, а не успевшие пропылиться деревья покрыты свежей листвой. Ещё он чувствует тревогу во время летних дождей, пахнущих свежестью трав и мокрой землёй. Утром Игорь Петрович вдруг проходит мимо своего фотоателье, садится на автобус и уезжает далеко за город. По дороге он жадно всматривается в пригородные рощицы и поляны, словно ожидает встретить что-то знакомое. Он едет до конечной остановки, туда, где начинается жиденький лесок, и долго бродит в нём, а утомившись, лежит под деревом и смотрит в небо. Особенно волнуется он, если небо закрыто тёмной тучкой и солнце робко проглядывает сквозь неё.
В такие минуты ему кажется: должно произойти что-то необычное и прекрасное, он вдруг начинает верить в это и с надеждой смотрит на тучи.
Ничего не происходит. Последним автобусом он возвращается в город, идёт домой, и его всегда ожидает обильный ужин, умело приготовленный женой. В семье достаток, заработок Игоря Петровича вполне приличный — все довольны.
Но иногда он проходит мимо фотоателье несколько дней подряд, и тогда жена начинает ворчать и говорить, что он опять «мается дурью». Она напоминает, что по окончании десятого класса он обещал подарить сыну стереомагнитофон, а холодильник вот-вот от старости выйдет из строя…
И утром, без пятнадцати десять, Игорь Петрович неспешно завтракает, повязывает на сорочке тугим узелком галстук и отправляется в фотоателье делать карточки для профсоюзных билетов и паспортов, а также фотографии голеньких младенчиков и групповые снимки. Посетителей в фотоателье не очень много — он делает фотографии только в чёрно-белом цвете.