— А кто отвечать будет? Я отвечать не хочу.
Ножнин вырвал топор, нажал, вставив промеж косяком и дверью. Она хрустнула сухим деревом, лязгнула отогнутым замком. Ключ выпал на пол прихожки…
— Скажите, что бросилось вам сразу в глаза? — спросил следователь.
— Ну, мальчонка этот… Одёжка раскиданная.
— О раскиданной одежде прошлый раз вы забыли? Пожалуйста, подробнее…
Скомканные брюки валялись у порога, рядом кеды с оборванными шнурками, словно Женька сдирал всё это с себя в страшной спешке. А на тахте в комнате лежал незнакомый мальчик лет восьми, неестественно прямо вытянув тонкую шейку. Он мутно смотрел в потолок и стонал. Рубашка больничного покроя из застиранной бязи задралась, открыв впалый живот в частых круглых синяках. Кто-то одёрнул рубашку, но она сразу сползла с острых приподнятых коленок.
Ножнин слышал, как за спиной скапливается народ, но не оглядывался, стоял и смотрел на мальчика, понимая, что тот умирает, а судорога, шевелящая худое тельце, скоро должна прекратиться. Он насмотрелся на смерть на фронте и знал: вслед за слабеющими конвульсиями наступает неподвижность.
— Какой подлюга избил ребёнка?! — сказали рядом. Ножнин вздрогнул, но опять не обернулся и всё глядел на мальчика, стараясь понять, отчего он умирает. Тогда он как-то и не подумал, откуда взялся мальчик.
Рядом опять сказали:
— Острижен-то как! В инфекционке, видно, оболванили!
Народ, набившийся в квартиру, шарахнулся к двери, что-то зазвенело и покатилось. Ножнин вспомнил: в прихожке стоял пустой круглый аквариум, Женька всё собирался завести вуалехвосток, но в зоомагазине торговали невзрачными гуппи.
Возле дома завыла «неотложка», в квартире появились две женщины в белых халатах и всех выгнали. Потом к дому подкатила милицейская синяя машина, из неё вышли мужчины в штатском с фотоаппаратом. Со своего балкона Ножнин видел, как в «неотложку» грузили носилки, — под простынёй чуть угадывалось очертание маленького тела, — и это вселило в него надежду: мальчик не умер, его вылечат. Он долго стоял на балконе, ожидая Женьку: тот придёт, и всё разъяснится.
— Не был ваш друг на турбазе, — сказал следователь, — доехал поездом до Фрунзе, дальше автобусом через перевал в Алма-Ату. Жил несколько дней в гостинице «Казахстан». Куда тронулся потом, пока не знаем. Врал вам, зачем — неизвестно. О родне тоже, родня есть — сестра. В войну потерялась, но она его отыскала. Сомневаетесь? Если не очень устали, можете присутствовать. Пересядьте, пожалуйста, от стола.
Женщина робко вошла в кабинет, неудобно присела на краешек стула и промакнула рот концом пёстрой косынки. Веки заметно припухли, наверное, плакала здесь, в коридоре, дожидаясь вызова.
Конечно же эта женщина, тридцати с небольшим лет, Женькина сестра! Те же вьющиеся на висках волосы с золотистым отливом, знакомый разрез глаз, серо-зелёных, в густых рыжих ресницах.
— Гражданка Ковалёва Евдокия Игнатьевна? — спросил следователь.
Женщина испуганно мотнула головой:
— Чо плохое натворил брат Евгеша?!
— Не нужно волноваться, — сказал следователь, — хорошо доехали? Я пригласил вас уточнить некоторые данные о Мухине. Расскажите, как и где вы разыскали брата. Попрошу подробнее.
Женщина трудно сглотнула, удерживая слёзы, следователь налил стакан воды из графина. Ножнин заметил, как дрожит у неё рука и вода капает на тёплую потёртую кофточку. Судя по фигуре, у этой женщины несколько детей — Женькиных племянников! Зачем он врал о сиротстве?! Могла быть ссора, обида какая-то, но всё же…
— Разыскала брата-то за сто километров от своего посёлка, — сказала женщина. — ФЗО окончила, на станке работала, писала, писала — всё нет… Рядышком оказался. Сразу не признал, а ведь всего три года не видались! Пряников привезла на патоке, ржаных, таких, знаете… — Она очертила в воздухе пальцем квадратик. — Мама часто пекла, думала, вспомнит маму! А он понюхал и положил. Смотрит, молчит… Заревела я в голос… Подошёл, по руке погладил. Врачиха ихняя сказала: болел сильно, слова позабыл! Второй раз приехала — стал немножно разговаривать и меня признавать… В отпуск в общежитие брала, гуляли, то по лесу, то у речки, слова разные заставляла повторять и что как называется… Ну там, ромашка… берёза.
— Вы часто встречались с братом?
— Сначала часто. Замуж вышла, дети пошли, а он писал, всё хорошо, не тревожьтесь… Мы с мужем помогали как могли. Стал сам работать — каждый месяц присылал. Да нам его деньги не нужны были… А недавно вдруг тысячу прислал. Я и подумала: что-то не так…
— Деньги у него водились, — вмешался Ножнин. — Премии получал, по рацпредложениям тоже… Тряпками не увлекается, не пьёт.
— Где он?! — спросила женщина. — По адресу пошла, на двери печать и соседи говорят — мальчика убитого нашли! Правда?
Глаза у неё налились слёзами, и следователь поспешно сказал:
— Успокойтесь, ребёнка не убивали, ребёнок был тяжело болен и его не лечили нужными медикаментами. Я же пригласил вас уточнить личность Мухина.
— А синяки? Почему синяки? — решился спросить Ножнин.
— Синяки? Ничего криминального — симптом инфекционного менингита. Можете идти, гражданин Ножнин, до свидания.
— Если надо переночевать, — сказал Ножнин женщине, — адрес тот же, квартира двадцатая.
Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, и сразу же в кабинете следователя испуганно вскрикнула Женькина сестра. Резко звякнул звонок, и по коридору заспешила женщина в белом халате с аптечным пузырьком в руках. Ножнин понял, что Женькина сестра отчего-то вдруг расстроилась, но не задерживаясь — от боли в голове подташнивало, — вышел на улицу и прислонился, расслабляясь, к фонарному столбу. Он закрыл глаза, испытанное средство при боли, но тут же подумал, что так смахивает на пьяного, и пошёл в направлении дома.
III
Часы на перекрёстке показывали без четверти четыре. Возвращаться на завод было поздно, домой же идти не хотелось. Он завернул на тот заброшенный стадион, куда Женька по утрам убегал делать зарядку.
Стадион зарос жёлтой сурепкой, полынью и вьюнками, теми дикими травами, которые удивительно быстро разрастаются, если люди перестают вытаптывать землю. В центре поля паслась тощая чёрная коза, привязанная верёвкой за вбитый в землю кол.
Ножнин сел на скамью трибуны, подставив лицо мягкому закатному солнцу. Стадион мирно пахнул истлевающим деревом, травами и сухой полынной пылью. Он решил посидеть так — всё-таки свежий воздух, — отключиться и думать о чём-нибудь приятном. Хотя бы о том, как в отпуск поедет к однополчанину на Украину. Прошлым летом он гостил у него в беленной известью хатке, сидел тёплыми вечерами на крылечке, слушая, как падают в траву переспелые яблоки, как, попадая на крышу, гремят по черепице. Утром он помогал хозяйке собирать душистую падалицу в ивовые корзины и затаскивать в прохладные сени, пахнущие крепко укропом и малосольными огурцами…
С отключением получалось плохо. Перед глазами всё стоял мальчик в синих пятнах на впалом животе, всё мучили сомнения и тревога о Женьке. Об объявившейся его сестре думалось равнодушно, словно он оправдывал Женькино отношение к ней. Да, вот ещё: «выяснить личность!» Шпиона, что ли, следователь ищет?! Что там выяснять, когда вся биография как на ладони: детдом, школа, институт, завод… Личность! Мог же Женька срочно уехать по телеграмме, а к нему кто-то приехал с больным ребёнком, старый
