теперь отомстить врагам. Поэтому, кто из вас может сомневаться и раздумывать, справедливо ли колхам питать сострадание к Губазу? Если мы будем опасаться того, справедлив ли будет наш переход к персам, то нам придется бояться оказаться участниками преступления, покинув его и пренебрегая отмщением за его убийство. Мы будем считаться более вероломными, если при жизни его проявляли к нему такую дружбу, а после смерти потеряли даже память о нем. Конечно, когда дела идут хорошо, было бы великим безумием изменять старые учреждения, но когда дело обстоит совершенно иначе, я считал бы пагубным не уметь быстро приспособляться к обстановке. О постоянстве нужно судить по делам, отвечающим разуму. Сохранять настоящее положение дел не всегда похвально, но только тогда, когда это сообразно с рассудком. Когда же случается то, чем нельзя пренебрегать и что не подобает отбрасывать, то преступником оказывается скорее тот, кто держится за старое и на этом упорствует, чем тот, кто переходит к новому. Когда об этом от нас услышат и в этом разберутся персы, они по справедливости будут обходиться с нами дружественно и будут сражаться за нас, так как они одинаково человечны и великодушны, умеют хорошо приспособиться к обычаям соседей и особенно, принимая в добровольный союз страну, столь удобно географически расположенную, и столь значительное войско, которое они хотели бы иметь с затратой больших средств и усилий. Итак, ни о чем, кроме этого не думайте, но тотчас приступим к самому делу и осуществим задуманное. Так мы добьемся величайшей славы, совершив дело правильное и справедливое, могущее принести только пользу».
II. Когда Айэт сказал это, тотчас вся толпа поднялась с криком и требовала в тот же день перейти на сторону персов, хотя те не были об этом извещены, и сами [колхи] не были настолько приготовлены, чтобы скрыть случившееся от римлян или их отразить, если они попытаются помешать переходу. Нисколько не заботясь о будущем, ни о том, во что обойдется это предприятие, толпа беспорядочно требовала ускорить решение. Ибо вообще свойственно и врожденно толпе стремиться к новизне и радоваться переменам. Эти же были сильно возбуждены и раздражены не только как варвары, но в особенности потому, что считали перемену справедливой и были восхищены речью Айэта, которая еще сильнее их возбудила и возмутила. Когда они так шумели, успокоил их возбуждение один человек по имени Фартаз, человек, пользующийся у колхов исключительным авторитетом, разумный и умеренный, очень популярный. Он усмирил их задор, умоляя не решать этого дела, прежде чем не выслушают его.
С трудом приведенные к спокойствию авторитетом его имени, они остались на своих местах, а он, выйдя на средину, говорил таким образом: «Мы не испытали ничего нового, колхи, возбужденные силой красивого слова. Ибо красноречие — непобедимая сила. Оно воздействует на всех, в особенности на тех, кто никогда раньше не подвергался его воздействию. Но не таково оно для тех, кто может ему противостоять мудрым рассуждением, вытекающим из рассмотрения сущности дела. Поэтому не одобряйте то, что было сказано. Оно кажется правдоподобным только вследствие неожиданности и необычайности сказанного, а не вследствие полезности и правильности. Поймите лучше, что хотя бы эти слова и были вам очень приятны, вы можете выбрать лучшее. Лучшим свидетельством обмана пусть будет самый способ легкого убеждения. Только желающий советовать лживое нуждается в большем украшении и разнообразии речей с тем, чтобы красотою речи скорее увлечь простые души. Слушая эти привлекательные, но обманчивые доводы Айэта, вы не понимаете сами, как вас обманывают. Каждому должно быть ясно если не другое, то хоть то, что он с самого начала поставил [на обсуждение] другой вопрос, совершенно чуждый тому, ради которого мы собрались. Так, например, когда вы все говорите, что нет ничего ужаснее случившегося и всячески осуждаете это убийство, и обсуждаете единственно вопрос, действительно ли виноваты те, кто обвиняется в убийстве Губаза, он обошел их обвинение и много слов потратил на то, что уже известно. Я также считаю проклятыми, ненавистными богу и охотно бы видел погибшими от самой жестокой казни не только прямых убийц, которые совершили преступление своими руками, но также всех тех, кто позволил совершить преступление, хотя и мог помешать, сверх того, всех тех, кто радовался этому, всех, кто не скорбел об этом.
Но если я это признаю, то отнюдь не признаю полезным переход к персам. И пусть никто не считает благоразумным и последовательным, что если по отношению к нам совершили преступление, то нужно и нам продать отечественные законы; если мы раздражены вероломством, то отсюда не вытекает, что мы должны усвоить такие же методы. И теперь мы не можем переделать то, что случилось и совершено, не нужно помыслить о том, чтобы мы, обсуждая дела с душой, охваченной гневом и негодованием, не затемнили неблагоразумно наше суждение, лишив себя возможности более здравого и разумного решения. Ибо свойство безрассудных — постоянно волноваться и терзаться прошедшим. Свойство же мужей мудрых — изучать неожиданности судьбы, не смущаться неожиданными переменами с тем, чтобы, лишившись чего-либо в прошлом, не утратить надежду на будущее.
12. Но этот советник, который давно уже благожелателен к персам и стремится всячески, чтобы мы перешли к ним, пытается запугать нас, как детей, а именно [утверждая], что римляне не удовлетворятся тем, что они против нас осмелились сделать, но поразят нас еще более жестокими бедствиями, и что их царь постоянно желает нововведений, что он является главным участником и зачинщиком давно задуманного и подготовленного убийства, и, говоря это, превозносит персов удивительными похвалами, надеясь, что он убедит нас этим способом сделаться просителями и добровольными перебежчиками к тем, кто для нас по природе является величайшим врагом. К этой единственной цели он стремится, это он задумал с самого начала и, стремясь совершить то, что он заботливо обдумал и безрассудно советует, нарушает и перемешивает порядок обсуждения, делая обсуждение бесполезным. Решению обычно предшествует обсуждение, которое исследует вещи, недостаточно ясные. И только тогда, когда установлено то, что нужно делать, необходимо наличие и воли, и решимости совершить то, что задумано и постановлено. Этот же из конца делает начало, уже постановляя раньше, чем рассмотрен вопрос. Ибо какая будет польза от обсуждения, если оно последует за решением? Вы же, колхи, приступайте к обсуждению без всякой предвзятой мысли и не придерживаясь какого-либо предвзятого мнения. Как можно преодолеть превратности судьбы и направить события к желаемой цели? Нужно пользоваться иным методом, мыслить о своих делах без всякой предвзятости и свободно, тщательно взвешивать все обстоятельства для того, чтобы принять наиболее обдуманное, вытекающее из сущности цела решение. Если мы так будем рассуждать, для нас тотчас же станет ясным, что ни римские войска, ни их военачальники, ни, меньше всего, сам император, не строили козни против Губаза. Ибо у них самих общеизвестно и установлено, что Рустик и Мартин, завидуя его счастью, были охвачены личной злобой, причем прочие вожди не только не помогали им, но даже болезненно перенесли случившееся. Бесчестно и сверх того бесполезно из-за вины одного или, может быть, двух дерзко нарушать общественные законы, которые мы привыкли соблюдать, так легко изменять весь образ нашей жизни, к которому мы так хорошо привыкли, выставлять себя предателями и дезертирами по отношению к тем, которые стоят на страже нашей страны, чтобы мы жили спокойно и безопасно, и, наконец, что является самым нечестивым, отказаться от истинной религии и священных тайн. Ибо это неизбежно произойдет, если мы перейдем на сторону ожесточеннейших врагов божественного имени. Если они запретят нам сохранять верность нашей вере, то принудят нас перейти к своей, что ужаснее этого для нас может быть, одинаково и для живых и для умерших? Ибо какую выгоду мы приобретем, если присоединим к себе (допустим, что это так) всю Персию, а погубим наши души? Но если даже сделают уступку и позволят [сохранить религию], прочного дружелюбия с их стороны по отношению к нам не будет, но будет неверное и не прямое, измеряемое одной только выгодой.
Ибо никогда не может быть прочного товарищества между теми, которые придерживаются разных религиозных верований. При отсутствии застращивания и выгоды постоянная и прочная верность сохраняется только при согласии взглядов. Даже родственники, близкие и земляки, если лишаются единства взглядов, пользуются только именем дружбы, а на самом деле по отношению друг к другу являются совершенно чужими людьми. Итак, колхи, с какой доброй надеждой мы перейдем к персам, если они неизбежно окажутся нашими врагами, и ничего лучшего отсюда не произойдет для нас, кроме того, что мы тем легче будем притесняемы ими, так как гораздо труднее остерегаться скрытого врага, чем явного. Далее, если хотите, допустим, что все обстоит так [как говорит Айэт], что это не противоречит ни справедливости, ни чести, и будем считать, что нравы персов постоянны и верны, что они всегда будут сохранять договоры и соглашения. Но если даже это будет налицо и у нас не будет никакого другого препятствия, то все же наши силы для этого предприятия недостаточны. В самом деле, каким образом мы перейдем к ним, когда нам угрожают римляне и притом настолько многочисленные и сильные, имеющие
