если бы удалось хоть в малой степени подчинить себе эти неисчислимые орды, византиец смог бы чужими руками, почти не прикладывая собственных усилий, разгромить своих главных врагов — сельджуков и вернуть империи территории, утраченные после катастрофы при Манцикерте. Да, для iToro империи и императору нужно было «пройти по лезвию бритвы». И сейчас судьба византийской держаны, причем на века вперед, оказалась в руках первого из великих Комнинов.
История в очередной раз очутилась на распутье. Перед императором открылось разом несколько дорог: он мог со всей своей военной силой примкнуть к крестоносцам и, уже благодаря тому, что его войско пре-носходило по боевой мощи каждое из отдельных крестоносных ополчений, стать фактическим руководителем похода. Он мог также, умыв руки, как можно быстрее спровадить за Босфор бесчисленные толпы алчных ■ шантюристов и ожидать, когда две противостоящие силы ослабят друг друга. Но Алексей I выбрал третий путь и тем самым... задал невероятно сложную головоломку сотням историков, занятых исследованием этой >похи. Научные споры о том, какое решение Комнина было бы лучшим для Византии, не прекращаются и по сей день. Для одних историков действия императора представляются роковыми, приведшими к фатальному /(..ли Византии Четвертому крестовому походу, а затем и к гибели некогда великой державы под ударами турок. Другие считают их наилучшими, позволившими Византии еще около ста лет оставаться самым сильным и оогатым государством христианского мира. Что же представлял собой этот «третий путь» Алексея Комни-ii.i, что он мог принести Византии, и кто же, наконец, прав в этом затянувшемся споре?
Базилевс «империи ромеев»* решил связать всех вождей похода, от крупнейших, вроде Готфрида, до мелких баронов и рыцарей, вассальной присягой на верность византийскому императору. В случае принесения крестоносцами такой присяги, Алексей сразу становился с-сли не фактическим, то юридическим вождем похо-/i.'i. Более того, это означало, что все земли, которые удастся завоевать крестоносцам, подпадали под верховную власть императора как суверена, а будущие завоеватели изначально получали эти территории как лен*, то есть феодальное пожалованное владение. Таким образом, византийский император, не принимая непосредственного участия в крестовом походе, получал от него наибольшие выгоды. Идея была, безусловно, блестящей, но в ней имелось два огромных подводных камня. Первый: удастся ли принудить чрезвычайно самолюбивых и непокорных католических князей дать такую присягу? И второй, тесно связанный с первым: удастся ли заставить их соблюдать данную ими клятву? Забегая вперед, скажем, что с первой проблемой Алексей справился блестяще (подробнее об этом ниже), но для решения второй у него просто не хватило сил. Времена Константина и Юстиниана остались далеко в прошлом, и реальные возможности «империи греков и римлян» были для этого слишком малы.
И все же, оценивая с высоты прошедших столетий этот шаг Алексея Комнина, нельзя не признать его великолепным и, по существу, единственно реалистичным. В самом деле, если бы Алексей со всей своей армией принял участие в крестовом походе, что бы это ему дало? Да, его армия была сильнее каждого из крестоносных ополчений, но, соединенные вместе, католические войска значительно ее превосходили. Идти в поход с людьми, до этого не раз и не два показавшими себя врагами Византии, поставить на карту не только судьбу своей армии, но и самое существование Империи — мог ли пойти на это Алексей I? Разумеется, нет, если он дорожил своей короной и своей страной. К этому добавлялся и еще один важный и абсолютно неприемлемый для византийцев фактор. Участие императора и имперской армии в походе, затеянном главой католической церкви, ставило их в подчиненное положение по отношению к римскому папе, а с этим никогда бы не согласилась православная церковь. Таким образом, ни в военно- политическом, ни в идеологическом плане, решение такого рода становилось невозможным.
Мог император действовать и в совершенно противоположном направлении — переправить крестоносцев в Азию и выжидать, чем кончится дело. Это был действительно возможный вариант — в конце концов, именно так и поступил Алексей с участниками кресто-1ОГО похода бедноты, а значит, действия подобного рода изначально принимались им во внимание. Однако в случае с главным войском крестоносцев этот мудрый политик поступил иначе и был, безусловно, прав. Ведь В такой ситуации,, если бы войско крестоносцев одер-/к;ию победу (а чтобы предположить, что будет именно (РВК, имелись веские основания), Византийская империя получила бы на своих границах не менее сильного врага, чем мусульманские эмиры. Больше того, ситуация для империи еще ухудшилась бы, ибо одно дело иметь двух рамных противников, неспособных сговориться из-за религиозных разногласий, и совсем другое — оказаться в полном католическом окружении, с постоянной опасностью войны на два фронта. Так что можно констатировать, что и этот путь был для византийской стороны неприемлем, а это значит, что попытка Алексея I была стратегически абсолютно верной, а все позднейшие споры о ее целесообразности стоит признать достаточно надуманными, опирающимися на анализ событий гораздо более поздних, а не на реальную историческую обстановку того времени.
А обстановка эта требовала от Алексея Комнина весьма решительных действий, если он хотел добиться осуществления своих планов. Стремясь хотя бы номинально подчинить крестоносцев, базилевс обязан был учитывать и такой важный фактор, как время. Поскольку он ни при каких обстоятельствах не мог допустить соединения крестоносных армий под стенами своей столицы — это могло поставить всю державу на грань гибели, — император должен был действовать быстро и без колебаний.
Искушенному византийскому политику сильно помогла не раз уже упоминавшаяся разобщенность крестоносных вождей. Уроки древнего Рима, в основу политики которого был положен принцип «разделяй и властвуй», были хорошо усвоены этим потомком римской славы. Используя все доступные ему меры воздействия — от запугивания до банального подкупа, он приступил к осуществлению своих планов сразу же, как только первый из лидеров крестоносцев — Гуго де Вермандуа '— оказался в его руках. Надо сказать, что с этим французским принцем крови Алексею I повезло. Тот, потеряв большую часть войска в морских бурях у греческих берегов, фактически стал пленником императора и в этой ситуации .оказался не на высоте. Достаточно было Комнину сначала слегка нажать на высокородного принца, а затем ослепить его блеском и богатствами своего двора, как тот согласился со всеми доводами опытного в интригах политика и в торжественной обстановке принес ему клятву верности.
Совсем иначе обстояло дело с другой крупной фигурой крестового похода — Готфридом Бульонским, поиска которого незадолго до Рождества 1096 года пришли под стены Константинополя и расположились лагерем на противоположном от города берегу залива Золотой Рог.
Готфрид Бульонский оказался куда более крепким орешком, чем тщеславный французский принц. На тре-гювание византийского императора принести клятву мерности Готфрид ответил решительным отказом, моти-иируя это тем, что, приняв крест, он посвятил себя только Богу, и его единственной целью является освобождение Гроба Господня. Никаких иных обязательств он на себя не возьмет, тем более, что уже связан присягой с германским императором, а встречаться с ба-шлевсом ромеев не будет до подхода всего Христова шжнетва. Это, конечно, никак не могло устроить Алексея I, и завязались долгие и бесплодные переговоры. Не раз и не два лодки с посланцами Комнина переплывали Золотой Рог, везя новые и каждый раз все (юлее заманчивые предложения. Бесполезно, Готфрид был тверд как скала (а может быть, упрям как бык). Император бросил на чашу весов свою козырную карту — в один из дней перед неуступчивым лотарингцем предстал Гуго де Вермандуа и стал умолять того согласиться с требованиями византийца. Ответ владель-11,,-1 Бульонского замка едва ли пришелся по вкусу честолюбивому принцу: «Ты, сын короля, стал рабом и хочешь из меня также сделать раба?» Сконфуженный 1 уго убрался восвояси.
Между тем, в напрасных словопрениях уходило время. Положение резко обострилось в начале апреля 1097 года, когда Алексей I получил тревожное сообщение о ТОМ', что к Константинополю приближаются войска Бо-)мунда Тарентского, старинного недруга Византии. Ситуация накалялась еще и потому, что незадолго до пого Комнин узнал о секретных переговорах Боэмунда С Готфридом. Норманнский князь, недолго думая, предложил лотарингскому герцогу взять штурмом Константинополь и поделить между собой византийские земли и богатства. К чести Готфрида Бульонского, он отка-шлся от заманчивого предложения неистового норманна, сказав ему буквально то же, что перед тем императору: его миссия — освобождение Гроба Господня, и точка. Но поднаторевший в интригах византиец не без оснований опасался, что такая похвальная твердость лотарингца может дать трещину с подходом войск союзника, тем более, что и отношение крестоносцев Гот-фрида к Византии за последние месяцы значительно ухудшилось. Допустить соединение двух крестоносных армий было для империи смерти подобно, и решительный константинопольский базилевс приступил к самым энергичным действиям.
