Гюнтер подошёл к окну, несколько минут внимательно разглядывал Ватагина, пытался, как учил его Найлиас, определить по мимике и манере двигаться тип характера, выработать стратегию первого контакта. Когда информации накопилось достаточно, Гюнтер вышел из вагончика и с застенчивым, немного виноватым видом обратился к Ватагину:
— Простите меня, почтенный, но я не могу сидеть без дела. Тоскливо.
— Да? — смотрел Ватагин с сомнением.
Гюнтер опустил взгляд, ковырнул носком ботинка брусчатку.
— Я… Мне… Здесь всё как-то странно и…
— Боишься? — прищурился Ватагин.
Гюнтер не ответил, отвернулся. Ватагин добродушно хохотнул и сказал:
— Ладно, салажня городская, надевай форму, пойдёшь со мной в обход.
— Спасибо! — Гюнтер метнулся к вагончику.
«Это не коллегианец, — подумал Николай. — Обыкновенный городской парнишка, которого сверхзаботливые папочка с мамочкой от армии откупили. А второе дно — это побег. Удрал пацан от кого-то. Или от чего-то. Вряд ли тут криминал, скорее личные неприятности. Девушка бросила или с роднёй поссорился. Пусть совершеннолетие наступает в восемнадцать, право распоряжаться наследством балованные сыночки получают, как правило, в двадцать один или вообще в двадцать пять. Так что конфликты с опекунами закономерны. Как и любовные измены. Такие лопухи на шалав почему-то падкие, порядочных девчонок в упор не видят, только к шлюхам и липнут. В итоге остаются с разбитым сердцем и огромными рогами в придачу».
Оставалось решить, пригоден ли Гюнтер к вступлению в братство. Людей не хватает катастрофически, а этот беженец выглядит очень и очень перспективно.
Кабинет у директора охранки похож на контору малоуспешного адвоката из глубокой провинции: мебель обшарпанная и старомодная, обои выгорели, шторы истрёпаны многочисленными стирками. Но роскошеств на работе Адвиаг не приемлет категорически.
Единственное украшение кабинета — небольшой настольный портрет жены в дорогой рамке. Малн
В кабинет заглянул заместитель директора Альберт Пассер, невысокий полноватый блондин с серыми глазами, ровестник Адвиага.
Директор жестом велел ему войти, сесть за стол.
— До Пришествия осталось десять дней, — сказал Адвиаг, — а количество желающих половить рыбку в мутных водах Пророчества растёт с каждой минутой.
— Так всегда было, — ответил заместитель директора.
— Никогда не пойму придворных, — вздохнул Адвиаг. — У этого Панимера в городе огромный дом, обширный штат прислуги. Доход стабильный. На кой ляд такому Алмазный Город? Реальной прибыли от него ноль, даже статус Первого из приближённых не помог, потому что всё, что придворный взятками получает, тут же другим придворным на взятки и раздаёт, иначе не уцелеть. А жить Панимер теперь вынужден в комнатёнке с носовой платок величиной, из обслуги остался один камердинер.
— Престиж, — ответил Пассер. — Стать придворным самая больш
— И ради такого вздора надо было поставить Бенолию на грань гибели! В стране и без того восстание за восстанием, племянничек императорский дворцовый переворот готовит, а тут ещё вся эта свистопляска с Избранником. Братки такую активность развили, что только пыль столбом. Вся Бенолия о Пришествии знает.
— Сейчас это даже к лучшему, — сказал заместитель. — Братства отвлекают людей от политреформистов.
Адвиаг едко усмехнулся:
— Ты помнишь притчу о пастухе, который позвал коршунов защищать его стадо от волков?
Пассер не ответил. Адвиаг вперил в него злой взгляд.
— Каждое из братств мнит себя единоличными правителями Бенолии. А произвести госпереворот не в пример проще, чем сделать революцию.
— Кандидат в Избранники уже подобран, — быстро сказал Пассер. — В предначертанный Пророчеством день и час коллегианцы принесут Максимилиану его голову, и всё успокоится.
— Не успокоится, — качнул головой Адвиаг. — Не в этот раз. Прокляни пресвятой тщеславного придурка Панимера! Кретин и сам не представляет, какую ядовитую заразу выпустил в мир.
— Почему — «ядовитую заразу»?
— Потому что сама идея избранного судьбой Избавителя предназначена исключительно для ленивых трусов с непомерно раздутым тщеславием и вселенских масштабов жадностью к халяве. Нормальным людям избраннические бредни не интересны по той простой причине, что они всего, чего им хочется, сами добиваются. А тщеславные, алчные и ленивые трусы сидят и ждут, когда заявится могучий Избранник высших сил, вытрет им сопельки, прогонит всех, кто обижает этих несчастненьких, а славу и благоденствие на блюдечке красиво разложит и прямо под нос бедняжкам сунет.
Заместитель внимательно смотрел на Адвиага.
— На счёт того, что все поголовно избранниколюбы тщеславны, ленивы и жадны, я согласен, но почему вы их ещё и трусами называете?
— Потому что собственную жизнь самим делать им не только лениво, но и трусливо. Они слишком сильно боятся упасть, чтобы ходить самостоятельно, поэтому и пытаются раздобыть себе костыль в виде Избранника. Душевные калеки, короче говоря. Но основная скверна идеи избранничества не в этом. — Адвиаг вздохнул, досадливо махнул рукой. — Вся беда в том, что на эту выдумку могут прельститься люди нормальные, но слабоватые. Халява всегда блестит ярко и завлекательно, нужны немалые душевные силы, чтобы от неё отказаться. Россказни о пришествии Избранного похожи на бесплатную раздачу наркотиков. Люди кидаются на сладенькую дармовщину, а когда опомнятся от её дурмана, оказывается, что уже поздно — душа искалечена отравой.
— Дорого обойдётся Бенолии Панемерова страсть к придворной жизни, — сказал Пассер.
— Намного дороже, чем ты думаешь, — горько ответил Адвиаг. — Уже одно то, что на волне этой вздорной басни на высшие должности вылезет всякая избранниколюбивая сволочь, доведёт политический кризис до пика, потому что никто из них для реальной государственной службы не пригоден. Ты, надеюсь, понимаешь куда с пика политических кризисов неизбежно скатывается правительство?
— Реформисты все эти братковские игры с Пророчеством и Пришествием на дух не переносят, — задумчиво проговорил Пассер. — Так, может быть, нам…
— Тебе напомнить притчу о пастухе? — перебил Адвиаг. — Или перечислить признаки революционной ситуации? Благодари пресвятого, что в Бенолии реформистских партий так много и конкуренция у них самая жёсткая. Не трать они почти все силы на межпартийную борьбу, мы с тобой давно бы уже на фонаре болтались с Максимилианом рядышком.
— Тогда почему не позволить принцу Филиппу осуществить задуманное? Он толковый управитель, способен на разумные уступки простонародью и твёрдость перед ВКС, а главное — категорически не приемлет всю эту избранническую ересь.
— Нельзя, — вздохнул Адвиаг. — Ситуация такая, что малейшая перемена в составе правительства повергнет страну в хаос. Тем более опасны перемены на престоле. Как ни печально, а его императорское величество Максимилиан — единственный гарант стабильности в Бенолии на ближайшие десять лет. Поэтому всячески оберегать свиняку трон-нутого мы вынуждены. Иначе революция, помноженная на братковские войны, неизбежна. Всё, что я могу сделать для его высочества Филиппа, это оградить от ареста и добиться, чтобы Максимилиан назначил его престолоналедником.
Пассер отвернулся. Адвиаг криво усмехнулся и позвонил референтке, приказал принести чай.
