— Теперь за съёмки. Ты сам попробовать согласился, так что не спорь.
— Третий день пробую и толку ноль.
— Быстро только тараканы плодятся. Учись.
Слав послушно защёлкал, губы непроизвольно дёрнулись — почувствовал, что опять сработал плохо. Губы у мальчика выразительные невероятно, малейшее движение выдаёт его полностью.
Лица многих славянских юношей долго сохраняют детскую нежность и чистоту. Но у Слава губы твёрдые, резкие. Именно за это до боли острое противоречие — полудетское веснушчатое лицо и жёсткие взрослые губы — и зацепился взгляд фотохудожника.
«Сын, что же заставило тебя повзрослеть на десять лет раньше срока? Почему каждый год для тебя превратился в два?»
Славу нравятся осенние дожди. Дюбуа их ненавидит, но отказаться пройтись от студии до парка не смог, утешал себя тем, что дождь не сильный, можно сказать, его вообще нет, так — лёгкая морось.
— Мсье Дюбуа… — начал было Слав.
— Я же просил — Жерар. И на «ты». Мы не в студии. Да и там лишний официоз ни к чему.
— Неудобно как-то…
— Как там у вас говорят: «Неудобно только штаны через голову надевать»?
— И на стенке спать, — ухмыльнулся Слав.
— Слав, а кто твой отец?
— Не знаю. Они с мамой развелись, когда мне трёх лет ещё не было.
— И ты не пытался его найти?
— Зачем искать человека, которому ты не нужен?
— Логично. А мать?
— Она умерла.
— Извини.
— Да ничего. Прошло уже десять лет, так что… И до того болела долго, тяжело… Смерть для неё избавлением стала. Я последние два года маму не видел, она в больнице, я в интернате.
— Что с ней было?
— Рак. Так что к смерти мамы я был готов, а вот к тому, что меня на похороны не привезут — нет.
— Ты так мешал её родственникам? Наследство?
— Да нет… Там и наследства не было. Квартира ведомственная, заводская собственность, отобрать её родня не могла, а старая мебель и пара золотых колечек и серёжки, если мама их к тому времени не продала, названия «наследство» не заслуживают. Обидно, что родственники альбомы с фотографиями выкинули… Так что от прошлой жизни у меня не осталось ничего. — Слав умолк, на губах замерла горчинка. А Дюбуа радовался, что сына не придётся делить с толпой русской родни, и стыдился своей радости.
— Жерар, — спросил Слав пару минут спустя, — а вечером и в дождь можно фотографировать?
— Если очень постараться, то можно. Только зачем?
— А ты посмотри! — Слав показал на ничем не примечательную многоэтажку офисного типа у автозаправки. — Да не на само здание, а на всю улицу. Представь, как это будет выглядеть на снимке, в плоскости.
— Представил.
— Лицо видишь? Ну как на картинке два в одном, когда на одном и том же рисунке и девочка с мячиком, и мордочка котёнка.
— Чёрт побери! — разглядел Жерар. «Господи, парень, почему с таким умением видеть ты так бездарен что с камерой, что с карандашом?»
— Арабская принцесса в прозрачной чадре, — сказал он вслух. — И ты прав, в солнечный день эффект пропадёт, принцессу видно только дождливым вечером. — Жерар отступил на несколько шагов в сторону. — Отсюда видно гораздо лучше.
— Лучше, — согласился Слав. — Но толкотня мешает.
— Это один из самых оживлённых проспектов Гавра.
— Я понял. Раздолье для карманников. — Слав держал за руку воришку, покусившегося на его кошелёк.
Воришкой оказался дарко — молодой или древний, с ними, бессмертными и вечно юными, не разберёшь. Одного роста со Славом, нежно-смуглая кожа, высокие острые скулы, треугольное лицо, прямой изящный нос, маленький пухлогубый рот — хелефайи не зря считаются красивейшей расой. Глаза карие, чуть раскосые и такие огромные, каких не бывает ни у одной расы, разве что у персонажей японских мультиков с Технической стороны. Волосы длинные, почти до пояса, угольно-чёрные, волнистые, над ушами и лбом подняты и сцеплены у темени деревянной заколкой. Значит, совершеннолетний, отвечать будет по полной статье. И вышвырок: ходит в одиночку, нет али
«Удерёт, сволочь остроухая!», — опомнился Жерар.
— Слав, зови полицию!
Вырваться дарко и не пытался.
— Вы… — беспомощно сказал он, не отрывая взгляда от Слава. Тонкие длинные брови страдальчески надломились. — Это вы…
— Что-то я не припомню, чтобы мы с тобой знакомились, — хмыкнул Слав.
Побледнел хелефайя сильно и резко, словно из него разом выплеснулась вся кровь.
— Ты чего? — испугался Слав, разжал стиснутые на его запястье пальцы.
— Вы в праве забыть меня, — чётко и внятно, словно не слыша себя, выговорил хелефайя. Хрустально-шёлковый голос стал глухим и тяжёлым. Уши обвисли почти до самых щёк. — Особенно теперь. Но я никогда не смогу забыть вас, никогда. Эта связь не порвётся. Я не смогу. Простите.
Он резко, по-солдатски развернулся через плечо и зашагал прочь.
— Стой, — Слав догнал, схватил его за рукав. Дарко обернулся.
— Похоже, ты опять вляпался по самое некуда, не хуже, чем тогда в парке, — вспомнил Слав майскую встречу.
В глазах хелефайи полыхнула такая радость, что Слав удивлённо приоткрыл рот, а у Жерара сжалось сердце от ревности.
«Старый дурак. Оставь мальчишек в покое. Какая может быть дружба, если ты, обезьяна старая, старше Слава на тридцать три года? Слишком много — ты не вечно юный хелефайя. И не сын он тебе, не твори пустой надежды, лучше сделай анализ ДНК. Слав ничего не узнает о твоей глупости, предлог отправить его к медсестре найти не трудно. Сделай анализ, уйми свою дурь, и оставь парня в покое, папаша незваный». Но не то что уйти, оторвать взгляд от своего не-сына Жерар не смог.
— Меня Слав зовут, — сказал он тем временем хелефайе.
Дарко глянул на него с лёгким недоверием. Слав улыбнулся и пояснил:
— Славян будет правильнее, но здесь это никто не выговорит, так что и Слав сгодится.
— Славян вам гораздо больше подходит. — Имя хелефайя произнёс чисто, без малейших признаков акцента.
— Ты знаешь русский?
Дарко ответил виноватым взглядом.
— Это ваш родной язык? — спросил он по-французски. — Я не понимаю.
— Хелефайя любое слово повторит без акцента, — пояснил Жерар. — Хоть по-русски, хоть по- китайски. Но это ещё не значит язык знать.
— Понятно, — сказал Слав и предложил дарко: — Давай на «ты», а? Глупо как-то получается.
Хелефайя опустил глаза, уши немного оттопырились и повернулись к Славу.
— Как угодно.
— Да ладно тебе! Пошли, — потянул он хелефайю.
— Куда?
