разными путями, но все, слышишь, Славян — все спустя недолгое время уходили. Год или два — и все начинали говорить так, как ты. — Дариэль остро, коротко вздохнул, верхушки ушей отвернулись к затылку. — Когда посетители спрашивали меня «Почему?», я не знал, что ответить. Теперь, кажется, понял. — Он повернулся к Славяну: — Но на сегодня ты останешься?
— Конечно! Когда это я пожрать на халяву отказывался? И позагорать.
Дариэль невольно улыбнулся.
— Пойдём, халявщик.
В первое мгновенье Лаурин решила, что видит сон, настолько невероятное зрелище ждало за дверью. Дариэль привёл в гости Славяна. Она тревожно вгляделась в Дариэля: спокойная, ясная радость, на ауре ни малейших следов тёмной пелены, которая была в Гавре, ни холодной выжженной пустоты, которая появилась в Эндориене. Потом посмотрела на Славяна.
— Здравствуй, Лаурин, — сказал он. — Позволишь войти?
Хелефайна молча посторонилась
В человеках Лаурин разбиралась, не зря с пятидесяти лет занималась делами приграничья. Пусть в человечьих городах бывала только дважды, но приграничье на то и приграничье, чтобы долина могла вести дела с инородцами, в том числе и с человеками. В человечьем правительстве её назвали бы министром иностранных дел.
Но Славян разгадке не поддавался. Ей уже попадались такие человеки. Единственное, что объединяло этот тип — полное несходство. Каждый был неповторим. И непостижим. И каждый, где бы он ни появлялся, приносил с собой перемены. И очень редко к лучшему.
Дариэль уже успел провести Славяна внутрь, усадить на диван.
— Это называется длинная комната, — объяснил он. — Самая главная, через весь дом, от двери до окна. Вон там спальни. Наша, — показал он на правую от входа дверь, — и гостевая, — махнул на дверь напротив.
— А там должны быть треугольные комнаты, — догадался человек.
— Точно.
— Интересная планировка.
— Ты гномьего дома не видел. Вот это интересно! — заверил Дариэль. — А у нас — обыкновенно.
Хелефайна внимательно рассматривала гостя. Славян назвал её Лаурин. До сих пор она была для него только Элайвен. И никогда Славян не был таким открытым. Сейчас его можно прочитать как свиток. Только написан он на незнакомом языке. До сих пор Лаурин страстно желала его примирения с Дариэлем, но сегодня впервые усомнилась — а надо ли было? Слишком много различий у человека и хелефайи, лучше бы им держаться подальше друг от друга. Со временем Дариэль справился бы с и болью, и с виной. А вот Славян — опасное знакомство. Не человек, те в большинстве своём просты и понятны, до зевоты предсказуемы, а пучина морская. И никому неведомо, какие чудовища поджидают в её глубине. Инородцы считают хелефаейев лучшими мореходами трёхстороннего мира. Ложь, самими хелефайями и придуманная. Можно было бы, ни один хелефайя никогда долину не покинул. А плыть по огромной воде, в далёкое далеко… Только если от чего-то очень страшного драпать надо, гораздо страшнее моря. Море — мор — морри
Славян и Дариэль увлечённо обсуждали особенности этнической архитектуры. Таким лёгким и умиротворённым Лаурин не видела Дариэля никогда.
Море может спасти, увести, скрыть от беды. Но оставаться на зыбких волнах сверх необходимого и опасно, и глупо. Сегодня Славян проведёт день у них. А вечером уйдёт. Навсегда. Здоровому — а Дариэль исцелился — ни к чему лекарство. Связь прервётся. И забудется. Неведомая угроза, которую таит в себе этот непостижимый, и оттого вдвойне опасный человек, исчезнет.
Славян оглянулся на неё, и Лаурин поняла, что он догадался — обо всём.
Человек подошёл к ней, Лаурин так и стояла у двери, поклонился, поцеловал руку.
— Спасибо.
— За что? — пролепетала хелефайна.
— За твои сомнения. За твою решимость.
Лаурин растерялась до глубокой немоты.
— С тобой Дариэль точно в беду не попадёт, bereginja, — сказал человек.
— Кто? — не поняла хелефайна.
— Та, которая оберегает от бед. Берегиня.
— Ох, Славян… Ты хотя бы один раз можешь сделать то, что от тебя ожидают? Просто для разнообразия.
— А ты ждала чего-то другого? Ну извини.
— Славян… — С души словно каменная груда ссыпалась, Лаурин благодарно посмотрела на человека. — Как хорошо, что ты пришёл. — И неожиданно для себя добавила: — Что ты есть…
Человек улыбнулся смущённо, вернулся на диван. Дариэль, на всеобщее счастье, ничего не заметил, что-то искал в ящике стенного шкафа. Лаурин посмотрела на Славяна. Да, всё верно, сегодняшняя встреча не только Дариэлю помогла, но и Славяну, исцелила какую-то свежую рану. Теперь им хорошо бы вдвоём побыть, поболтать без помех. Как ни странно, а с Эндориеном Дариэля никто лучше Славяна не примирит.
— Ты что со снежноцветкой собрался делать? — спросила она Дариэля.
— Ой, — опомнился он. — Надо же ли-Фиарнис отнести.
— Я отнесу, — сказала Лаурин. — Потом зайду к владычице Нэйринг, так что скоро не ждите.
— А обедать? — попытался возмутиться Дариэль.
— Сами приготовите, руки не отвалятся. И, Дариэль, переоденься, не будешь же ты ходить по долине в тайлонуре, как страж.
Простота хелефайского жилья Славяну понравилось. Почти нет мебели, светлые нежно-золотистые стены и потолок, бархатистый прохладный пол цвета темного мёда. После одуряющей жары долины ничего лучше и быть не может. Кухня оказалась в дальней от входа правой комнате, треугольной. В левой — мыльня, ничем не отличается от совмещённого санузла в малогабаритной квартире. В ближней от входа правой треугольной комнате — мастерская, Дариэль оказался умелым гончаром. Левую комнату хелефайя показывать не стал, только ухмыльнулся многообещающе.
— Хочешь ещё котлету? — спросил Дариэль.
— Куда ещё-то? Вкусно готовишь.
— А то.
Дариэль сгрёб посуду в мойку.
Кухня у него небольшая, но уютная: у одной стены холодильный шкаф, работает на магии, шкафчики для посуды и продуктов. Плита похожа на электрическую, но вместо привычных Славяну металлических нагревателей — волшебные блиноподобные камни. Вторая стена — дверь и мойка. У третьей, под окном — стол. Окна в хелефайских домах огромные, почти во всю стену, с рамой-«ветрорезкой»: много длинных узких створок, шарниры не с краю, а посередине, открытая створка торчит ребром что в комнату, что на улицу. Из-за жары окна почти всегда нараспашку, такое ощущение, что сидишь на террасе.
— Славян, часа через два на поляне Львалл будет воскресный турнир менестрелей. Тема — «Луна и водопад». Голосуют все слушатели. Пойдём?
— И что я там пойму?
— А это уже моя забота. Идём в каминную.
Каминной оказалась та самая комната слева от входа. Камин сложен из дикого камня, промазан глиной — поделка неожиданно грубая и тяжеловесная, как в доме крестьянина раннего средневековья. На камине — серебряный кувшин, высокий, узкогорлый, с тонкой, изящной чеканкой: ландыши и васильки сплетаются в сложный узор. Рядом низкая широкая хрустальная чаша со сложной резьбой — бабочки большие, бабочки маленькие, и деревянный стаканчик — тёмный, гладкий, древний. Пол, как в бедуинском
