Примерно в восьми километрах от дома Данило Рино Дзена проснулся в своем старом спальнике из камуфляжа. У него в черепе взорвалась атомная бомба. Он приподнял веки — телевизор напоминал палитру художника, толпа тупорылых идиотов распиналась о пенсиях и правах трудящихся.
Было очень поздно. Эта парочка уже не придет.
Рино натянул спальник на нос и подумал, что старина Четыресыра гигант. Отключил себе сотовый — и поминай как звали.
— Спасибо, Четыре. — Рино зевнул, повернулся на бок и закрыл глаза.
'Замечательно. Так мотороллеры никто не увидит'.
Довольный сделанным, Четыресыра обернулся к Рамоне и...
'Где она?'
... ее больше не было.
Показалось, наверное, слишком темно крутом. Он двинулся, ускоряя шаг, и почти бегом добежал до места, где она упала.
— Где ты? — в отчаянии взвыл он.
Он заметался по площадке, потом в сомнении подошел обратно к ограждению, где еще тридцать секунд назад лежала Рамона. Подняв глаза наверх, долго всматривался в нависшую грозной тенью черную чашу. Нет, она не могла уйти в эти колючие заросли.
'Пойди взгляни. Чего ты ждешь? Куда еще она могла подеваться?'
Четыресыра перелез через ограждение и углубился в лес, освещая себе путь фонариком.
Не пройдя и десятка метров, он увидел Рамону. Облокотившись о дерево, он с облегчением вздохнул.
Она была там, ступала наугад между деревьев, закрыв глаза и широко расставив руки, словно играла в жмурки.
Четыресыра подошел к ней поближе, стараясь не шуметь и направив фонарик на землю. Вытянул руку и уже собирался дотронуться ей до плеча, но остановился и стал на нее смотреть.
Храбрая девочка. Любая другая дурочка на ее месте никогда бы не пошла одна в лес. Сидела бы на дороге и плакала. А эта не сдавалась.
'Эй, давайте кинем его в реку!'
Четыресыра было двенадцать лет, он полз по острым камням вдоль речной отмели. Эти парни измывались над ним. Прижгли ему бычком шею, избили ногами, кидали в него камнями. Потом двое из них взяли его за ноги и потащили к воде, но он не сдавался, цепляясь за камни, за побелевшие от воды ветви, за стебли тростника. Он сопротивлялся молча, стиснув зубы. Он тоже закрыл глаза и не сдавался. Так, с закрытыми глазами, его и бросили в воду, а потом его подхватило течение.
'Она такая же, как я'.
И Четыресыра сбил ее с ног.
Фабиана Понтичелли упала плашмя на ветку, та прогнулась под весом ее тела и с сухим треском переломилась, порвав ей куртку и свитер и ободрав кожу на боку. Острая боль щупальцами обвила ребра.
'Значит, я не невидима. И Бога нет, или, если он есть, он только смотрит и ничего не делает'.
Она чувствовала, как что-то давит на живот. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что подонок уселся верхом на ней.
Он взял ее за руку, она не сопротивлялась.
Что-то теплое и мягкое в ее ладони. Она не могла понять, что это.
'А что это, по-твоему, может быть?—сказал голос Эсмеральды. — Сделай ему это. Чего ты ждешь?'
Глотая слезы, Фабиана принялась двигать кулаком вверх-вниз.
'Видал? Она сразу же взялась за дело, а ты не верил, дурачина'.
Тяжело дыша, Четыресыра смотрел на маленькую руку Рамоны, на серебряное колечко с черепом на ее безымянном пальце, которое ходило вверх-вниз, медленно-медленно. Аж дыхание перехватывало.
Он закрыл глаза и прислонился боком к стволу дерева, ожидая, когда у него встанет.
Он не мог понять, в чем дело. Он желал этого больше всего на свете, почему же тогда член был такой обмякший? Он сжал ягодицы и стиснул зубы, пытаясь пробудить его, но безрезультатно.
Нет, этого быть не может, именно теперь, когда Рамона ему...
— Медленно. Помедленнее, пожалуйста... — Четыресыра поднял в воздух дрожащий кулак и стукнул себя в грудь.
Он знал, что способен кончить за минуту. Но эта штуковина была как будто чужая. Мертвый придаток. Горячая ладонь и его тело, холодное и бесчувственное. Почему у него самого получалось, а с нею нет?
'Это она виновата. Во всем виновата эта шлюха'.
Он вцепился ей в волосы и в отчаянии взмолился: 'Медленнее. Медленнее. Прошу тебя...'
Никогда у него не встанет.
Фабиане Понтичелли казалось, что прошло не меньше часа, а член этого урода все оставался дряблым, как мертвая улитка. Казалось, он тает у нее в руке, словно кусок масла.
— Медленнее. Медленнее. Прошу тебя...
Она бы рада, но куда уж медленнее...
— Нет, сожми его. Сильно. Очень сильно. Тяни.
Поди разбери, то ему медленно, то... Но сделала, как он просил.
В какой-то момент Фабиана остановилась, сокрушенная и испуганная. Подняв глаза, она увидела, что подонок плачет.
— Успокойся, приди в себя, а то не получится, — вырвалось у нее. — Вот увидишь, погоди...
Но мужчина яростным движением отбросил ее руку и начал лихорадочно расстегивать ей ремень и штаны. Потом он спустил с нее трусики...
Сердце Фабианы бешено забилось. Глотая ртом воздух, она впилась пальцами в холодную землю.
'Ara, вот и оно. Спокойно. Ничего страшного. Не двигайся'. — Это был голос матери. Как в тот раз, когда ей накладывали швы на лбу после того, как она упала с велосипеда, и в больнице...
'Пусть он сделает свое дело, и все закончится'.
Она почувствовала, как он возится у нее между ног, потом он с криком схватил ее за волосы.
'Так. Думай о чем-нибудь. О чем-нибудь хорошем, далеком. Так. Думай о Милане. О том, как ты будешь учиться в Милане, в университете. О квартирке, которую ты снимешь. Маленькая. Комната для меня, другая для Эсме. Да, Эсме тоже. Постеры. Книги на столе. Компьютер. Привычный беспорядок. Маленькую квартирку надо держать в порядке. В холодилке, ясное дело, пусто. Еще бы, чтобы у нас с Эсме... Зато есть дверь, которая ведет на балкон, залитый солнцем и полный цве...'
Брошенный на полу сотовый завибрировал, и спустя мгновение заиграла полифоническая версия 'Лети же, мысль' Джузеппе Верди [35].
Рино Дзена медленно разлепил веки и потратил несколько секунд на то, чтобы понять, откуда раздается звук.
Зевнув, он усталым жестом потянулся за трубкой, уверенный в том, что это опять зануда Данило, однако на экране мигала надпись '4 СЫРА'.
Продолжая зевать, Рино ответил:
— Ты остался дома?
Но вместо ответа он услышал безудержные рыдания.
— Четыресыра?
Он услышал, как тот шмыгнул носом и опять заскулил. Дома он быть не мог, потому что слышался шум дождя.
