Ему помогли учитель и его новый ученик. Выбраться на поверхность. Но то, что он — в мире Великой Силы, не отменить. Как то, что он здесь не растворился. Это имеет смысл. Глубокий смысл.
Такой глубокий, что дна не видно.
Кэмер ухмыльнулся. Посмотрел под ноги. Прислушался. Давай-давай, тварь рогатая, постигни глубину учительского замысла. Только не умри с натуги. Всё-таки думать — не драться, мозги иметь надо. А не только отточенные до безусловных рефлексы.
Ну, ладно. Он нужен здесь. Это ясно. Раз он здесь один представитель тёмной сволочи — конечно, нужен. Было бы странно, если б учитель пренебрёг информатором. Но как и что? Как найти информацию — и какую именно?
И что ещё?
Он поднял голову. Обострившимся зрением увидел у подножия гор Куай-Гона, который куда-то бодро чапал с просветлённым лицом. И что дальше? Догонять? Нет?
Тихий смех на уровне подсознания:
Не слово. Облик слова. И блик сознания.
Кэмер с любопытством принюхался к новой сущности. Он её никогда не знал. Но она была — своя. Чем-то твёрдым, структурированным, направленным. Сильным. Стержень учителя в самой основе. То, что навсегда остаётся в любом самостоятельном существе от его настоящих учителей.
Кто-то из новых.
Кэмер принюхался с ещё большим интересом. Сущность была молодой, острой, сильной, определённой. И очень своей. Он не смог бы сказать, почему, но именно — очень.
— Ты кто? — с любопытством спросил он вслух. Поскольку для него не было разницы между разговором вслух и в Силе.
Улыбка как отзвук:
Забрак прислушался к отзвуку. Усмехнулся. Встал. Прислушался ко всему миру. Ощутил связку. Зачем-то активировал меч. И шагнул в пропасть.
Живая сила
Куай-Гон прекрасно чувствовал, что за ним кто-то идёт. Но он ощущал также, что это не имеет принципиального значения. Кто бы ни шёл — на то воля Силы. А он привык доверять её течению и воле.
Живая сила текла и искрилась вокруг него. Мир дрожал, полный животворной энергии. Струя озона. Зелень ярче, воздух слаще. Каждый предмет отчётливей и ощутимей. Мир, столь же полный и красочный, как в детстве. Такой же полноценный.
Живая сила очищала мир и то, что в нём, от наносов времени. Омывала…
Он торопился. Ему надо было ещё так много сделать. Потому что течение это может замутиться. Исчезнуть. Сгореть. Покрыться пылью. И всё из-за того, что его мальчик сделал неправильный выбор. Не вслушался в Силу. Не слушал. А ему никто не помог. Не помог, потому что…
Да потому что её
Такой простой, такой ошеломительный ответ на вопрос. Почему всё пошло не так. Потому что он умер. А в Ордене больше не было никого, кто б осмелился нарушить устояный миропорядок. Сломать мумию. Разбить тюрьму. Пойти на жертвы. Поскольку никто не слушал мир напрямик. Не касался его живой ткани. Не купался в полнокровном свете. Не слышал голос, не ловил течение рукой. Потому что просто не понимали — зачем. Ради чего. Слишком устали. Быстро сдались. То, ради чего их предшественники жертвовали многим и многим. То, что требовало постоянных усилий души. Полного бодрствования. Сосредоточения. Контакта. Вечного очищения канала для постоянного ощущения и взаимодействия с потоком мира.
Мир и миры…
Практика Ордена, построенная на постоянном знании своего долга. Он не противился. Вовсе нет. Его это лишь отвлекало. Ото всего. От того, что было по-настоящему важно. И он…
Он остановился, вдохнув пряный воздух.
Романтика странствий. Всего лишь романтика странствий. Он пожал плечами. Дороги романтизируют сосунки, которые в своей жизни не проходили и полумили без удобств. Потому что бродяжничество — это, в конце концов, всего лишь переливание времени без цели. Конечно, поход ради чего-то важного, как миссия — обретает смысл. Но простое шатание по дорогам с одновременным вдыханием пыли, горького запаха трав — и, если прошёл дождь — выдиранием сапог из грязи … Каждый вид почвы пахнет по-своему. Глина… чернозём… песок… камни. А ещё… а зимой никаких запахов, один мёртвый запах холода и пронзающий ветер… бред. Зачем живые существа делают это?
Всё не имеет значения перед тем, что за миром. Все дороги — ничто перед главным путём. За разбросанными феноменами вещей…
Что-то сдавило горло. Ощущение присутствия другого стало таким сильным, что он остановился и огляделся по сторонам. Направленное чувство взгляда — руку протяни…
Никого.
Что, это смотрит на него Великая Сила?
Руку протяни…
Он тряхнул головою. Зачем он отвлекается на бред? Пусть смотрит. Кто бы то ни был и что бы то ни было. Это не должно на него влиять — как не влияла стена из глаз. Небо из взглядов. Небо из взглядов… да, странные то были времена. Непонятное ощущение. Небо из глаз. Недоразвоплотившиеся? Или как раз полностью вошедшие в Силу? Ставшие одним из миллиарда её глаз?
Ощущения, на самом деле, были неприятные. Крайне неприятные. Одно дело — чувствовать себя частичкой мирового круговорота всего сущего. Другое — видеть такие вот частички. Когда-то он сидел на крыльце дома и был вполне самостоятелен и реален. Частичкой был в душе, добровольной, и не потерявшей индивидуальности. Или потерявшей?
Он остановился снова. Что за бред. Да, он видел, ему была показана дальнейшая жизнь — как путь луча. Он видел, что должно получиться из мальчика, и каким образом он должен приложить к этому руку.
Он стоял и так — а теперь вовсе окаменел. Наглый, насмешливый, ехидный голос. Молодой, почти подростковый.
— А зачем я должен был спрашивать мальчика? — пробормотал он. — И я его спросил. Хочет ли он уехать.
