Пиетт коротко кивнул, повернулся и быстро зашагал прочь.
Командующий станцией смотрел на удаляющуюся фигуру. Для мужчины попросту низкий, метр шестьдесят пять, адмирал. Когда он скрылся, мофф почему-то твёрдо знал, что в Империи наступили новые времена.
Лея
Можно умирать от страха, можно ненавидеть. Можно весь мир сконцентрировать в горьком и страшном чувстве поражения, сходном с тем, когда под ногой соскальзывает камень, и вот — вся горная тропинка, такая ровная на вид, обваливается фрагментом в пропасть. И ты летишь вместе с нею.
Чувство поражения не горечь, но страх. Отчаяние. Жизнь разбита. Жизнь расколота на бессмысленные куски. Ты в плену. И будешь игрушкой в руках твоих врагов. Или умрёшь.
Лея предпочитала умереть.
Но Вейдер с Люком ушли, оставил её и император. Ничего больше не сказал и оставил. Каюта вокруг не походила на камеру. Функциональное удобство. Но удобство.
Была душевая кабина. Линия доставки пищи. И одиночество. И неопределённость.
Можно умирать от страха. Может горло перехватывать от отчаяния. Можно быть готовым к смерти. Именно эта решимость крепла в Лее, как в горле комок. Палпатин поставил ей такое условие? Хорошо. Пусть. Жить ей незачем. Игрушкой в его отвратительных старческих руках она не будет. Он хочет, чтобы она умерла? Она умрёт. И пусть он не думает, что ей будет страшно. Страх свойственен только первой стадии. Когда ещё не знаешь, что тебя ждёт. Когда ещё надеешься. Но теперь, взглянув в его изменившие свой цвет глаза — древнее зло, тлен и дурная вечность — она знала, что надежды нет. Она умрёт. Она готова.
Она была готова ещё час. Но никто не пришёл. Никто не потревожил.
Можно ненавидеть, можно умирать. Но когда не умер — раньше или позже, но тело захочет пищи. И после нескольких дней в полевых условиях, после боёв, плена, камеры — оно захочет в душ.
Маленькие, бытовые, совсем не героичные мелочи. Грязь, пот, усталость… Для неё, выросшей на цивилизованном Альдераане, это было хуже всего. Из-за своего сложения и особенностей организма она могла обходиться без пищи довольно долго, даже о ней забывать. Самое яркое впечатление от определённого куска детства — она, плотно сжавшая губы и отворачивающая лицо от ложки с кашей. Тётя пытается накормить её завтраком, а маленькая девчонка, растрёпанная, тогда с короткой стрижкой, больше напоминающая мальчишку, смотрит за окно, на солнце и зелень: сбежать! Через придворцовый парк, кубарем по косогору, к друзьям. И бегать с ними до ночи, пока за маленькой, вымазанной, пятилетней наследницей альдераанского престола не будет послана куча дроидов под предводительством одной из её тёть…
Лея сухо усмехнулась. Нет того косогора. И придворцового парка нет. И друзей детства из окрестных мест. Их матерей, которые поили соком их ораву, ворвавшуюся после игр. Один миг. Женщина отворачивается от накрытого стола, смотрит в окно сквозь прозрачные занавески, там к дому бегут её дети, а потом вспышка — и всё…
Ветер и солнце.
Лея сжала виски и удержалась от того, чтобы заплакать. Хватит уже. Наплакалась.
И всё-таки тело невыносимо чесалось, и от него исходило то липкое, противное ощущение, от которого, и только от него, Лея страдала больше всего на протяжении всей своей кочевой жизни.
Ладно. Раз уж они не сразу собираются её убивать, она не доставит им такой радости и не будет ходить немытая, нечёсаная и с голодными глазами.
Лея решительно зашла в душевую.
А когда вышла из неё, завернувшись в махровое полотенце, поскольку одежду тут же пришлось засунуть в машину для чистки — в комнате за накрытым столом сидела та самая женщина. Мара… Джейд?
Принцесса от неожиданности остановилась.
— Присаживайтесь, ваше высочество, — домашним и мирным тоном сказала та. — Придётся нам какое-то время терпеть общество друг друга. Приказ императора, — она пожала своими точёными плечами. — Да, а чистая одежда — вон, — она кивнула на стул. Я заказала.
Лея молча и быстро переоделась. Одновременно она искоса наблюдала за своей гостьей- надзирательницей. В той не было прежней агрессии. Покой.
Убранные назад рыжие волосы были стянуты тугим узлом. Яркое лицо. Зелёные глаза. Прекрасная фигура с плавными движениями хищника. Она красивая, подумала Лея угрюмо. Очень красивая. И очень опасная. Интересно, что их связывает с императором, помимо одарённости?
Раз ей дали шанс и оставили на время в покое, то следует этим шансом воспользоваться. Надо разузнать…
— Значит, — Лея застегнула последнюю пуговицу и повернулась лицом к своей тюремщице, — меня пока раздумывали убивать?
Голос её звучал насмешливо.
— Император счёл, — ответила Мара, — что вы не сможете сделать сознательный выбор, поскольку лишены правдивой информации о нашей стороне. Поэтому в мою задачу всходит сопроводить вас в Центр Империи и ознакомить в общем и целом с тем, что мы из себя представляем.
— Вы?
— Мы. Имперцы. Ситхи. Те, против кого вы боролись всю жизнь.
Лея насторожилась. В голосе у женщины не было подвоха. Кажется, она говорила правду. Но почему?
— Вам не удастся меня переубедить, — сказала она.
— Ваше высочество, — ответила Мара, — в мою задачу не входит вас переубеждать. В мою задачу входит лишь ознакомить вас с той стороной, о которой вы до сих пор имели весьма смутное представление.
— Ну да, смутное, — усмехнулась Лея. — Я гостила на вашей первой Звезде.
— А теперь гостите на второй, — невозмутимо ответила Мара. — Впрочем, понимаю, что на первой вам вряд ли понравилось. Не хотите присесть и перекусить?
Лея угрюмо посмотрела на стол. Есть ей до сих пор не очень хотелось. Но скоро захочется. А потом она просто ослабнет. Она кивнула и села за стол. То, что она ела, не имело значения. Значение имел только странный диалог, который они вели. Лея не чувствовала в сидящей напротив неё женщине агрессии. А она обычно знала настроение тех, кто говорил с нею.
Лея задумалась и не донесла ложку до рта. А ведь похоже, Люк был прав. Форсьюзерство и у неё в крови. Только она никогда не думала об этом.
Мара с любопытством смотрела на неё. Лея быстро изменила застывшую позу.
— Я хочу сказать, — произнесла она, — что на первой Звезде я уже имела честь познакомиться с лучшими представителями высшего командования Империи.
— С Таркиным, что ли? — усмехнулась Мара.
— И с Вейдером.
Мара как будто не слышала её ответных слов.
— Таркин не был лучшим, — сказала она. — Он был умён, честолюбив, хитёр и жесток. Но лучшим он не был. Держать в кулаке звёздные системы — его идея. Презрение ко всем, кто не достиг его уровня — его характер. Органическая ненависть к одарённым, доходящая до отвращения — его мания. Он собирался организовать собственную империю. Во главе с диктатором Таркиным. В ней мало кому предполагалось достойное место… — она хмыкнула. — Например, чисс Траун там не предполагался вообще. Император, конечно, не сама доброта, — принцесса чуть не подавилась, потому что женщина эта произнесла вслух язвительную фразу, которая через секунду была готова сорваться с её языка. — Политик вообще редко бывает добрым. Но его ум и его природное превосходство над остальными позволяют ему мыслить гораздо
