Взлет и падение короля-дракона

Как если бы они знали, что Хаману, Лев Урика, совсем не бог.

Он не услышал дальнейшей молитвы, так как его дернули за край его простой иллюзорной рубашки, которую он надел.

— А что ты хочешь пожелать? — спросил маленький мальчик.

Мысль мальчика была о брате, о брате-гиганте, которого призвали во время второго набора пятую часть года назад, и о матери, сморщенной женщине на другой стороне фонтана.

Женщина улыбнулась смущенной беззубой улыбкой, когда Хаману взглянул на нее.

— Мой брат снаружи, — сказал мальчик. Как он, так и его мать не имели ни малейшего понятия, что никакие объяснения не нужны. — А у тебя тоже брат снаружи? Или сестра? Или еще кто-нибудь?

По меньшей мере тысячу лет у Хаману не было ни братьев ни сестер, но кое-кто — десять тысяч в желтом и еще множество штатских — был за стенами. — Да.

— Больше и сильнее чем ты, а?

Сегодня ночью — последней ночью в Урике — он был Ману, это казалось подходяще. А Ману не производил впечатление силача, хотя и не был таким тонким, как решил мальчик, сравнивая Ману со своим похожим на гору братом. Если бы он был настоящим, а не иллюзией, Ману спал бы сегодня за стенами; третий призыв забрал бы и его.

Мальчик опять дернул Хаману за рубашку. — Ты боишься? — И там, где в его мыслях был брат, были страх, боль и пустота: вот так ребенок воспринимал войну.

— Да, немножко, — Ману знал достаточно, чтобы не лгать ребенку.

— Я тоже, — согласился ребенок, и протянул грязную, в половину размера керамическую монету. — Может быть пожелаем вместе?

— И что бы мы хотели?

Мальчик прижал коротенький и толстый палец к губам. Хаману быстро кивнул. Он должен бы знать: желание — это тайна, которую знают только двое: тот, кто просит и Лев. Они бросили свои монетки вместе: два крошечных кусочка керамики блеснули в лунном свете. Даже бог не смог бы сказать, какой кусочек чей.

— Ну, как думаешь, будет все в порядке, а? — спросил мальчик, глядя на него. — Лев позаботится о нас, ну?

— Он попытается, — ответил Хаману.

Он удержался от того, чтобы сказать ребенку больше, когда мама мальчика позвала, — Ранси! — и протянула к нему руку.

— Прихоть Льва, — сказал Хаману тени мальчика, пока та бежала вокруг фонтана. — Он попытается спасти вас всех.

Король-Лев оставил фонтан за собой и побрел по улицам своего города. Из двери каждой таверны вырывались яркие лучи света, собравшийся там народ пришел то ли чтобы найти мужество, то ли потерять страх на дне кружки. Ни одна таверна не могла сделать хоть что-нибудь, чтобы успокоить нервы Доблестного Воина. Ничто из того, что он мог съесть или выпить, не сделало бы эту ночь короче. Ничто из того, что он мог себе представить, не сделало бы ее полегче.

Внезапно он вспомнил мысль Павека, которую он выудил из головы своего темплара пару долгих ночей назад: Конечно сегодня ночью мой король нуждается в друзьях. Хаману не хотел друзей той ночью, и не был уверен, что хочет этой. Но для начала он собирался вручить свою историю друиду-темплару, который — он вскинул голову, вслушиваясь в спутанный клубок мыслей толпы — был его другом.

Хаману пошел обратно к дворцу, а точнее к кварталу темпларов с его лабиринтом стоящих крест- накрест совершенно одинаковых красно-желтых фасадов, находившихся на одинаковых улицах. На протяжении всех веков правления Хаману, соперничество между темпларскими бюро Урика было не менее напряженно и смертельно, чем соперничество между Доблестными Воинами Раджаата.

Хаману ничего не мог по делать, чтобы положить конец этой вражде, но заставив всех темпларов ходить в желтом и всем жить в одинаковых домах в одном квартале города, он сделал все, что может сделать один человек, чтобы уменьшить ущерб, вызваный этим многовековым соперничеством.

Квартал темпларов был более занят, чем весь остальной город. Хотя военное бюро командовало всеми силами Урика — включая темпларов низких и средних рангов гражданского бюро, если город был в состоянии войны — их семьи и домашнии были освобождены от призыва в армию. Большинство из них тоже имели свои обязанности, которые на законных основаниях удерживали их внутри стен этой ночью. И так как это были темплары Хаману, то среди них были и такие, которые должны были быть совсем в другом месте, но, испуганные, подкупили всех, кого только могли, чтобы быть в безопасности, от греха подальше.

Они так надеялись.

Но и под своей худощавой иллюзией Хаману оставался Хаману. Его уши Доблестного Воина слышали через стены, пока он шел и на ходу выдергивал наиболее позорных из его сорняков-темпларов, проходя мимо их домов. Он наполнял их сознание отвратительным чувством вины и смертельными кошмарами; он пожирал их тревогу и страх, пока они умирали. Потом он успокоил свое мстительное сердце и постучал кулаком в дверь дома Павека.

Ему пришлось ударить дважды, прежде чем в доме послышалась какое-то движение по направлению к двери. Но даже и тогда он не был уверен, что женщина идет открывать ему дверь, или ищет ребенка, который носится по вестибюлю. Без всяких сверхъестественных чувств было понятно, что дом Павека был один из самых шумных в квартале темпларов. Хаману уже собирался достучаться до Павека через золотой медальон, когда, наконец, он услышал шаги по внутренней лестнице и дверь открылась.

Это была та сама женщина, шаги которой он слышал раньше, и, широко раздвинув ноги, она держала на руках мокрого и извивающегося ребенка. Она не была рабыней — Павек не держал рабов — но она не была и одной из тех служанок, которых Хаману нанял, чтобы привести в порядок дом прежде, чем Павек вернется в Урик из Квирайта. Она не была и друидом Квирайта, тоже; друидство оставляет особый отпечаток на тех, кто им занимается, как и занятия магией или Невидимым Путем — на ней ничего такого не было. Тихонько коснувшись ее мыслей, Хаману был поражен, обнаружив, что она самая обыкновенная женщина, чей муж был призван, вторым призывом, у ней не хватало средств, чтобы прокормить себя и своего ребенка, и она сделал судьбоносную ошибку, предложив себя в услужение человеку со шрамом на лице.

Судя по виду и звукам дома, она была очередным случайным человеком, которого Павек привел сюда.

— Я хочу поговорить с высшим темпларом, Павеком, — сказал Хаману.

Он приготовился направить ее мысли в нужное русло, если она не подчинится, но оказалось, что в этом нет никакой необходимости. Похоже, что незнакомцы стучали в эту дверь все время, а так как он, как Ману, был одет в одежду слуги, женщина решила, что он такой же посторонний в этом доме, как она.

— Лорд-темплар в атриуме. Я провожу тебя туда…

Хаману поднял руку, чтобы остановить ее. В этом месте было намного больше жизни, чем он хотел бы видеть вокруг себя сегодня ночью. — У меня есть кое-что для него. Если ты пригласишь его сюда, я отдам это ему и уйду.

Он пожала плечами и поправила малыша, ерзавшего чуть выше бедра. — Как тебя зовут?

Он заколебался, потом сказал, — Ману. Скажи Лорду Павеку, что Ману здесь и хочет увидеть его.

Это имя было достаточно частым в городе Хаману. Она повторила его вслух и исчезла, поднявшись вверх по лестнице, ведущей в жилые комнаты. Хаману закрыл дверь — работа раба, но в этом доме не было рабов — и в ожидании Павека уселся на скамью, предназначенную для бродячих торговцев.

Павек появился через несколько мгновений на верхушке лестницы. Он был один. Его правая рука была засунута под край туники, пальцы небрежно касались рукоятки стального ножа.

— Немного запоздалая предосторожность, Павек, — заметил Хаману не поднимая головы. — Пол- города может пройти через твою неохраняемую дверь. Остальная половина уже была здесь.

— Ману? — Павек спустился на несколько ступенек. — Ману? А тебя знаю? Немедленно выйди на свет.