выбросить. Гляжу на Ивана, и меня смех разбирает. Он выше меня ростом. Мои брюки ему чуть пониже колен. Он похож в них на цаплю. Я сказал ему об этом.
Иван молчит, насупясь, взглянул на меня в упор.
— Твоя матушка сказала, что Ванька Рогов на каникулы приехал. Пойдём-ка к нему, — сказал Иван.
— Зачем?
— Точка! Надо и нам готовиться в техникум.
Ванька оказался дома. Он пригласил нас в комнату.
Но мы предложили отправиться в сад. С наслаждением растянулись на душистой траве. До сего времени я не замечал, что обычная трава так хорошо пахнет. Ванька взахлёб рассказывал о своей студенческой жизни. Да вдруг осёкся.
— Что это вы уткнулись мордами в траву, словно есть её собрались? — спросил он.
— Как она здорово пахнет! — проговорил Иван.
— Иди ты! — не поверил Ванька Рогов и, сорвав пучок травы, поднёс к носу.
Шестой рассказ Гильфана
Однако нашим планам на этот раз не суждено было осуществиться. От намерения поступить в техникум пришлось отказаться.
Встав, как обычно, спозаранку, я вышел во двор и сделал зарядку, облился холодной водой.
Из дому вышла мама. Она присела на ступеньках крыльца, постелила на колени головной платок и стала расчёсывать волосы. Когда она проводила по ним гребешком, я слышал, как потрескивают волосы. Я подошёл к ней.
С детства мне нравилось смотреть, как мама расчёсывает волосы. С давних пор длинные и толстые косы считались богатством девушки, её гордостью. Расчёсывая волосы, мама всегда бывает задумчива. Наверно, вспоминает свою молодость. Сейчас её волосы не такие волнистые и пышные, как были прежде. Мне всякий раз становится грустно, когда я замечаю, что мамины косы стали чуть короче и тоньше. А то вдруг промелькнёт в них серебряная нить. С лёгкой печалью в голосе мама говорит, что, если косы утрачивают красу свою, это означает, что проходит пора молодости. Смотрю с нежностью на маму, и мне хочется взять гребешок и самому расчесать её волосы.
Мама убрала волосы, внимательно этак поглядела на меня, тихонечко вздохнула и говорит:
— Давай-ка поговорим с тобой, сынок, пока дети спят.
— О чём, мама?
— О тебе, сынок.
— А что обо мне говорить?
— В семье теперь вместо отца ты за старшего. Все мы на твоих плечах сидим.
— Ничего. Как-нибудь перебьёмся. Буду больше работать, — сказал я и, перекинув полотенце через плечо, хотел подняться.
Но мама удержала меня за руку.
— Посиди-ка, не спеши, сынок… Недаром люди заметили, что горе не приходит в одиночку. Вчера письмо мне принесли. Твоя Хадича-жинге померла. Анвара с Абдуллой оставила сиротами.
От неожиданной чёрной вести у меня будто что-то оборвалось внутри. Что же стало с малышами? Как они там? Их отца, Исмаил-абыя, в округе знали как лучшего гармониста. Он всегда был одинаково весел и в достатке и в бедности. Однако после того как он три года назад умер, его семья позабыла, что такое достаток. Хадича-жинге из последних сил старалась, чтобы ребятишек прокормить, да, видать, надорвалась. Анвар с Абдуллой и матери лишились.
— Мама, давай ребятишек привезём к себе, — говорю маме. — Ведь всё-таки они племянники отцу, а мне двоюродными братьями приходятся. Не похвалят нас люди, если они разбредутся по свету, выпрашивая милостыню.
— Другого я от тебя не ожидала, сынок, — сказала мама, смахнув с ресниц слёзы. — Душа у тебя добрая. Но только… куда мы их привезём-то?.. Ведь сами у людей снимаем угол. У Халиуллы-абзыя у самого вон сколько детворы. Им самим тесно… Давай отправимся в родимые места. В Казань поедем. А здешний климат и этот воздух с угольной пылью мне не подходит. Старею, видно. Поедем, сынок, а?
— Я хорошо помню Исмаил-абыя. Он в тот раз со своей гармонью приезжал. Как растянет, бывало… Словно вчера его видел. И тётушка Хадича тогда с ним была. И Анвар с Абдуллой. Но они тогда были ещё совсем маленькими…
— Поедем в Казань, сынок, а?.. Сперва в Астрахань за детьми, а оттуда — прямо в Казань. Понравится тебе там — останемся. Не понравится — можно вернуться. Ведь и родственников наших полно в Казани. Не дадут пропасть. Свой своему поневоле друг… И Сафиулле скоро пятнадцать исполнится, и ему дело найдётся… Послушайся своей матери, сынок, не отвергай её слов. Может, потом меня и благодарить станешь… Тётушка твоя Шамгольжаннан-жинге, говорит, что твою зарплату не всю тратили, понемногу складывали. За те деньги в Казани, может, небольшой домишко удастся купить. Где-нибудь в той стороне, где живёт Рахиля…
При упоминании этого имени меня словно током ударило. Сердце матери бывает чуткое. Знала она, как мне хотелось снова повидаться с Рахилёй, или просто так обмолвилась?..
Залившись краской, я внимательно посмотрел на маму. Она тоже смотрела на меня, будто читала мои мысли. Ласково улыбнулась. Она видела по мне, что я не прочь поехать в Казань.
С другой стороны, очень не хотелось расстаться с широкими степными просторами Донбасса. Мне всегда будет не хватать шумливой праздничности Голубовки, горьковатого её воздуха, друзей-шахтёров, с которыми я привык видеться каждый день. И вовсе не хотелось разлучаться с Иваном. Мне будет трудно даже сказать ему о том, что уезжаю. Но подумал: «Если там не понравится, никто меня не привяжет», — и дал матери согласие.
Иван, Халиулла-абзый, Шамгольжаннан-жинге пошли нас провожать на станцию. Попрощавшись со всеми, мы зашли в вагон. Оставив маму с Сафиуллой, Ибрагимом и малышкой Эмине, я вернулся в тамбур. Когда поезд уже тронулся, я спрыгнул на перрон, и мы с Иваном обнялись.
— Передавай привет своей Рахильке, — сказал Иван, весело подмигнув.
Мой друг старался внешне выглядеть весёлым. А глаза его были грустные. Ведь мы с ним расставались впервые. Кто знает, когда ещё встретимся…
…В Астрахани мы пробыли всего день. Я не успел даже как следует разглядеть город. Взяли Анвара и Абдуллу, которых временно приютили соседи, и поехали в Казань.
В первое время пожили у маминого дяди. А потом нам повезло. Как мама и предсказывала, неподалёку от того места, где жила Рахиля, нам удалось по сходной цене купить небольшой деревянный домик. Он был обнесён прохудившимся во многих местах дощатым забором. В глубине двора, как бы подбоченившись, стоял покосившийся сарай с соломенной крышей. А перед крылечком росло несколько фруктовых деревьев.
На оставшиеся деньги мы приобрели корову. Для малышни стало вдоволь молока. Жизнь постепенно налаживалась.
Сафиулла закончил семилетку и поступил работать на зубопротезный завод.
Как-то привёл Сафиулла домой девчушку, ровесницу.
— Мы с Хафизой вместе работаем, — говорит. — Ей жить негде. Пусть у нас поживёт.
Мать молчит, на меня смотрит, ждёт, что скажу я. А что мне? Разве плохо, если у моего братца сердце доброе? И не выгонять же, в конце концов, человека, которому негде жить.
— Пусть живёт, — сказал я. — Места хватит.
Хафиза оказалась девочка бойкая и хлопотунья — лучшей помощницы в доме не найти. Мастерица на все руки. За что ни возьмётся, справляется — лучше некуда. Убраться ли в комнатах, еду ли приготовить — лучше её никто не может.
