области дипломатии. Оказавшись перед лицом самого мощного военного союза, который мог быть достиг- нут в Средние века, союза между Западной и Восточной империями, действующими — что редко бывало за шесть с половиной веков их совместной истории — в полном согласии друг с другом, он сумел в течение нескольких месяцев обезвредить обоих противников. Этот успех сравним с тем, как дядя Рожера Роберт Гвискар в 1084 г. заставил армии двух империй разбежаться перед ним в разные стороны. Но у Роберта Гвискара было тридцать тысяч воинов; Рожер достиг своей цели, не заставив ни одного сицилийца взяться за оружие.
Имелось также другое отличие: если Гвискар пользовался поддержкой папы, отношение папы Евгения к Рожеру оставалось двойственным. Естественно, он никогда не забывал, что Рожер — его ближайший сосед на юге, вечная заноза, постоянно мешающая жить, а иногда опасная. С другой стороны, король Сицилии теперь, казалось, был благорасположен к папе. В начале 1149 г. он предложил Евгению военную и финансовую помощь в борьбе против римской коммуны; папа, видя, что положение в Риме постоянно ухудшается, и зная, что не может ждать помощи от Конрада, который еще находился на Востоке, согласился. В результате с помощью сицилийских войск во главе с Робертом из Селби он сумел к концу года вернуться в Латеран. С тех пор, по-прежнему не веря в искренность Рожера, Евгений рассматривал его как полезного союзника, которого глупо отталкивать без серьезной причины.
Но все же папа сомневался; и он продолжал сомневаться, когда в начале лета 1150 г. получил письмо от короля Сицилиис предложением о встрече. Цель Рожера нам ясна. Его вооруженное столкновение с империями отсрочилось, но ненадолго. Ему следовало ударить первым, и таким ударом мог стать новый Крестовый поход, в котором он поведет силы Запада против неверных, представленных в первую очередь Мануилом Комнином. Для этого ему требовалось множество союзников, но сперва — благословение папы. С другой стороны, возможно, ему придется защищаться. Тактика мелких препонов, которую он использовал, чтобы вынуждать обоих своих врагов заниматься домашними делами, не могла работать постоянно. Конрад одержал важную победу над Вельфом, а Мануил практически урегулировал ситуацию на Балканах. В пределах года, может быть, даже ранее — они могут совместными силами атаковать его королевство. В таком случае у него будет гораздо меньше союзников, на которых можно положиться; и поддержка папы оказывалась еще более необходимой.
Небольшой город Чепрано, расположенный как раз на границе между Сицилийским королевством и Папской областью, семьдесят лет назад видел торжество Роберта Гвискара, получившего подтверждение всех своих прав от Григория VII, — эта мысль могла подбодрить Рожера, когда в июле 1150 г. он направился туда, чтобы встретиться с Евгением и добиться подобной инвеституры, которая ныне являлась его первой и важнейшей целью. Ради того, чтобы получить от папы официальное признание легитимности своей власти, он был готов на многие уступки. Ничто другое не стояло между ним и главенством в Западной Европе. Его право назначать сицилийских епископов, допускать или не допускать в земли королевства посланцев папы и даже наследственная привилегия действовать вместо папских легатов могли стать разумной платой за такое главенство.
Но Чепрано видел также множество неудач. Прошло всего шесть лет с тех пор, как Рожер и папа Луций расстались, разочарованные и огорченные после провала других переговоров, из которых оба рассчитывали извлечь выгоду; и результат будущих бесед с преемником Луция вызывал сомнения. Папе пришлось снова покинуть Рим; новое наступление сицилийских войск могло оказаться полезным и приятным дополнением к основной плате. Однако Конрад теперь снова был в Германии, собирая силы, наращивая мощь и быстро восстанавливая свой авторитет. Если он рассчитывает в ближайшее время нанести удар, Евгений едва ли станет рисковать собственным положением и престижем папства, утверждая королевские права Рожера.
Так оно и оказалось. Папа, по-видимому, испытывал давление со стороны Конрада; его забрасывал письмами аббат Вибальд из Корби, заклятый враг Рожера с тех пор, как тот прогнал его из Монте-Кассино, а ныне ближайший советник Конрада. Иоанн Солсберийский, вероятно присутствовавший в Чепрано, сообщает, что Рожер шел на все возможные уступки, «но ни его мольбы, ни его дары не достигли цели».
Хотя Иоанн подчеркивает, что король и понтифик расстались вполне по-дружески, эта новая неудача, наверное, стала для Рожера серьезным ударом. Она означала только одно — что Евгений остановил свой выбор на Конраде; а из этого, в свою очередь, следовало, что обо всех планах по созданию наступательного союза против Мануила надо забыть. После окончания переговоров в Чепрано он более не предпринимал никаких попыток повлиять на политику папы. Вместо этого Рожер вернулся на Сицилию, чтобы подготовиться к надвигающейся буре.
Ему, возможно, было бы легче, если бы он знал, отплывая в Палермо, что никогда больше не ступит на землю итальянского полуострова.
«Над ним рыдали его шатры и дворцы; мечи и копья были его плакальщицами. Не только тела, но и сердца облачились в траур. Ибо руки храбрецов опустились; доблестные души исполнились страха; и красноречивые уста тщетно искали слова».
Так арабский поэт Абу ад-Дау оплакивал смерть старшего сына короля Сицилии герцога Рожера Апулийского, умершего 2 мая 1148 г. Как он умер, мы не знаем; скорее всего, погиб в какой-то схватке на северной границе своего герцогства, в которых он участвовал постоянно в течение многих лет. Это была тяжелая потеря. Молодой герцог — ему едва исполнилось тридцать, когда он умер, — являлся От-вилем старой закваски, блестящим воином и способным правителем, бесстрашным в бою и безоговорочно преданным своему отцу. В последнее десятилетие Рожер все более склонялся к тому, чтобы поручить все дела на материке ему — возможно, под присмотром Роберта из Селби, — и он уже показал себя достойным наследником сицилийской короны. А теперь он умер, пятый из шестерых детей Рожера и королевы Эльвиры, которым суждено было покинуть этот мир раньше своего отца. Танкред, князь Бари, был уже около десяти лет в могиле; Альфонсо, князь Капуанский и герцог Неаполитанский, умер в 1144 г., едва пережив свое двадцатилетие. Еще один сын, Генрих, скончался в детстве. Остался только один, четвертый сын короля, Вильгельм, он унаследовал герцогство после смерти брата, а на Пасху 1151 г. по повелению Рожера архиепископ Палермо помазал и короновал Вильгельма как соправителя Сицилийского королевства.
Коронация сына при жизни отца была не такой уж редкостью в Средневековье. Такой обычай соблюдался в Византии, унаследовавшей его от древних дней Римской империи; примерно через двадцать лет после коронации Вильгельма король Генрих II Английский короновал своего первенца. Подобная практика имела своей целью обеспечить преемственность в королевском роду и предотвратить смуты, возникающие в результате борьбы за трон. Рожеру исполнилось только пятьдесят пять лет; его отец дожил до семидесяти. В хрониках нет никаких указаний на то, что он был болен, хотя возможно, что он ощущал признаки недуга, который убил его три года спустя. Едва ли могли возникнуть какие-то сомнения по поводу прав на трон его единственного оставшегося в живых законного сына. Но Рожера, похоже, серьезно беспокоил вопрос о наследнике; иначе трудно объяснить, зачем он после четырнадцати лет вдовства женился на некой Сибилле Бургундской, а четыре года спустя, когда Сибилла умерла при родах, заключил третий брак.
Каковы бы ни были соображения Рожера, он едва ли думал, что новость о коронации Вильгельма приведет папу в восторг. Формально он был в своем праве; архиепископ Гуго Палермский, недавно перемещенный на Сицилию из архиепископства Капуанского, получил паллий от папы как один из тех, «кто занимает кафедры в крупнейших городах разных народов, а потому имеет от папы привилегию создавать властителей для собственных народов».[63] Евгений никогда не имел в виду, что эта привилегия позволяет архиепископу короновать королей без предварительного согласования со Свя-
тым престолом, но формулировка оказалась не совсем удачной, и тот факт, что он сам дал Рожеру возможность совершить такой шаг, только увеличивал его негодование. Ему, по-видимому, не пришло в голову, что, если у короля Сицилии имелись серьезные основания обеспечить таким образом права наследования своему сыну, он едва ли мог — при том, что Евгений отказался дать ему инвеституру — поступить иначе. По мнению папы, Сицилия и королевство являлись папскими фьефами, и никакие распоряжения не могли делаться без его, Евгения, участия. И вот с ним снова не посчитались. Как утверждает Иоанн Солсберийский, «он воспринял новость болезненно, но смиренно, как он воспринимал
