англичанин.
— Господи! И вы еще на что-то претендуете. Да после Кима Филби и Гордона Лондейла вас нужно было закрывать за непрофессионализм.
— Не могу согласиться. Вы же здесь, у нас.
— А вы считаете меня фигурой, равной им обоим?!
— Во всяком случае, вы один из лучших профи, с кем я встречался за свою жизнь.
— Благодарю за комплимент. Вы тоже.
— Это не комплимент. Осторожнее, сейчас резкий поворот. Я давно хотел у вас спросить: что вы думаете насчет ситуации у вас в России?
— У них в России. Вы же знаете мое подлинное имя. Я гражданин соседней страны.
— Ладно, не переигрывайте. Я просто воспользовался условной терминологией. Как вы считаете, политика России действительно может резко измениться?
— А как вы сами думаете?
— У вас дурная привычка отвечать вопросом на вопрос. Если не хотите, не отвечайте.
— Пожалуйста. Думаю, что не очень изменится.
— Почему?
— Существуют геополитические интересы, которые просто не могут исчезнуть.
— Вы в это так верите? А поддержка санкций против Ирака? Тогда Россия примкнула к коалиции объединенных западных держав.
— Какие-то уступки общественному мнению Запада, несомненно, будут. Но спецслужбы, армия, ВПК перестраиваться не могут и не будут, даже если во главе их поставить демократа Сахарова или Ростроповича.
— Второй, кажется, музыкант? — спросил англичанин.
— Да. Во времена Брежнева лишили советского гражданства. А первый уже три года как умер.
— Об этом я помню. Так вы считаете, что все может остаться по-прежнему?
— Вы неумный человек, господин Риггс. Как, по-вашему, для чего я здесь? — спросил Дронго. — Неужели мне просто захотелось попутешествовать за их счет?
— Мы об этом и говорим.
Риггс включил музыку. Послышалась песня из знаменитого фильма «Кабаре».
Лайзе Минелли пела о том, что тигра нельзя превратить в ягненка и, если любви нет, все кончено.
«Прощай, мой господин», — повторила певица.
— Потрясающая женщина, — восхитился Дронго.
— Простите, не понял.
— Ужасно люблю этот фильм. Смотрел его раз десять.
— Как можно тогда понимать решение ваших спецслужб о выдаче своей западной агентуры, особенно в бывшей Германии?
— Только как ненужный балласт. — Дронго был более чем искренен.
— Угу. Не думал, что вы так честно ответите. Значит, лучшие кадры вы сохранили?
— У меня фатальное желание снова спросить: «А как вы думаете?» — Оба усмехнулись.
— Мы довольно долго едем, — осторожно заметил Дронго.
— Еще минут десять. А что вы думаете насчет нового министра госбезопасности Баранникова?
— Он из милиции. А там уже давно свои идеалы. Кроме того, работал в Закавказье. В той обстановке остаться честным человеком в системе МВД практически невозможно. Он, конечно, не будет работать на западные спецслужбы. У него свое понятие об офицерской чести. Хотя деньги за услуги, думаю, возьмет. Такая была система.
— Он сможет реформировать КГБ?
— Вы хотите знать правду или вам нужен удобный ответ?
— Мне нужен удобный ответ.
— Он не сможет.
— А правда?
— Не захочет.
— Спасибо. Вы более откровенны, чем я ожидал.
— Вы тоже. Я не предвидел, что вы спросите об этом у меня. Просто вы мне более симпатичны, чем Олвинг.
— Интересно, почему?
— Он маленького роста и чувствует свою ущербность. В разговоре со мной постоянно проявляет злость.
— А если он просто не любит русских шпионов?
— А вы любите? Тем не менее вы говорите со мной нормально. Нет, у него комплекс неполноценности. Подозреваю, что наш разговор записывается на пленку, и он нас слышит. Тем хуже для него.
Риггс рассмеялся, не пытаясь возражать.
— А что вы думаете о Примакове?
— Этот тем более не будет реформировать разведку. Наоборот, он сделает все, чтобы ее укрепить. И, конечно, в нужный момент он и Баранников просто сдадут Ельцина. Причем Примаков будет главной фигурой, которую все почему-то недооценивают. Или для начала попробует сделать первую попытку, подставив Баранникова или еще кого-нибудь из ближайшего окружения Ельцина.
— Вы не боитесь, что ваш разговор передадут в Россию?
— Если это предупреждение, то запоздалое, если угроза, пустая. В моем положении трудно чего-то бояться.
Автомобиль остановился у какого-то парка.
— Давайте пройдемся, — предложил англичанин.
Они шли среди деревьев минут пять.
— Зачем вы подставили Греве? — вдруг спросил Риггс. — Он ведь ваш «суперагент», правда?
— Олвинг уже все сказал, — чуть помедлив, отозвался Дронго, — вы решили начать второй акт.
— Олвинг не понял главного. Вы не скрывали Греве, а, наоборот, сделали все, чтобы его выдать.
— Новая версия?
— Нет, Олвинг все говорил верно. Но после долгого анализа я просто заменил знаки плюс и минус на противоположные, и все сразу встало на свои места. В вашей версии было несколько ошибок.
— Какие? — Игра шла уже в открытую.
— Во-первых, слишком много двойных агентов. Эрих Хайншток и Эдит Либерман. Совпадение? Думаю, исключено. Логично?
— Допустим.
— Вторая ошибка — слишком быстрое устранение Любарского. Конечно, он никому не был нужен. Однако ваша разведка немного поторопилась. Его ликвидировали еще до того, как вы покинули Нью-Йорк. Но самое главное. Вы знали, что его убили. Когда я вам сообщил, что знаю об убийстве Любарского, вы даже не удивились. Лишь спросили — кто? Это был явный прокол.
Третья ошибка: ваша разведка прекрасно знала, что Бетельман никогда, ни при каких условиях не будет сотрудничать с вами. У меня есть перехват пятилетней давности, когда резидент КГБ в Англии докладывал о невозможности использования Бетельмана.
— Все?
— В основном да. Но и этого вполне достаточно.
— Все правильно, — согласился Дронго, — за исключением одного момента.
— Какого?
— Вы два или три раза незаметно подыгрывали мне. И я все время задавал себе вопрос: зачем вы это делаете?
— Теперь знаете ответ?
