общения мужчины и женщины как особей биологического вида… так вот, она будто бы находит себе выход в творчестве — поэзия, музыка, живопись, скульптура… Кто какой талант имеет. Грубо говоря, когда мужики не козлы (это вам, подругам, понятней), тогда они творцы… или алкоголики… А чаще и то, и другое.
— А женщины? — поинтересовалась Нава.
— Случается такое и с женщинами, но у них есть еще материнство… Но, вообще, как я успел заметить в прошлой жизни, поэтессы отличаются повышенной сексуальностью.
— Поэтессы?
— Женщины, которые пишут стихи, — объяснил Кандид.
— У нас таких нет, — вздохнула Нава. — Так ты взялся за эту… скульптуру, потому что у тебя неистрачена сексуальная энергия?..
Голос Навы звучал совершенно невинно, то есть строго, по-деловому.
— Ну, ты даешь! — немного покраснел Кандид. — Нельзя же так… прямолинейно.
— Почему нельзя? — удивилась Нава.
— Да потому что не так непосредственно все это происходит… А может, и вообще, не так. Это просто мнение одного человека…
— А почему ты покраснел?
— Мы краснеем, когда смущаемся… Ты меня смутила.
— Чем это? — удивилась Нава.
— Концентрацией внимания на моих сексуальных проблемах, — пробурчал Кандид.
— Тебе стыдно, что ты мужчина? — продолжала удивляться Нава. — Что тут такого. Ты же не виноват, что таким родился. И вообще…
— Я всегда тоже так думал, что, если природа создала меня мужчиной, то я должен выполнять свои функции так, чтобы женщинам было приятно, чтобы доставлять им радость…
— Ну и как, получалось? — заинтересовалась Нава.
— У меня не слишком большой опыт, — пожал плечами Кандид. — Старался… Это у них надо спрашивать… И вообще, не задавай мне таких вопросов! — смешался он вконец.
— Опять смущаешься, — улыбнулась Нава. — И чего ты смущаешься, если сам говоришь, Мать- Природа создала тебя мужчиной?
— А потому что для вас, подруг, мужчина — средоточие мерзости! — воскликнул он. — А ты — подруга.
— Верно, — подумав, согласилась Нава, — я — подруга… Но я вовсе не считаю мужчину средоточием мерзости. Это глупо. Все равно, что обвинять дерево в том, что оно деревянное. Но, как мне призналась мама, когда встретила после Одержания, у многих подруг есть личные основания для такого мнения… Наверное, не у всех, но есть… Ты считаешь, что это ошибка, что такого не может быть?
Кандид помолчал, аккуратно действуя скальпелем. Разговор получался слишком эмоциональным, и он опасался испортить работу.
— Нет, Нава, не считаю, — признался он. — Я всегда поражался, как много в нас, мужиках, такого, о чем вслух сказать стыдно. Особенно, в мыслях… В действиях это проявляется редко, хотя бывает, но в мыслях… Мы, действительно, очень часто и очень сильно — козлы. Но при этом надо помнить, что козел — существо безгрешное… Ну, может, запах его не всем ласкает обоняние. Не нравится — не нюхай. Но никому и в голову не придет обвинять козла в том, что он козел… И мужчина, пока он мужчина, тоже безгрешен, но когда он — козел… Только, мне кажется, в вашем презрении к мужчинам есть один очень важный психологический момент: для того, чтобы уничтожить половину человечества, надо очень сильно убедить себя, что это правильно, справедливо, необходимо… Надо заставить себя искренне и глубоко возненавидеть эту приговоренную на заклание половину… Иначе с ума можно сойти… Своим презрением к нам вы защищаете свою психику… И козел вам в этом — первый помощник… Знаешь, Нава, мне кажется, нет женщины, которая имела бы основания назвать меня козлом… Возможно, я слишком самонадеян, но я старался…
— Я знаю, — ободряюще улыбнулась Нава. — Я и маме сказала, что ты не козел. И любой подруге скажу, чтобы не смела так тебя называть!.. А ты не смущайся больше. Твое смущение мешает нам нормально общаться… Не забывай, что я не бесполое существо, которого действительно можно было бы стесняться, а двуполое.
— Но у вас же нет секса.
— Да, в прежнем понимании.
— А что, есть и новое понимание? — заинтересовался Кандид.
— Вырасту — узнаю, — хитро улыбнулась Нава.
— Ты не хочешь мне говорить?
— Я, правда, точно не знаю, но есть предчувствие, что нечто существует… — улыбнулась Нава. — Теперь ты меня смущаешь.
— Ну, никак не мог предположить, что подругу можно смутить.
— Человека всегда можно смутить.
— Ты права, — согласился Кандид, — если у него есть что-то тайное, интимное, что он ни с кем не хочет обсуждать… Что ж, секс всегда был скользкой почвой для разговора… Давай покинем ее.
— Давай, — согласилась Нава. — Но запрета на тему налагать не будем.
— Не будем, — кивнул Кандид. — Пусть хоть у нас с тобой не будет никаких запретов. Просто, видимо, мы оба слишком резво ринулись во взаимопознание наших интимов…
— Ты о чем-то еще хотел мне рассказать, — напомнила Нава.
— Не я хотел рассказать, а ты желала понять, — уточнил Кандид.
— Да, что-то о свободе…
— Что-то о свободе, — задумчиво повторил Кандид. — Хорошо сказано… Не знаю, как у вас в Лесу, а у нас, на Материке, о свободе столько сказано! И, в основном, всякой ерунды… И перечитать-то все это невозможно. Наверное, потому, что каждый человек должен и хочет сам решить для себя эту проблему. И, в общем-то, не слишком прислушивается к мнению других. Но если все сказанное систематизировать, то большого разнообразия мнений не наблюдается. И, честно говоря, мне не хотелось бы забивать тебе голову всеми этими заморочками, тем более, что я не слишком большой специалист в этом вопросе. Так, слегка интересовался. Пока не понял, что должен решить его сам для себя и поставить точку.
— Ну и как, решил? — с интересом посмотрела на него Нава.
— Вряд ли это оригинально… Мне показалась достаточно точной формулировка одного поэта: «свобода — это одиночество…» Любая связь — с другом ли, с врагом, с идеей, с природой, с богом и так далее уменьшает степени свободы человека. И в результате получается, что человек как существо социальное не может быть свободен, ибо для нормального человека одиночество невыносимо. Оно приводит к психическим нарушениям… Вот мы и служим: семье, народу, государству, природе, женщине, делу, мечте… Служим, потому что это придает нашей жизни смысл. Но все время мечтаем о некой свободе, ибо служить утомительно… Вот я и говорил, что никто не даст нам с тобой свободы, а если вдруг даст — вряд ли она будет нам по силам…
— По-моему, — пожала плечами Нава, — свобода — это, когда делаешь то, что хочешь. Почему это не по силам?.. Вот я сейчас хочу быть здесь с тобой, хотя меня ждут подруги для выполнения воли Матери- Природы. И мне это не трудно.
— Наверное, ты права, — улыбнулся Кандид, — я слишком мудрствую и морочу голову себе и тебе той абстрактной свободой, которой в жизни не существует. Существует только та свобода, о которой говоришь ты — свобода выбора между связями… между несвободами… Сегодня ты предпочла быть со мной, завтра выберешь подруг… Чем не свобода?
Он резал дерево и бормотал себе под нос:
— Искусство жить — это способность желать возможного… Но не всегда границы возможного очевидны. И еще таких идиотов, как я, почему-то неудержимо влечет невозможное… И вот результат: я в Лесу, чудом выжил только благодаря тебе, с трудом вспомнил, кто я такой, и теперь иду обратно, что без тебя нереально. Все из области невозможного — и попасть в Лес, и выжить в Лесу, и выбраться из Леса… И знаешь, я ни о чем не жалею. Если б я не оказался здесь, то никогда бы не узнал тебя. А я не хочу той жизни, в которой нет… не было тебя… Невозможное, конечно, опасно для жизни, но оно раздвигает ее
