образовалась небольшая область вакуума.
Когда Олень, наконец, утолил жажду, Женщина пошатнулась от неожиданно нахлынувшей слабости, про которую она здесь настолько забыла, что стало казаться, будто таковой и не бывает. Чтобы не упасть под напором вдруг ставшего сильным течения, она непроизвольно ухватилась рукой за шею Оленя.
Олень вздрогнул, напрягся… Тогда Женщина, чувствуя, что сейчас упадет, обняла его за шею обеими руками. Олень поднял голову и извлек Женщину из реки.
Она стояла на земле, обхватив его за шею руками и прижавшись к нему лицом и грудью. Ветерок обдувал ее мокрое тело, и было зябко. Женщина дрожала. Озноб ощущался не только снаружи, но и изнутри. А Олень был теплый и сильный. Она чувствовала волны, пробегающие по его мускулистому телу, поросшему жесткой, но приятной на ощупь шерстью.
Он был живой! Она вдруг ощутила, как это важно, что он живой!.. Женщина, чуть окрепнув и согревшись, ослабила свои объятия, но все еще прижималась телом к Оленю, нежно гладила его рукой по загривку и спине.
— Спас меня, согрел, — бормотала она, — Рыжик мой пугливый… Утолил жажду? Напился… мной?.. — Это произнеслось само собой. Женщина не понимала, откуда в ней такое ощущение, будто она поила Оленя не речной водой, а собой…
Видать, в странном мире и ощущения странные…
Солнце пригревало, и силы прибывали с каждым мгновением. Женщина чуть отстранилась от Оленя. Он повернул к ней голову и ткнулся прохладным нежным носом сначала в щеку, а потом в шею, словно целовал ее, успокаивая. Это было приятно, и Женщина благодарно погладила Оленя по морде. Возникло желание вскочить ему на спину и ускакать в глубину леса…
Олень, как бы приглашая ее, повернулся к ней боком так, чтобы удобней было вскарабкаться на него. И даже сделал попытку подогнуть передние ноги, но она удержала его. Что-то не позволяло ей поддаться импульсу, что-то останавливало…
Подумалось, что она никогда не была приспособлена к верховой езде. Тем более, на диком, неоседланном и необъезженном олене. Женщина представила у себя под копчиком твердый олений хребет и жесткие иголочки меха, вонзающиеся в нежное, беззащитно раскрытое межножье при каждом скачке, ощутила хлесткие удары колючих и упругих ветвей по обнаженному телу и лицу — и ей расхотелось превращаться в лесную амазонку. Хотя, наверное, и к этому можно было бы привыкнуть… Только зачем привыкать к тому, что противоестественно?.. Но почему-то именно противоестественность часто влечет. Не возможностью ли изменить русло?.. Не инстинктом ли свободы?.. Но инстинкт — механизм естественности. Почему же он порой влечет воспротивиться ей?.. Может быть, естественность не исчерпывается течением по руслу?.. Может быть, ее сущность гораздо глубже видимости?
Женщина на мгновение удивилась, что мыслит в «речных» категориях, а не в человеческих, но решила, что это вполне человеческий способ мышления — через подобие, аналогии, модели, зримые, отстраненные образы…
Олень терпеливо ждал, внимательно и, казалось, разумно глядя ей в лицо. А Женщина, задумавшись, продолжала гладить его морду и шею.
Солнце припекало все сильней, и она стала ощущать общий дискомфорт — спину пощипывало, подмышками образовался пот, дышалось труднее и в глазах слегка потемнело. Трава под ступнями казалась сухой и колючей. От Оленя понесло крутым животным запахом.
Женщине нестерпимо захотелось обратно — в прохладные нежные струи тихой речки.
Она взяла оленью морду в ладони и повернула к себе. Он доверчиво подчинился, и она поцеловала его во влажный прохладный нос. Прошептала:
— Захочешь пить, приходи… — и, разбежавшись, нырнула в реку.
Река с готовностью приняла ее. Вынырнув, Женщина взглянула на берег и увидела, что Олень грациозно скачет по берегу, издавая тревожные трубные звуки.
Ей было очень приятно плыть и любоваться красавцем-оленем, проявлявшим столь явные признаки внимания к ней. Последние годы она не была избалована вниманием.
«Король-Олень… — подумалось ей, — может быть, это заколдованный принц?..»
Красивая сказка. Только она давно уже разучилась принимать всерьез такие сказки. В жизни заколдованных принцев заменяют зачуханные мужья… Впрочем, когда-то и они казались принцами…
А Олень все бежал за ней по берегу и трубил, призывая ее.
«Зов плоти…» — подумалось Женщине, ибо эта Плоть во всей своей романтичной, дикой красоте летела вдоль реки и взывала к ней.
И зов этот не был ей безразличен. Напротив, что-то в Женщине резонировало с ним, заставляя сердце биться учащенней и вынуждая неосознанно подгребать к берегу… Она вдруг увидела себя Оленихой, летящей рядом со своим Оленем по мягкой зеленой траве, полной дурманящих весенних ароматов, воспламеняющих в каждой клеточке ее стремительной молодой плоти жажду любви… И это было прекрасно!..
Когда Женщина это представила, Олень вдруг взлетел в воздух и, описав красивую дугу над водой, нырнул в реку, вызвав фонтаны брызг и нервную дрожь разбегающихся в страхе и смущении волн.
— Глупенький ты мой, — растроганно прошептала Женщина и поплыла к Оленю. Он тоже плыл к ней, но она не знала, хорошо ли плавают олени, и потому боялась, как бы он не утонул.
Женщина плыла по течению на мелководье, где бы он мог почувствовать твердое дно под копытами. А Олень, нырнувший впереди нее, греб навстречу против течения.
Он уже стоял на дне, перегораживая течение, когда она достигла его и, ухватившись руками за рога и шею, чтобы не снесло, взобралась, вернее, всплыла, несомая течением, на оленью спину и сжала его бока ногами.
Даже в воде ощущалась теплота его тела, и нервная дрожь, пробегавшая по мышцам, еще не остывшим от бега, передавалась ей. Женщина крепче обняла Оленя руками за шею и ногами за круп, ощущая его желание и нетерпение.
— Глупенький мой король, — прошептала она неожиданно низким голосом, — мы же такие разные!.. Я не Олениха, а Женщина и не могу быть твоей королевой. — И поняла, что искренне жалеет об этом факте.
А Олень, словно почуяв ее состояние, задрожал еще сильнее и направился к берегу с драгоценной ношей на спине. Он явно желал отобрать ее у реки. Но Женщина помнила ощущение дискомфорта, испытанное ею на берегу и соскользнула с его спины в воду.
— Подожди, милый, — бормотала она, оглаживая его шерсть, — посмотри, как здесь хорошо — чисто и прохладно… Никаких слепней, комаров и противных колючек. Давай, я помою тебя, и ты будешь чистенький и новенький, как олененок…
Она запустила пальцы в его шерсть, добираясь до кожи и действуя ногтями, как скребком. Она обмывала его с нежностью и тщанием, словно младенца. Хотя в те незапамятные времена, когда ей приходилось купать младенцев, помнится, при подобной процедуре она не испытывала такого волнения…
Нравилось ли это ему? Ей казалось, что нравилось. Во всяком случае, он не делал попыток уклониться.
А Женщина закрыла глаза — так ей вдруг захотелось — продолжая свое действо на ощупь. И осязание стало творить с ней нечто невообразимое. Трудно было понять, что происходит с ее ощущениями — не то она почувствовала себя Оленихой, прижавшейся боком к своему нетерпеливому Оленю, не то Оленя вдруг ощутила своим юным мужем, млеющим под ее ласками… И ей совсем не хотелось открывать глаза и разрушать странную иллюзию. Женщине казалось, что исчезли и река, и берег, а ее подхватил раскаленный язык пламени, от которого было почему-то не больно, а если и больно, то боль эта дарила наслаждение. Она сгорала, будучи не то Женщиной, не то Оленихой, и не думала о том, что, сгорев, может превратиться в пепел. Она ощущала, как сгорая, превращается в свет…
…Может быть, когда превращаешься в свет, просто не замечаешь пепла? Пепел обнаруживается позже, когда свет уже улетел…
…Открыв глаза, Женщина обнаружила себя лежащей на траве. Нет, трава была совсем не колкой, а напротив — очень даже нежной и лежать на ней было приятно. Она повела рукой за головой и нащупала
