– Ничего, – прошептала Аида, как всегда старавшаяся выглядеть благородной в самых паршивых ситуациях, – она всего лишь ребенок. У нее сейчас сложный возраст.
– Она оскорбила нас всех. – Пробормотал Грегори в замешательстве. – Иногда мне кажется, что она не просто девочка, а… – он запнулся, подбирая слова, – злобный демон.
– Грегори, она наша дочь! – С осуждением осекла его Лариса, нахмурив домиком выщипанные брови.
Филипп не выдержал и хмыкнул:
– Знаете, а она не так уж ошибается. – И сопровождаемый укоризненным молчанием он быстро вышел из библиотеки, где задыхался от спертого воздуха, наполненного ложью.
В отличии от Снежи, ему, конечно, простят дерзкие слова.
Девочку он нашел в зимнем саду, где сладко пахло розами и гардениями, благодаря стараниям Аиды не увядавшими круглый год. Зимний сад стеклянной стеной выходил в ухоженный задний двор, засаженный вишнями и цветами. Снежана, как в детстве, спряталась под раскидистым фикусом и сжалась в комочек, положив острый подбородок на колени. Она захлебывалась рыданиями, со злостью вытирая рукавом мокрые дорожки на щеках.
Филипп присел с другой стороны фикуса, спиной прислонившись к большой кадке. В цветочной тишине раздавались громкие всхлипы девочки.
– Я их ненавижу! – Прошептала она и шмыгнула носом. – Эмиль ведь ждал этого! Ждал с того самого момента, когда старика схватил удар! Через сорок дней твой отчим станет Хозяином. Он желает этого, как желает Зак или даже мой отец. Почему они должны врать?!
– Малышка, – хмыкнул Филипп, разглядывая потолок, откуда свисали тонкие стебли вьюнков, – ты во всем права, просто об этом не принято говорить вслух.
Она снова всхлипнула и затихла. Через долгие минуты девочка тихо спросила:
– А ты бы хотел стать Хозяином?
– Нет. – Честно признался он. – Да, и подобное невозможно – мы с Аидой пришлые в семье. Лука только приютил нас, и Аиде повезло, что Эмиль выбрал ее для роли хозяйки Гнезда. Она хорошо справляется, а мне приятно думать, что мы с ней свободны.
– Но ведь мы, рожденные Вестичами, не свободны. Мы
– Зак не сходит с ума, и он совсем не добрый и не хороший. – Отозвался Филипп и растер лицо ладонями. – Среди нас нет благородных, сила не терпит доброты.
– Однажды Лука мне сказал, что сила никогда не выберет меня, и мне не стать настоящей ведьмой, потому что я, – неожиданно призналась девочка, ее шепот снова прервал обиженный всхлип, – бракованная.
– Он шутил.
– Нет, не шутил. Я ненавидела его.
– Малышка, а ты бы хотела стать Хозяйкой? – Филипп улыбался. Он прекрасно знал о болезненных воспоминаниях сводной сестры, когда дед, рассердившись на очередную шалость маленькой настырной девчонки, в сердцах буркнул о ее неполноценности.
– Нет. – Ее голос дрогнул от насквозь лживых слов. – Ведь ты не хочешь.
– Снежана, – Филипп резко схватил ее за руку и быстро наклонился, заглядывая в зареванные глаза, что от неожиданности девочка вздрогнула, – прекращай это. Ладно? Грегори уже пару раз высказывал мне недовольство. Я не хочу портить отношения с семьей. Она у нас одна.
Девочка, прикусив губу, мелко закивала.
– Вот и умница. – Филипп быстро встал и ласково потрепал ее, как не разумного ребенка, по макушке, взлохмачивая волосы.
Когда его шаги затихли в коридоре, Снежа сморщилась и снова разревелась, спрятав опухшее от слез лицо в ладонях, но уже совсем по другой причине.
Все будильники заорали разом – на тумбочке, в стареньком мобильном телефоне и на письменном столе у компьютера. Какофония звуков вонзилась в голову горящей стрелой, и я тут же открыла глаза. Комнату заливал солнечный свет, в желтом столбе лучей беспорядочно летали мошки-пылинки.
Раньше я бы сильно рассердилась, если бы меня попытались разбудить в субботу до обеда, только сейчас дела обстояли иначе. Каждую ночь я закрывала глаза, и каждое утро открывала их, словно только моргнула. Сон был необходим уставшему за день телу, а не голове.
Мне не повезло один раз в жизни, но крупно: родиться в семье практикующих психотерапевтов, и когда они не торчали в больнице, изучая пациентов, как лабораторных мышей, то читали лекции в институте. Всю мою жизнь разбирали на составляющие: изучали, описывали и демонстрировали в качестве живого примера психического развития сначала младенца, дальше ребенка, потом подростка, а теперь больного, перенесшего смертельный шок. Родители от всей души беспокоились, что после аварии меня будут мучить кошмары, но все равно потирали руки, надеясь добавить в диссертацию очередной пункт о ночных ужасах, и оказались жестоко разочарованы. Хотя постоянные черные дыры вместо снов тоже определялись, как депрессивный психоз, и весьма кстати вписывались в доклад о нервных расстройствах. Мне даже страшно становилось, какой бы бурный восторг у них вызвала новость о видениях.
Во рту стояла сухость, будто на ночь я выкурила блок сигарет. Маленькая кухонька со светло-желтыми шкафчиками встретила меня полной раковиной грязной посуды и запиской на холодильнике. На большом листе, прижатом магнитом-клубничкой, мамаша криво нацарапала: «В три прическа, в шесть встречаемся в ресторане. Выгляди, как одуванчик, мы дошли до темы твоего выздоровления. Французы жаждут увидеть цветущую молодую женщину. Мама. P.S. Надень изумрудное платье, повергни моих профессоров в шок! Папа». Я сдернула бумажку, недоуменно почесывая всклокоченный затылок. Очередной курс лекций, очевидно, заканчивался, и всем не терпелось лицезреть выздоравливавшего психа.
Чистых чашек не нашлось, и пришлось заварить чай в граненом стакане. Покосившись на часы, я охнула – стрелки показывали половину третьего. Вот тебе и раннее утро! В спешке я сделала большой глоток, обожгла язык и кинулась умываться со стаканом в руке, споласкивая рот от зубной пасты горячим зеленым чаем.
На счастье лето не собиралось сдаваться осени, и по-прежнему грело любяще и сладко. Город позабыл про недавние ливни, радуясь последнему теплу. Легкое открытое платье из изумрудного шелка в метро смотрелось неуместно, а неудобные туфли на высоких каблуках натерли пятки. К тому же у меня предательски сползал чулок в мелкую сетку, и приходилось делать хитроумные движения правой ногой, чтобы вернуть кружевную резинку на прежнее место. За моими манипуляциями следил усатый мужчина, сидевший как раз напротив, и радостно улыбался, уверенный, что попал в передачу «Скрытая камера».
– Вам очень идет цвет платья! – Не выдержал он, предательски облизываясь, пока я переминалась с ноги на ногу, повиснув на поручне.
– Спасибо.
Сунув в уши наушники, я сделала погромче музыку. Оглушающая песня началась тревожными гитарными аккордами под барабанную дробь. Грохот вагона и перекрикивающие его голоса пассажиров заменились мелодией, люди стали похожи на рыб, беззвучно открывавших рты. Неожиданное увлечение альтернативной, тяжелой музыкой, вопреки сложившимся за двадцать лет вкусам, проснулось одновременно с видениями. Наверное, ее любили демоны, поселившиеся внутри меня, и под вопли певца с приятным голосом они танцевали танго. Родителям об этом я тоже мудро умолчала.
Вагон остановился, двери разъехались, впуская внутрь очередную порцию беззвучных людей. Широкая юбка платья взметнулась от потока воздуха, и я едва успела придержать ее, вызвав восторг на лице усатого соседа. Вспышка, как всегда оказалась молниеносной:
Уставившись на свое отражение в темном стекле вагона, я растеряно моргала. На побледневшем лице с
