похожи на шипы. Но Кен смотрел на пурпурную мантию – застывший поток крови…
Разговор был вполне непринужденным – так беседуют люди, находящиеся в полной безопасности, обсуждая самые обыденные вещи, – и, может быть, потому казался Кену зловещим, как последняя встреча с ангелом смерти. Почти невыносимая банальность тона и слов перерастала в нечто большее – в отрицание самой возможности человеческого взаимопонимания.
Немым свидетелем был еще один, распятый человек. Его окутывала вуаль сверхъестественного сияния, но не скрывала непристойной наготы. Дело в том, что безволосое (!) тело блестело, будто полированное дерево. Он выглядел как мит, принесенный в жертву, и это было странно: супраменталы давно поклонялись не слабости, а силе…
Безликий говорил мягко и равнодушно:
– На всех стадиях эволюции существа дорого платили за привилегию продолжить свой род. Низшие даже умирали ради этого. Но чем выше развитие, тем меньше потребность в воспроизведении. Постепенно это становится осознанным законом и неизбежно приводит к выводу, что совершенный может быть только один. Материя должна перейти в качественно иное состояние. То, что в древности называли духовной субстанцией. Особый вид энергии, объединяющий все существующее…
– К чему ты клонишь? – Кен не узнал собственного голоса. Он испытывал абсолютно иррациональное чувство, будто превратился в деревянный ящик, внутри которого разговаривал незнакомый человек.
– Единство действительно означает единственность.
– Кажется, я знаю начало и конец этой сказки. Кое-кто и раньше слишком много болтал о Боге…
– Меня никогда не интересовали мифы, тем более мифы о том, кто погубил собственное творение. Я говорю о конечном продукте Программы. Уже теперь ясно, что это будет единственный обитатель планеты, хотя он вряд ли ограничится планетой. И к тому же бессмертный – поэтому отпадет необходимость в воспроизведении.
– Звучит неплохо, правда? – мрачно пошутил Кен.
– Это меня отчасти успокаивает.
– Что именно?
– Твоя ирония. Но может быть, это всего лишь еще один способ ввести в заблуждение.
– Есть более простые способы.
– Ты же сам понимаешь, что в отношении меня они бесполезны.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты понял, с кем тебе придется иметь дело. Дракон гораздо ближе к очередному Узлу Программы, чем остальные.
Кен смотрел на темное пятно под короной, словно ожидал, что сквозь маску хотя бы на мгновение проступит лицо. Ему либо сделали подарок, либо бросили отравленное мясо. Во всяком случае, имя прознесено…
Он был осторожен:
– Это всего лишь новый миф. Я не хочу повторять чужие ошибки.
– Тогда я объясню подробнее. Реализация Программы переворачивает историю. Теперь мы имеем не грехопадение, не закономерный итог движения от Золотого века к Железному, а восхождение к единому существу, которое вберет в себя все свойства совершенства. Но закрадывается маленькое сомнение: что это – может быть, новая шутка дьявола? Новая ловушка? Губительное искушение? Или наоборот: единственный выход, последняя дверь, которая пока остается открытой? Но не для всех – вот что настораживает.
– Ни одна дверь никогда не была открыта для всех, – заметил Кен.
– Верно. Но даже избранные были людьми.
– Суперанималы – тоже люди.
– Нет. И Дракон – лучшее подтверждение этому. Ты поймешь сам, когда найдешь его. Вернее, когда он позволит себя найти. Он ждет тебя. Отнеси ему СВЕТ.
23. Полигон
Щенки голодали уже третий день, но не притрагивались к человеческому мясу. Накса пошла на довольно примитивную хитрость и нарезала мясо маленькими кусками, смешав его с медвежьим. В поджаренном виде блюдо испускало умопомрачительный аромат. У нее самой потекли слюнки – но детеныши проявляли твердость, которой могли бы позавидовать многие взрослые.
Наксу начинало бесить их упорство. Они не жаловались, не плакали и не играли – по крайней мере в ее присутствии, а она была рядом почти всегда, отлучаясь ненадолго и оставляя их под охраной Лося. Тот был чрезвычайно бдителен, потому что знал, чем грозила ему малейшая оплошность.
Большую часть времени детеныши просто сидели, замерев в неподвижности, как истуканы, уставившись в огонь или в стену, на которой не было ровным счетом ничего, а их глаза напоминали до блеска отполированные головки пуль.
Вскоре Накса поняла, что они уже умеют подавлять чувство голода и, самое главное, страх. В них была суровая мрачная непоколебимость, казавшаяся противоестественной в столь раннем возрасте. И лица, лица – будто маски, вырезанные из кости…
Когда она заметила, что детеныши ослабли физически, до нее дошло, что Дракон не одобрит ее методов. Если бы не тень хозяина, падавшая на нее всегда, наяву и во сне – как бы далеко он ни находился, – она наверное попыталась бы накормить щенков насильно. Разжать челюсти и набить рот мясом. Протолкнуть его глубже, заставить проглотить. А затем порода супера возьмет свое.
Ее саму так воспитывали. Детство прошло под знаком насилия и закончилось быстро. Собственный отец лишил ее девственности, и она была благодарна ему за это – потому что на его месте мог оказаться кто-нибудь другой, гораздо более жестокий. На своем веку она видела предостаточно трупов изнасилованных самок с перерезанным горлом. А также тех, чье нежное девичье мясо было срезано с костей…
Поэтому Наксу остановила вовсе не жалость. Она сомневалась в результате. А не будет нужного результата – не будет и ее. Дракон дал это понять предельно ясным образом.
Она вовремя одумалась, хотя в ее распоряжении были еще огонь, холод и лезвие Сосульки. Воспитанная болью, Накса не знала ничего другого и вдруг поймала себя на том, что хочет вылепить из щенков свое подобие. Но зачем? Разве она – совершенство? Разве ее жизнь – идеал реализации Программы? И если на первых порах ей было необходимо увидеть в детенышах хоть что-нибудь ЩЕНЯЧЬЕ, признак слабости или намек на взаимопонимание, то очень скоро она искала уже совсем иное: сверхспособности, возможности преодоления эволюционного порога, крепнущие ростки того, чем она сама никогда не могла бы стать.
Накса ожидала, что девчонка окажется чуть слабее и податливее своего братца, но даже если это было так, то взаимное влияние по каналам, доступным только им двоим, уравнивало шансы обоих. Наксе пришло в голову, что было бы неплохо разделить щенков и держать в изоляции друг от друга – по крайней мере до тех пор, пока маленькая сучка не сломается.
Однако у Наксы хватило ума понять, что Дракону зачем-то понадобилось вырастить Дубль: двоих, нерасторжимо связанных кровным родством, боевую машину удвоенной эффективности, суперов, которые действуют как единое целое, на жаргоне Свободных – «двустволка». И Накса отказалась от попыток разбить кристаллы, не поддающиеся давлению. Что там Дракон говорил о любви? Она вряд ли смогла бы когда- нибудь полюбить чужих детенышей. Но, кроме любви, существуют еще необходимость и беспощадный закон выживания. Для начала надо принять щенков такими, какие они есть.
Не мешало бы дать им новые имена. Накса даже не поинтересовалась, как их звали раньше. Она не хотела оставлять предательский след даже в собственных мыслях, потому что имя значило очень много. Это вибрация, которая постепенно становится неотъемлемой частью существа. И тогда гораздо труднее что- либо изменить.
Накса долго размышляла, вспоминала, перебирала известные ей клички и просто сочетания звуков, прежде чем остановилась на двойном имени смешанного Дубля, которое слышала еще в детстве. Мор-Фео. Правда, последнее слово, как всегда было за Драконом.
А щенков она начала кормить звериным мясом и женским молоком.
Спустя неделю, когда детеныши окрепли, Накса решила устроить им первое серьезное испытание – пока под видом игры. Интуиция подсказывала ей, что на этот раз они не откажутся
