А было еще и то, для чего в ограниченном лексиконе бедняги Алекса не нашлось слов. Стертый в порошок жерновами внезапного ада, он так и не успел понять, что к этому причастен волосатый карлик. Алекс утратил связь с реальностью и не знал, что происходит с двумя его дружками.
Тех тоже поджидало безумие, превратившее их в легкую добычу.
Трое дегро были полностью дезориентированы, но Мору это дорого обошлось. Он впервые использовал ПОТОК и столкнулся с тем, что Кен, обучая его, называл отдачей. Здесь просматривалась лишь отдаленная аналогия с огнестрельным оружием. Всякое воздействие на чужое сознание в случае неподготовленной атаки было чревато опасными последствиями для самого атакующего. Отраженное влияние стирало грань между объектом и субъектом.
Соединившись с Тенями дегро, растворившись в них, поднимая их из потаенных глубин на уровень физической реальности, он испытывал то, что можно было сравнить только с заражением смертоносным вирусом. Он ощущал ЭТО как возникновение и развитие посторонней агрессивной формы жизни внутри себя – жизни примитивной и абсолютно чуждой. Но примитивные формы в конечном итоге всегда одерживали верх над более сложными, которые рано или поздно погибали. От такой контратаки у Мора не было защиты. Изменения на уровне структуры разрушали его сознание.
ПОТОК в качестве оружия оказался для него слишком мощным. То, что хлынуло из открытых им шлюзов, поглотило Мора целиком и унесло с собой, высасывая разум. Лишенный ориентиров, он погрузился в хаотическое нагромождение иллюзий. Он кружился в воронке безумия – несмотря на сдвиг во времени, ее все сильнее раскручивали трое обреченных существ из погибшего мира. Эти трое, превращенные ПОТОКОМ в трансляторы, плодили кошмары, реактивная сила которых увлекала слившиеся воедино Тени в их же бездонное нутро – и шансов вырваться оттуда у Мора было столько же, сколько в том случае, если бы он попал в гравитационное поле черной дыры. И нечто сулило продолжение существования измененного сознания, устремившегося по запретному пути к вечности, после смерти и распада тела.
Он не мог прекратить это по своей воле; у него не осталось энергии, чтобы ликвидировать пролом в защитном коконе, образовавшийся в результате отдачи. Он никогда еще не был так близок к смерти – и вдруг сквозь бесконечно отвратительные образы агонизирующей жизни увидел ЕЕ – не Ту, Что Приходит Сама По Себе, а Последнего Утешителя, появление которого предсказывала и обещала Книга Мертвых Супраменталов. (Записанную частично на металлической фольге, а частично на человеческой коже Книгу Кен нашел там, где только ее и можно было найти, – на теле мертвеца, принадлежавшего к Братству Обители.)
Это означало, что Мор сам вызвал Утешителя, смирившись с неизбежностью, и ставило под сомнение его естество, его суперанимализм, но ему уже было все равно – Утешитель, фигура которого излучала слепящий свет, приближался к нему, как медленно двигающийся разряд молнии. В этом свете все казалось ничтожным, в том числе утраченная жизнь. Стиралась грань между бытием и небытием. Сквозь пелену, созданную органами чувств, проступал иной облик мира – именно облик, будто мир был поглощен Утешителем, а Мор спасен от исчезновения ценой растворения тела.
Нечто отдаленно похожее он испытывал, когда Кен посылал в странствие Тени Дубля, однако сейчас Мор претерпевал радикальное изменение. Прежде неизвестное ему существо вырвало его из лап смерти и отправило туда, где не было разницы между мгновением и вечностью.
Сознание стало осью, на которую были нанизаны все уровни и вокруг которой вращалась вселенная. Эта полая ось, заключавшая внутри себя сознание, словно костный мозг, представляла собой коридор сквозь время. Длина его измерялась бесконечностью. И каким-то непостижимым образом «ось» замыкалась в «кольцо», что делало абсурдной саму идею прошлого и будущего.
Мор почувствовал, что значит полностью оказаться в чужой власти. Сам он не мог ничего. Он был ничтожным сгустком восприятия, захваченным врасплох подлинным и необратимым превращением, абсолютным дикарем в беспредельности, открытой ему… кем?
Он вдруг узнал. Не лицо, нет – существо меняло маски с такой же легкостью, с какой стирало следы своего пребывания не только на сменявших друг друга с невообразимой быстротой планетах, но и в пророческих снах очередных жертв, – Мор узнал эманации, которые впервые уловил, стоя в душной тьме железобетонной ловушки за смехотворным препятствием в виде стальной двери и ощущая страх матери каждой клеткой тела. Страх сочился из нее, как пот, как кровь, как сдавленное дыхание.
Мор сделал еще одно открытие: изначальная агрессия, пройдя сквозь живые фильтры, оборачивалась страхом. И это была не самая впечатляющая трансформация. Мору предстояло принять то, чего не мог вместить его разум: нового бога в мире без богов. Бога в облике отца, убивающего мать, ломающего ей хребет. Дающего жизнь, отбирающего жизнь. А выбор был сделан без участия ныне живущих – несколько поколений назад, при зарождении безликого чудовища, называемого абстрактным словом «Программа» и требующего нескончаемых жертвоприношений. Жестокость? Это было что-то из рабского языка митов. Целесообразность? О да, теперь Мор если не увидел цель, то по крайней мере познакомился с аргументами, опрокинувшими его жалкие щенячьи представления о пути суперанимала.
И осталась только одна причина для сомнений: он по-прежнему не принадлежал самому себе.
30. Самоубийца
Вблизи Башня Света представляла собой мощный каменный бастион, воздвигнутый на вершине скалы. К ней вели ступени, вырубленные в ледяном склоне. Ее подножие облизывали застывшие языки холодного пламени.
Выйдя из луча, Барс мог рассмотреть Башню во всех подробностях. Он понял, что это древний маяк, бессмысленное устройство с точки зрения супера, однако для всех остальных оно означало нечто большее, чем ориентир, сделавшись символом выживания. Маяки заменяли древним путеводные звезды и предупреждали об опасности. А в мире, где звезд никто не видел…
Барс рассмеялся. Он смеялся прежде всего над собой, но также и над митами с их наивными упованиями. Ну вот они здесь – и что дальше? Отсюда только один путь – в темноту, которая теперь покажется этим полуживотным еще страшнее.
Улыбка примерзла к его лицу, когда он осознал, что происходит. Свет! Как всегда, свою роль сыграл проклятый свет, проникавший во все закоулки памяти. Барс невольно вспомнил, как Дракон проник в его идеальное убежище, и оно сразу же перестало быть идеальным. С чего все началось? С реанимации мертвых механизмов. Кабины лифтов двигались в шахтах. Лампы светились в обесточенных сетях… Кое-кто снова овладевал чудовищной энергией, на которую намекали только молнии, сверкавшие в небесах без Бога. Но теперь не нужны были и посредники между сознанием и материей.
Барс бросил взгляд на митов, которых он все еще удерживал в зоне своего влияния. Они молились, опустившись на колени. Жалкие рабы оставались рабами независимо от того, где находился и кем был их истинный хозяин. Однако Барс утратил власть над ними. Он не мог презирать этих обреченных, потому что сам был обречен. И в отличие от них он испытывал абсолютное, законченное, непоколебимое одиночество.
Миты обрели то, чего он лишился навеки, – Церковь, Веру, Утешение. Не имело значение, что церковь – всего лишь древний маяк, чудом уцелевший на берегу замерзшего моря. Церковь стояла там, где и положено: на краю черной бездны, накрытой ледяной плитой, на краю смерти, бессмыслицы и пустоты. Рядом, будто воплощая зловещую иронию, находилось кладбище суперанималов – трофеи вместо могил иерархов. А за мучениками дело не станет – Барс был уверен в этом. Церковь означала возрождение старой цивилизации. Она посылала свет тем, кто блуждал, затерянный в темноте. Она ждала возвращения своих разбежавшихся овец…
Барс должен был ее разрушить. Он сделал бы это, даже если бы вдруг осознал себя слепым орудием Дракона. Но маскировка Z-1 была безупречна. И поэтому состарившийся суперанимал думал, что это ЕГО схватка. Дуэль без права Передачи.
Святой спускался к нему в окружении роящихся фантомов. Огненный фронт, феерия света, стая танцующих ангелов, а на другом уровне реальности – ложные Тени. Барс ни разу не видел настоящего облика своего врага, но узнал его сразу в тысяче масок, ни одна из которых не давала представления о том, что скрыто за нею. Этим Святой напоминал ускользающего от ответов Бога суггесторов и митов.
Барс не стал вытаскивать бесполезное оружие. Он также подавил в себе внезапное желание потрогать четыре глубоких параллельных шрама на лице, протянувшиеся от правого виска до скулы. В отличие от
