извлекла из полиэтиленовой сумки кожаный ридикюль, из которого появилась визитная карточка. Алла Вениаминовна, совсем поникнув, переводила мужу дополнительную просьбу миссис Сейлинг – непременно отписать ей в Бирмингем, когда Кузины выполнят последнюю волю покойного.
Покончив с делом, миссис Сейлинг не стала более задерживать своих русских друзей и довольно быстро откланялась. Кузины, кивая головами, как заведенные, проводили ее до дверей. Англичанка вышла на лестничную площадку, обернулась, послала обоим супругам прощальный воздушный поцелуй и исчезла.
В пакете, который все еще держал в руках Павел Сергеевич, с шорохом осыпалась горстка праха.
Павел Сергеевич вздрогнул, быстро вернулся в гостиную и сунул пакет на первое попавшееся место, а именно на стеклянную полку серванта, рядом с хрустальной посудой. Внезапно все происходящее показалось ему нереальным, славно увиденным в зарубежном фильме. Впечатление усиливал молодой человек с картины Шагала, вывернувший шею совсем уж невозможным образом. Он будто старался выглянуть из плоскости картины, чтобы подробнее разглядеть злополучный пакет с прахом.
Оставшуюся часть вечера супруги Кузины посвятили осторожным переговорам о способе захоронения праха. Они говорили вполголоса, будто боялись, что их могут подслушать.
Надо сказать, что Павел Сергеевич, несмотря на его зрелый возраст, каким-то чудом избежал неприятных и томительных обязанностей, связанных с похоронами. Отец его погиб на войне, мать умерла, когда Кузин был еще мальчишкой, и все заботы о ее похоронах взяли на себя родственники. Случилось так – и Павел Сергеевич втайне радовался этому обстоятельству, хотя и не без внутреннего смущения – что его тесть, умерший три года назад, скончался в то время, когда Кузин находился в двухмесячной командировке во Франции, так что и эта смерть не причинила Павлу Сергеевичу организационных хлопот. Откровенно говоря, Кузин толком и не знал, как это делается. Все не слишком приятные, но необходимые обязанности, связанные с кладбищем, сводились у него к ежегодному посещению совместно с женою могил матери и тестя на Троицу.
Можно было, конечно, свалить с плеч заботу о прахе и поручить его захоронение специальным организациям – но каким? Павел Сергеевич сильно сомневался в наличии таких организаций. Поэтому пришлось действовать самостоятельно и не мешкая, поскольку Алла Вениаминовна потеряла покой с момента воцарения праха среди хрустальных фужеров и, естественно, торопила мужа поскорее покончить с предприятием.
На следующий же день Кузин отправился на кладбище, где был похоронен тесть. На всякий случай он захватил с собой пакет с прахом, завернув его в газету и засунув в портфель. В сущности, Павел Сергеевич надеялся на чудо: представлялось, например, что на кладбище удастся повстречать какого-нибудь сердобольного и отзывчивого человека, который, пускай за небольшую мзду, возьмется совершить обряд.
Он неторопливо прошел по пустой, заваленной желтым кленовым листом кладбищенской аллее и вдруг увидел в стороне, среди крестов и памятников, две характерные фигуры в серых ватниках. Мужики копошились у одной из могил. Подойдя к ним, Кузин разглядел, что они закапывают в землю низкую сварную ограду вокруг временного пирамидального обелиска, на котором висел венок из железных крашеных цветов. Мужики были неопределенного возраста с неопределенным же цветом лиц. Завидев Кузина, они разом прекратили работу и выпрямились в ожидании.
– Скажите… – начал Кузин, но слов найти сразу не сумел. Мужики, как сговорившись, отвернулись от Павла Сергеевича и снова принялись за работу.
– Допустим, мне надо похоронить прах… – неестественным голосом, обращаясь почему-то в пространство, продолжал Кузин.
Он почувствовал, что краснеет, как от неловкости.
Мужики опять прервали работу, синхронно и неторопливо достали папиросы и закурили, молча глядя на Кузина.
– К кому обратиться в таком случае? – закончил Кузин.
– Так это смотря как… – неопределенно проговорил один. – Подзахоронить-то можно, подзахоронить оно недолго…
Тут Кузина поразило прежде всего слово «подзахоронить», как бы указывающее на мистическую возможность похоронить не совсем всерьез, как бы между прочим… Вроде как «подзаработать».
– Нет, мне именно похоронить, чтобы на законных основаниях, – сказал Павел Сергеевич с возможной в данном случае твердостью.
– Это к главному инженеру, – сказал другой мужик, махнув рукавом ватника в сторону.
– Главному инженеру… чего? – не понял Кузин.
– Ну, кладбища, – пояснил тот же мужик, делая ударение на втором слоге. – Погоста, значит.
«Главный инженер погоста может подзахоронить», – мелькнула в голове Кузина фраза, при всей своей несуразности не вызвав у него и тени улыбки.
– А кого хоронить-то будешь? – вдруг спросил первый. На его бесформенном лице изобразилось подобие интереса.
– Так… Одного знакомого, – соврал Павел Сергеевич.
– А к кому?
– Что? – опять не понял Кузин.
– К кому, говорю, подзахоронишь?
– Да вообще… хотелось бы как-то… отдельно, – растерялся Кузин.
– Отдельно – это в колумбарий надо. А в могилку подзахоронить – это к родственнику можно, – объяснил первый.
– Ну, тут, вообще, у нас могила тестя, – проговорил Кузин, запутываясь, поскольку непонятно было – у кого «у нас». Но мужиков смутило не это.
– Знакомого – к тестю? Чудно как-то… Он ему кто?
– Кому? Кто? – вскричал Павел Сергеевич, теряя терпение.
– Которого сжигать будешь. Кто он тестю-то? Родственник?
Павел Сергеевич с досадой на собственную несообразительность отметил, что, и вправду, Джерри Сейлинг, чей прах лежал у него в портфеле, не имеет к покойному тестю ровно никакого отношения.
– Все мы родственники, – философски заметил Кузин, чтобы прекратить этот разговор.
Он круто повернулся и зашагал в направлении, указанном мужиками. Те, опершись на лопаты, смотрели ему вслед.
Главным инженером кладбища оказалась молодая дама с химической завивкой, густо увешанная золотыми украшениями. Дожидаясь в небольшой очереди перед дверью кабинета. Кузин успел узнать, что ее зовут Нинель Ивановна, а также выслушал от старушек несколько скорбных историй на тему оградок и надгробий. Сложность процедурных нюансов, возникающая в этих нехитрых с виду делах, несколько насторожила Кузина, и он начал продумывать стратегию и тактику предстоящего разговора, с неудовольствием отмечая, что волнуется.
Почему-то он сразу отверг простой и естественный план – сказать чистую правду, а потом смиренно попросить совета, как ему поступить. Чистая правда, как всегда, выглядела чересчур неправдоподобно, поэтому Кузин попытался улучшить ее небольшими лживыми подробностями.
Прежде всего, вступив в кабинет и присев на стуле напротив письменного стола, он начал подходить к сути дела в непозволительном для государственных учреждений тоне небрежного и поверхностного повествования, будто речь шла о незначащем пустяке, не требующем долгих разговоров. Кузин догадывался, что рано или поздно придется обнаружить иностранное происхождение праха, поэтому с ходу и не очень подумав, обременил покойного тестя довольно важной биографической деталью. Именно, он сказал, что покойный Вениамин Григорьевич, захороненный три года назад на здешнем кладбище, имел в Англии двоюродного брата, который недавно умер.
Нинель Ивановна, дотоле раздраженно перебиравшая бумаги на своем столе, услыхав об Англии, заинтересовалась посетителем.
– И что? – нетерпеливо спросила она, ускоряя повествование Павла Сергеевича.
– Он просил похоронить его на родине. Рядом с братом, – сказал Кузин.
– Кого просил? – уточнила главный инженер.
