Сын [= Царица пучины]

идеологию. Как повел бы себя живой враг, точно так же поведет и этот монстр.

Теперь, когда Джонс пришел в себя, он вспомнил, что говорил ему робот и что он роботу отвечал. Он проснулся, когда едва не утонул, и увидел длинную искусственную руку, вбиравшуюся в отверстие в стене. Отверстие сразу затянулось, оставив неприметную щель, но прежде Джонс успел мельком увидеть на конце руки иглы. Позже ему дали понять, что иглы на руке вкололи ему адреналин, чтобы усилить деятельность сердца, и еще какой-то неизвестный американцам химический препарат, чтобы побудить внутренние мускулы извергнуть воду, которой на наглотался.

Подлодка желала, чтобы он жил. Возникал вопрос: для чего?

Прошло совсем немного времени, и он узнал ответ. Машина или механический «мозг» название здесь не имеет значения — ввела ему также лекарство, чтобы тот впал в легкое гипнотическое состояние. Она дала ему ключевое слово, которое, если произнести его после прекращения действия лекарства, пробудит в нем воспоминания о происшедшем. Теперь, когда голос произнес то ключевое слово — оно прозвучало на языке врага, поэтому он не понял его, — память в мгновение ока вернулась к нему.

Он узнал все, что подлодка посчитала нужным рассказать ему. Во-первых, она была одним из экспериментальных судов, построенных врагом незадолго до войны. Она была полностью автоматизирована и не потому, что у врага не хватало людей — ведь в неприятельском лагере имелось Бог знает сколько миллионов жизней, которые можно бросить в мясорубку на арене битвы. Но потому, что подводная лодка, которой не нужно перевозить большого количества продовольствия и оборудования по вырабатыванию воздуха для экипажа и на которой не нужно предусматривать жизненного пространства, может быть гораздо меньших размеров, более эффективно действовать и дольше обычного оставаться в море. Кроме того, механизмы, обеспечивающие ее работу, занимали намного меньше места, чем моряки.

Вся конструкция судна представляла из себя сплав лоснящейся обтекаемости, скорости и неумолимости. Подлодка несла на себе сорок торпед, и когда их запас иссякал, она возвращалась к своему базовому кораблю где-то в Тихом океане. Без особой необходимости она вообще могла не всплывать на поверхность в течение всего рейса. Однако ее создатели вложили в нее программу-приказ, что ей следует, если позволяют условия безопасности, брать пленников и выуживать из них ценную информацию.

— Потом, — продолжал голос с оттенком металла, — я бы вышвырнула тебя обратно в море, из которого и подобрала. Но обнаружив во время допроса, что ты являешься специалистом по электронике, я решила оставить тебя и доставить на базу. Мне приказано доставлять всех ценных пленников. Тебе повезло, что ты оказался тем, кого можно использовать. А иначе…

В комнате медленно таяли холодные отголоски. Джонс содрогнулся. Мысленно он видел, как открывается люк и через него врывается море, как он сопротивляется, но невероятно сильные искусственный руки выталкивают его в черную, безмолвную бездну.

В голове промелькнул вопрос: как много Кит № VI узнала о нем. Но не успел он подумать, как получил ответ. Память вдруг словно прорвало, и теперь он знал все остальное, что касалось случившегося.

Начать с того, что подлодка обладала человеческой натурой в той степени, в какой ею может обладать машина. Она «думала» о себе как о существе по имени Кит № VI — «Кит» на языке врага означал обычного кита — и способом выражаться могла бы сбить с толку всякого неспециалиста. Послушав ее, он был решил, что та обладает собственным сознанием. Джонс разбирается в этом вопросе получше. Еще не было создано ни одного механического мозга, который обладал бы самосознанием. Но здесь он был смонтирован таким образом, что производил впечатление разумного. А Джонс мало-помалу перенял обычное заблуждение и стал думать о лодке как о живом существе. Или как о женщине. Поскольку создатели Кит попались в собственную ловушку и, памятуя о том, что лодки относятся к женскому роду, при строительстве Кит невольно наделили ее женской психологией.

А иначе как можно объяснить, что Кит, как ему казалось, чуть ли не с нежностью заботиться о нем? Зная, что он — ценный пленник и что пославшим ее людям на базовом корабле требуется именно такой человек, как Джонс, с его талантом и сведениями, которые они могут использовать, Кит была готова сделать все возможное, чтобы его тело оставалось в целости и сохранности. Вот почему она ввела ему внутривенное питание и прекратила допрос, когда случайно натолкнулась в его мозгу на чрезвычайно чувствительную и болезненную зону.

Что же это был за ранимый участок? Да ничто иное, как та ночь, которая осталась в далеком прошлом, но которая по сей день болезненно отзывалась в нем. Та ночь, когда отец запер его в темном чулане за то, что он, Джонс, не признавался, что украл из кошелька матери монету в двадцать пять центов. Он отказался признаться, потому что знал, что не виноват. Потом темнота сделалась плотной, тяжелой и жаркой и стала душить его, словно его завернули в толстое одеяло. И тогда он, не в силах больше выносить страха, темноты и стен, которые, казалось, придвигаются к нему, чтобы его раздавить, пронзительно закричал. Он кричал до тех пор, пока его мать, оттолкнув отца в сторону, не открыла дверь и не дала ему свет, пространство и широкую, мягкую грудь, чтобы выплакаться на ней.

И с тех пор…

— Мне удалось выведать из тебя только то, что ты — специалист по электронике, что был на лайнере-люкс «Кельвин Кулидж», что оставляешь свою жену по решению суда о раздельном жительстве и что собираешься жить с матерью, которая проживает на территории университета, — почему-то потеплевшим голосом произнесла Кит. — Там ты собирался вести привычную и размеренную академическую жизнь преподавателя и остаток своих дней быть рядом с матерью, пока та не умрет. Но как только я столкнулась с этой мыслью, ты неожиданно вернулся к случаю с чуланом, и я ничего не смогла с тобой поделать. К сожалению, меня снабдили лишь самыми легкими наркотиками, и поэтому я не могу погрузить тебя в состояние глубокого гипноза. Если бы я могла, то сумела бы проникнуть за барьер того эпизода или отодвинуть его в сторону. Но каждый раз, когда я начинаю допрос, я задеваю данный образ из прошлого.

Была ли то игра его воображения или он и вправду уловил в ее голосе нотку легкой грусти или участия? Все может быть. Если враг встроил модулятор, способный имитировать сочувствие и доброту, то с таким же успехом он бы сумел вмонтировать схемы, могущие изображать и другие эмоции. А иначе возможно ли, чтобы машина, которая, в конечном счете, является высокоразумным «мозгом», могла управлять голосовым механизмом и производить тем самым нужное впечатление?

Наверняка, он никогда не узнает. Однако нет сомнений, что в голосе есть пол меньшей мере намек на какие-то чувства.

Он был рад, что проявляет интерес к скрытым возможностям Кит. А иначе он бы барахтался, как кретин, до изнеможения, пытаясь вырваться из этих уз, привязывавших его к койке. Камера была слишком тесной, слишком тесной. И хотя сейчас, когда горел свет, Джонс еще мог как-то смириться с теснотой помещения, он знал, что если бы свет вдруг потух, он сошел бы с ума.

Наверное, Кит узнала и об этом, однако она не пыталась использовать свою осведомленность. Например, угрожая ему. Почему? Почему она не делала попыток вырвать у него информацию, припугнув его чем-нибудь? Именно такими методами, вероятно, и действовали люди, создавшие ее, а ведь она, в конце концов, всего лишь их отражение. Почему же она не пыталась запугать его?

Ответ не замедлил придти.

— Тебе следует знать, что я попала в беду. А это, в свою очередь, означает, что и ты, Джонс, тоже попал в беду. Если я утону, то и ты вместе со мной.

Джонс напрягся. Вот он, решающий момент, Похоже на то. Он удивился, услышав в ее голосе почти просительные нотки. Потом он вспомнил, что ее создатели, кажется, предусмотрели для ее голоса целый диапазон эмоций, чтобы та при случае этим воспользовалась.

— Когда ты лежал без сознания, был установлен какой-то неизвестный мне прибор, потому что я находилась на глубине в сотню морских саженей,[2] и они все-таки засекли меня.

Джонс теперь уверился окончательно. В ее голосе было чувство — что-то среднее между угрюмой печалью и уязвленным самолюбием. Когда Кит послали в