– Маллиган, на каких дисках снят Бернстайн? – вновь ударил я по затылку лежащего Маллигана. – Я знаю, что вы с Хоффманом смотрели видео с его развлечениями.
– Они там все по конвертам разложены, на каждом надпись, – явно на что-то надеясь, проговорил он. – Там написано «Наш друг из DEA».
– Где скрытая камера?
– Уже нигде, – быстро замотал он головой. – Родман сам приходил посмотреть в последнее время, и камеру он убрал, естественно. Она в вытяжку была вмонтирована. – Маллиган подбородком показал куда-то вверх. На потолке была решетка вытяжки…
– Понял. Проверю. Встаем.
Я схватил Маллигана за шиворот и тащил его вверх, пока тот не встал на ноги. Поднявшись, охранник уставился на продолжающего шевелиться Бернстайна, который скреб ногами по бетонному полу. Самого его уже даже не трясло, а просто колотило.
– Он еще жив, – сказал Маллиган.
– Да, – подтвердил я. – Скоро умрет.
– А добить?
– Зачем? Пусть так, сам доходит, – пожал я плечами.
Маллиган ничего не ответил, но его затрясло еще сильнее. Я подтащил его к стене, припечатал к ней спиной и с силой упер ствол пистолета под челюсть, заставив его встать на носки ботинок.
– Катя, зайди! – крикнул я.
Послышались нетвердые шаги, в пыточную зашла Катя – бледная, с испариной на лбу, к которому прилипли прядки волос. Я спросил ее по-русски, чтобы не понял Маллиган:
– Хочешь видеть сама?
– Да, – кивнула она, к моему удивлению, решительно.
– Тогда закрой дверь снова, – приказал я ей.
Не надо нам шума наружу, а дверь звуконепроницаемая. Катя излишне энергично кивнула, притянула дверь к себе, Щелкнув замком, затем отошла в угол и замерла, обхватив худые плечи руками. Пальцы у нее, к моему удивлению, не дрожали уже.
Я повернулся к застывшему в ужасе Маллигану, из последних сил старающемуся удержаться на носках ботинок – ствол пистолета глубоко врезался ему под подбородок. Наступила тишина, только слышалось мокрое хрипение и возня умирающего Бернстайна. Надо говорить что-то в таких случаях, в назидание, но какое назидание может быть, если ему все равно конец? Что тут назидать? Я чуть отодвинулся, прикрылся ладонью и нажал на спуск. Звук выстрела частично заглушился мягкими тканями под челюстью, но из затылка вырвался фонтан крови, мозгов и мелких костей до самого потолка, а я прыжком отскочил назад, чтобы не попасть под водопад. Маллиган рухнул лицом в пол, демонстрируя отсутствующий затылок. Из огромной дыры торчали белые развороченные кости, затем на пол выпало что-то кроваво-скользкое. Я извлек кусачки для одноразовых наручников из футляра, перещелкнул их на запястьях убитого, убрал в карман.
Катя успела добежать до раковины, и ее вырвало туда. Я подошел сзади, похлопал по плечу:
– Тебе точно надо было смотреть?
Она утвердительно закивала.
– Выйдем отсюда, ты уже все увидела.
Я обнял ее за плечи и повлек к выходу, включив воду. Она чуть придержала меня, посмотрела на все никак не подыхающего палача.
– А этот живой еще.
– Скоро умрет, через пару минут, – тихо сказал я ей. – Не выживет, не беспокойся.
– А убить его если? – Она подняла на меня красные, словно от слез, глаза, хотя на самом деле не проронила ни слезинки.
– Пусть мучается, – ответил я ей. – Как его жертвы. Хорошо?
Она лишь кивнула, и я вывел ее из камеры пыток, притворив за собой дверь. Я повел ее за собой в архив, где у сейфа с сумками хозяйничала Бонита. Судя по всему, денег мы взяли немало. И целую кучу компакт-дисков. Я быстро просмотрел их, нашел коробку с надписью «Наш друг из DEA», передал их Кате:
– Это тебе – помнишь, что с ними делать?
– Помню, – ответила она, забирая коробку.
– Тогда не потеряй, – сказал я ей. – А пистолет убери в кобуру: стрелять уже не в кого.
Она опять резко кивнула и начала запихивать дрожащей рукой «вальтер» в кобуру, даже не попадая в нее. Я аккуратно забрал у нее пистолет, поставил на предохранитель, вложил его ей в кобуру и застегнул ремешок. Так-то лучше. Еще там стоял компьютер, из которого мы выдернули жесткий диск. Почитаем на досуге.
– Mi Amor, как мы с трофеями? – спросил я у Бониты.
– Очень много, не меньше двух миллионов, потом пересчитаем, – сказала она, показав на простенькую спортивную сумку, лежащую на столе.
При упоминании денег Катя проявила признаки жизни, даже бледность уменьшилась вроде как.
– Катя, двадцать пять процентов вам, не беспокойся, – сразу сказал я ей, чтобы предвосхитить вопрос.
– Спасибо.
– Не за что, – пожал я плечами. – Будь с Марией Пилар, помоги ей, а я проверю, как в той комнате.
Вновь резкий кивок. Я вышел в подвальный холл, выглянул на лестницу. Раулито стоял спиной ко мне, держа пистолет опущенным у бедра, – глушитель был уже снят. Все правильно, как я и сказал. Теперь, случись кому войти, мы – сотрудники Отдела, вызванные на преступление. Я тоже вытащил оружие из кобуры, свинтил с него глушитель, который при таких обстоятельствах выглядит подозрительно, и направился в пыточный подвал. А вдруг Бернстайн регенерировался и уже поджидает меня с палаческим топором? А вдруг Маллиган воскрес? И я не осмотрел подвал: вдруг там не только эти две девушки были? И хоть идти осматривать все это снова было мне как нож острый, но и так оставлять нельзя.
Маллиган не воскрес, и Бернстайн не регенерировался. Маллиган лежал в луже крови, вытекшей из развороченного черепа и вместе с текущей из шланга водой сливающейся в водосток в полу. Бернстайн почти умер, только еще скреб пальцами пол. Лужа крови вокруг него расплылась на половину ширины подвала и, если бы не наклон к стоку, залила бы все. У человека около семи литров крови, кажется, а это немало. Попробуйте вылить семь литровых пакетов молока на пол. Кровь перестает течь лишь после смерти, а Бернстайн был еще каким-то чудом жив, мучился, и сердце его продолжало перекачивать кровь, выталкивая ее через страшные раны наружу.
Я обошел его по сухому, удерживая пистолет двумя руками, направив ствол в пол. Я был страшно непрофессионален, не осмотрев все сразу, но я просто не мог этого сделать. Не мог – и все тут, с того момента как заглянул в пластиковый мешок. Я на сам мешок сейчас старался не смотреть. Прошел до конца подвала, обходя пыточные станки, увешанные цепями, колодками, воротами, шипами, островерхие «кобылы» и еще дьявол знает какую мерзость. Все было пропитано застарелой кровью. В этом подвале все было пропитано муками и смертью. И в нем никого больше не было, никто не прятался.
Я повернулся и пошел обратно. Бернстайн уже не шевелился. Тогда я присел рядом, брезгливо сморщившись, приложил руку к шее. Все, подох наконец, пульса нет. Я встал, подошел к валяющемуся на полу «Зиг-Зауэру», поднял его и подошел к раковине, возле которой справа висело махровое полотенце. Тщательно протерев им пистолет, бросил полотенце в кровавую лужу возле тела Бернстайна, а оружие вложил в руку Маллигана, сжал его пальцы на рукоятке, затем еще несколько раз коснулся его руками разных частей пистолета, чтобы было побольше его отпечатков. Затем положил пистолет возле его правой руки, ближе к стене, чтобы выглядело, как будто выпал после выстрела, а руку подсунул под голову, куда стекала смесь крови и мозгов. Не знаю, будет кто парафиновый анализ делать или нет, чтобы определить, сам ли Маллиган стрелял, но даже если бы во главе Отдела была не Светлана, для них это самоубийство – настоящий подарок. Потому что работа с маньяком даже в этих условиях настоящий скандал.
Что там еще по канонам жанра? Сейчас я должен начать мучиться, что я вынужденно забрал человеческую жизнь, но это было во имя справедливости и все такое… Или страдать по поводу излишней
