посольства в Азербайджане.
— Доброе утро, — поздоровался Дронго, — мне нужен Павел Гурвич.
— Кто? — не понял дежурный.
— Песах Гурвич, — вспомнив о новом имени своего друга, сказал Дронго.
— Оставьте свой телефон, он вам перезвонит, — пообещал дежурный. Они не давали телефоны сотрудников посольства и командированных из Израиля людей. Лишь проверив, кто именно звонил, разрешали своим сотрудникам перезванивать. На визитных карточках сотрудников посольства всегда стоял только дежурный телефон.
Гурвич действительно перезвонил через десять минут.
— Я улетаю в Дамаск, — сообщил Дронго, — собираюсь все выяснить на месте.
— Жаль, что не могу лететь с тобой, — вздохнул Гурвич, — в следующий раз выбери такую страну, чтобы мы могли полететь вместе. А Иран или Сирия слишком неподходящие для меня места.
— Обязательно, — засмеялся Дронго.
— Ты собираешься там оставаться неделю?
— Почему неделю?
— Следующий самолет из Алеппо прилетит только через неделю.
— Нет, — сказал Дронго, — я собираюсь вернуться через несколько дней.
Из Стамбула, — добавил он торопливо, твердо помня, что назвал Касумову Тегеран.
— Удачи тебе, — пробормотал Гурвич, — буду тебя ждать. И куда ты летишь, там тебя тоже будут ждать.
— Спасибо. Где именно?
— Завтра утром у места, о котором я тебе говорил. В десять.
— Я понял, — быстро ответил Дронго. — Если у тебя появятся какие-нибудь важные новости, можешь передать все моему отцу. Он в курсе моих дел.
— Я помню, — засмеялся Гурвич, — ты еще студентом дружил со своим отцом, рассказывал ему о своих похождениях.
— Скорее о своих трудностях, — отшутился Дронго и закрыл телефон.
Он вспомнил, о чем именно говорил ему Павел Гурвич. Летом восемьдесят первого их курс проходил военную подготовку где-то за городом, в палаточном лагере, откуда почти все будущие офицеры каждый вечер ходили в самоволку. По субботам и воскресеньям они вообще не приезжали в лагерь, разумеется, если не были назначены на дежурство или дневальными, а попросту сторожами пустых и часто изорванных палаток, стоявших без кроватей, печек, матрацев и одеял.
Военное руководство такой порядок более чем устраивал. Еду на четыреста человек и всю материальную часть на их снабжение офицеры клали в свой карман, закрывая глаза на отсутствие будущих офицеров запаса в лагере. Именно тогда Дронго, Гурвич и еще двое ребят решили отправиться на несколько дней в Ленинград. Тогда город еще так назывался. Они прибыли туда, поселились в одной из лучших тогда гостиниц, расположенной напротив Александро-Невской лавры, и на три дня устроили себе подлинный отдых, не отказывая ни в чем, в том числе и во встречах с представительницами прекрасного пола. Отец был тогда в командировке в Москве и, когда друзья полетели в Баку, Дронго приехал в Москву, поселился рядом с отцом, в соседнем номере. По привычке он в первый же вечер нашел девушку — это была обычная проститутка, работавшая в гостинице, — готовую утешить его молодую плоть за пятьдесят рублей. Для Дронго образца восемьдесят первого года это были огромные деньги, которых у него не было.
Он с трудом расплатился, поднял девушку к себе и пошел к отцу за деньгами. Отец открыл дверь, молча выслушал сына, попросившего сто рублей.
Деловито спросил, словно не замечая состояния парня:
— За ужин ты расплатился?
— Конечно, — икнул сын.
— Зачем тебе сто рублей?
— На женщину.
Нужно себе представить степень наглости, если сын просит на «такое» деньги у отца. Любой другой отец из Баку, независимо от национальности, но впитавший в себя восточные, кавказские устои, испепелил бы его взглядом. По традиции в присутствии отца нельзя было даже доставать сигареты из кармана, а уже тем более говорить о таких вещах. Но отец только улыбнулся, достал из кармана пятьдесят рублей, протянул их сыну и сказал:
— Надеюсь, у тебя всего одна гостья. А для нее достаточно будет и пятидесяти.
Утром за завтраком в буфете сын не смел взглянуть в глаза отцу, пока тот первый не заговорил об этом:
— Ну как вчера было, неплохо?
— Ничего, — вздохнул сын, — могло быть и лучше.
— Это суррогат, — строго сказал отец, — я вчера специально ничего не стал говорить, даже не возражал, чтобы ты сам все понял. Это как механическая кукла, готовая исполнить любое твое желание. Выйдя от тебя, она через секунду готова отдаться другому клиенту! Никакого удовольствия от этого получить нельзя.
Сын молчал, опустив голову.
— Много лет назад, — продолжал отец, — я работал прокурором одного из районов. И ко мне приехали гости. Несколько парней и девушек. Среди них была одна, которая мне очень нравилась. У меня была маленькая двухкомнатная квартира, и я был тогда еще холостой. Мы весело провели время, достаточно невинно по сегодняшним меркам, рассказывая друг другу анекдоты за чаем и бутылкой вина. После отъезда гостей я нашел у себя в спальне под подушкой розу.
Сын поднял голову, посмотрел на отца.
— Воспоминание об этой розе, — продолжал отец, — греет меня до сих пор.
Я до сих пор не знаю, кто ее оставил. Мне тогда очень хотелось надеяться, что это сделала именно та девушка, которая мне нравилась. Но в любом случае это было прекрасно. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Вернувшись на сборы, Дронго рассказал об этой истории Гурвичу и теперь тот напомнил о событиях шестнадцатилетней давности. Дронго усмехнулся, вспоминая, какой простой казалась жизнь в двадцать два года и какой сложной она кажется ему теперь, с каждым прожитым днем. Он поднял трубку, еще раз набрал номер телефона. На этот раз это был телефон его родителей. Трубку поднял отец.
— Папа, — сказал Дронго, — я забыл поблагодарить тебя за поездку в Нардаран. Большое спасибо, ты нам очень помог.
— По-моему, несколько запоздалая благодарность, — иронически заметил отец, — но в любом случае, пожалуйста. И позвони нам сразу, как только приедешь, — добавил он на прощание.
Баку. 7 апреля 1997 года
Понедельник — всегда день тяжелый, и Касумов с самого утра ждал неприятных известий. Но к полудню стало ясно, что пока никаких известий нет, а это само по себе было самым неприятным известием. В два часа дня он выехал в аэропорт, чтобы проверить все на месте. Выяснилось, что Шариф Ахмедов работал обычным водителем на грузовой машине, прикрепленной к таможне. Работал недолго, около пяти месяцев, затем был уволен по собственному желанию. Касумов был местным жителем и понимал, как трудно устроиться беженцу на работу в таможню даже обычным водителем.
Таможенная служба и налоговая полиция были пределом мечтаний многих молодых и не только молодых людей, которые стремились попасть в эти организации на любые должности. Чтобы устроиться туда, человек должен был выплачивать невероятные деньги. Сумма взятки в зависимости от должности варьировалась до пределов в несколько сот тысяч долларов — самая высшая такса за назначение на руководящую должность.
