называли.
Нас двое было. А их пятеро. Ну и я, значит, пьяный был. В конце раскидал я всех пятерых, а одного, самого настырного, к столу его же ножом и приколол. — Он снова затянулся. — В Ташкенте это было. А парень оказался сыном какой-то местного шишки. Ну судья и постарался. Тут еще и Андропов все время говорил о дисциплине. Мне дали пятнадцать лет с лишением всех наград.
— Я слышал, что у тебя были неприятности, — нахмурился Абуладзе, — но мне говорили, что ты попал под амнистию.
— Пять раз попадал, — кивнул Седой, — пять раз сбежать пытался, пять раз ловили и пять раз под амнистию попадал. А в общей сложности отсидел девять лет. И вышел в девяносто втором. Собрал вещи и приехал в Москву, хотел с вами увидеться. Вы помните, что тогда в Москве было? Реформы начались. От Большого театра до «Детского мира», по всей улице Горького, по всему центру стояли люди и что-то продавали. Длинная такая очередь была, как в кошмарном сне. Я позвонил в ГРУ, и мне сказали, что вы уволились. Ну тогда я и подумал, что никому не нужен. Мне эта очередь быстро мозги вправила.
Обратно на работу меня, конечно, никто бы не взял. Девять лет тюрьмы. А делать я ничего не умел. Какой из меня специалист?
Я ведь после окончания политехнического сразу в армию пошел. И ни одного дня не работал.
Куда мне нужно было идти? Устроился я охранником к одному сопливому мальчишке.
Три дня честно проработал. Выбрасывал его мусор, проституток к нему возил. А потом двинул ему между глаз и ушел. Ну, потом меня быстро нашли. Но это уже неинтересная история.
Я ведь так ничего и не научился делать.
Только убивать. А на это ремесло было много заказчиков. Вот я и выполнял их поганью заказы. Так и жил, от «гонорара» к «гонорару». — Он докурил сигарету и хотел ее по привычке бросить на пол. Потом, передумав, встал и бросил ее в пепельницу, стоявшую на другом столе.
Абуладзе ничего не говорил. Он сидел, словно окаменев, не произнеся ни слова. Внизу открылись двери. Раздались чьи-то голоса.
— Вот, — сказал с неожиданной ненавистью Седой, — подкрепление прибыло. Вот кто теперь у меня в товарищах.
Абуладзе повернул голову. По лестнице поднимался Аркадий Александрович со своими людьми.
Москва. 17 часов 15 минут
Несмотря на все его усилия, он снова впал в забытье, а когда очнулся, то обнаружил, что они уже стоят. Часы на руке работали, несмотря на все удары и тряски, и он с удивлением обнаружил, что уже шестой час вечера.
Сизов лежал на сиденьях. Он уже не стонал, но по-прежнему никак не хотел мириться с судьбой. И все его мысли лежали только в одной плоскости. Любыми способами бежать от террористов, предупредить своих, рассказать им о своей настоящей роли в этом затянувшемся кровавом спектакле. От голода кружилась голова. Хотелось пить. Но он держался, стараясь не подавать виду, что он уже пришел в себя.
Однако на этот раз Лося ему обмануть не удалось. Тот, вернувшийся откуда-то, сел в автобус и спросил у дремавшего рядом Моряка:
— Ну как он? В сознание не приходил?
— Кажется, нет, — ответил тот.
— Кажется, нет, — передразнил его Лось. — В прошлый раз тоже казалось. Он уже умирал.
А потом на другой балкон перелез. И так ловко, что вы ничего не могли сделать.
— Да он уже тогда умирал, — поморщился Моряк, — у него вся повязка на груди в крови.
Он от потери крови сдохнет. И машину нашу испачкает.
— Какую машину? — засмеялся вдруг Лось. — Нету уже машины. Все. Теперь будем на «Роллс- Ройсах» ездить. Через несколько часов будем далеко отсюда.
— Да, — засмеялся в ответ Моряк, — действительно глупо. Ну и пусть пачкает. Пусть все кровью испачкает. Я совсем забыл.
Сизов не хотел себя обнаруживать, но боль была невыносимой, и он неожиданно для себя застонал.
— Пришел все-таки в сознание, — усмехнулся Лось, — ну на этот раз ты у нас не побегаешь. — Он достал из кармана наручники, взял здоровую левую руку Сизова и приковал ее к ручке сиденья.
— Пусть теперь убежит, — сказал Лось, — когда захочет, тогда и убежит.
— Как там дела? — спросил Моряк.
— Не знаю, — раздраженно ответил Лось, — нам приказано сидеть здесь. Они нам знак дадут.
— А если они улетят без нас?
— И без этого тоже? — кивнул Лось на Сизова. — Не волнуйся. Там должен быть один человек, без которого они точно не улетят. Ни за что на свете. И пока этот человек не приедет, самолет не взлетит.
— Это ваш благодетель, — понимающе сказал Моряк, — тот самый, который все организовал?
Сизов насторожился.
— Много болтаешь! — зло крикнул на своего напарника Лось. — Еще ничего нет, а ты уже язык распустил.
— Я просто спрашиваю.
— Заткнись и ничего не спрашивай.
— А ребята где?
— Там, где надо, стоят. Ты за них не беспокойся. А у нас здесь самое лучшее место. Все видно.
— Да что здесь видно? — возмутился Моряк. — В самом конце встали. Нужно было там стоять, у здания вылета.
— Где надо, там и стоим. Следи лучше за этим раненым. Если еще раз убежит, я тебя за ним пошлю и в самолет не возьму.
— А при чем тут я?
— Я тебя предупредил.
— Да ладно, ладно.
Сизов лежал с закрытыми глазами. Кто же этот неизвестный, который все организовал и придумал и без которого они ни за что не взлетят? Узнать бы имя этого человека.
Борт самолета «ДС-10» испанской авиакомпании «Иберия»
15 часов 40 минут по среднеевропейскому времени. 17 часов 40 минут по московскому времени
Виктор стоял в кабине, глядя на двух пилотов. После смерти штурмана оба замкнулись в себе, не став даже разговаривать друг с другом. Лишь необходимые команды и пояснения.
В один из моментов второй пилот посмотрел на Виктора.
— Курить-то хоть можно? — спросил он. — Вы эти правила отменяете?
На авиалайнерах 'Ибериио традиционно не разрешалось курить. Ничего не понявший Виктор молча смотрел на него.
— Он, кажется, не понимает, — изумился второй пилот. — Откуда нашли такого идиота?
— С чего ты решил? — взглянул на стоящего за их спиной Виктора командир авиалайнера.
— Да этот кретин стоит как немой. Эй, парень, может, ты глухонемой?
Виктор по-прежнему стоял молча. Он понимал, что они обращаются к нему, но не знал, что говорить.
— Кажется, он действительно глухонемой, — удивился второй пилот. — Это уже смешно.
Честное слово. Даже обидно. Поставили такого идиота.
