пропойца, а в кабинет никто не заходил уже сотню снов.
Но если вы вот только что влюбились, вы думаете о прекрасных глупостях, которые можно сделать для людей. Опьяненная любовью, Лили отнесла лишнюю левую перчатку Брюса в Хирургию, частично инвертировала ее, и, получив правую, отдала ее Брюсу.
То, что Док пытался выразить своим «Инверш… яш-ш-ч…» означало «Инвертируйте ящик», то есть что мы должны подвргнуть бронзовый сундук полной инверсии, чтобы добраться до бомбы и обезвредить ее. Кроме того, у Дока была идея насчет того трюка, который Лили выкинула с перчаткой. Не могу себе представить, каким образом будет выглядеть вывернутая наизнанку тактическая атомная бомба, да мне и не очень хотелось бы это увидеть. Но похоже, придется.
Но ускоренная кинолента тем временем все крутилась у меня в голове.
Потом Лили, так же, как и я, решила, что призыв ее любовника к мятежу не получит должного отклика, если она не обеспечит ему действительно внимательных слушателей и, может быть, именно тогда она начала воображать, как она сплетет гнездышко для брюсовых цыплят и… и все прочее, чему мы ненадолго поверили. Так что она взяла Главный Хранитель, вспомнила о своей перчатке и, не прошло и нескольких секунд, как она поставила на полку в Галерее Искусств предмет, которым никто и не подумал бы интересоваться кроме человека, который помнил эту Галерею всю наизусть.
Я посмотрела на абстрактную скульптуру в футе от моего носа, на это нагромождение серых шаров размером с мяч для гольфа. Я знала, что внутренность Хранителя состоит из чрезвычайно плотных, чрезвычайно твердых гигантских молекул, но я и не подозревала, что они НАСТОЛЬКО большие.
Я сказала себе: «Грета, похоже, что ты на этом совсем свихнешься, но заниматься всем этим придется именно тебе, потому что никто не будет вслушиваться в твои дедукции, когда они все живут уже практически в отрицательном времени».
Я спокойно встала, как будто вылезала из постели, в которой меня не должно было быть – есть некоторые вещи, которые и у Развлекателей неплохо получаются – а Каби в это время как раз говорила «… ты сойдешь с ума, не успеет твое сердце отстучать пятидесяти ударов». Все стояли, уставившись на Лили. Сид вроде бы пошевелился, но у меня не было времени на него; я только надеялась, что он не сделает ничего, что привлекло бы внимание ко мне.
Выскользнув из туфель, я быстро направилась в Хирургию – у этого твердого пола только одно достоинство, что он не скрипит. Прошла через экран кабинета – будто сквозь стенку непрозрачного, лишенного запаха сигаретного дыма – и сконцентрировалась на том, чтобы вспомнить свое, закончившееся полным конфузом, обучение профессии медсестры. Не успела я еще удариться в панику, как скульптура уже лежала на сверкающем столе Инвертора.
Найдя нужный переключатель, на мгновение я замерла, пытаясь вспомнить, чем же меня так обеспокоило, что вывернутый наизнанку мозг становится больше и что у него нет глаз. И то ли в тот момент, когда я погрузилась с головой в свои кошмары, то ли когда я прощалась с остатками своего душевного здоровья, но я все-таки повернула выключатель до отказа и передо мной очутился Главный Хранитель, уютно подмигивающий голубым глазком, примерно три раза каждую секунду.
Должно быть, все то время, пока Хранитель был инвертирован, он работал так же прекрасно и надежно, как и прежде, не считая того, что в этом состоянии он свел с ума индикаторы направления.
Глава 15
ЛОРД ПАУК
Черноногие пауки с сердцами, наполненными пламенем ада.
– Иисус! – я вздрогнула и обернулась. На фоне экрана торчало лицо Сида, как раскрашенный барельеф на серой стене; казалось, он неожиданно для себя проник сквозь щель между гобеленами в спальню королевы Елизаветы.
У него не было времени задерживаться на своих переживаниях, даже если бы он и захотел, потому что сквозь экран прорвался локоть с медным налокотником и вломил Сиду под ребра, а потом Каби промаршировала в кабинет, волоча Лили за шею. Сразу вслед за ней появились Эрих, Марк и Илли. Они тут же заметили голубые вспышки и остановились, как вкопанные, уставившись на драгоценную пропажу. Эрих бросил на меня взгляд, который должен был означать: «Так значит, это ты вытворила; впрочем, неважно».
Затем он шагнул вперед, взял прибор, крепко прижал его к левому боку; его пальцы, предплечье и грудь образовали при этом два прямых угла. И наконец он коснулся переключателя интроверсии, причем выражение лица у него было такое, будто он открывал бутыль виски.
Голубой огонек погас и Ветры Перемен подули на меня, как долгожданная волна опьянения, как звонкое пение трубы из неведомого далека.
Я ощутила, как изменяющееся прошлое течет сквозь меня, и со свистом проносится мимо неопределенность, и застывшая реальность размягчается, вместе со всеми своими обязанностями и необходимостями, и как воспоминания рвутся на клочки и улетают, кружась, как осенние листья, оставляя за собой призрачные тени, и терзавшее меня безумие смывается, будто очистительным дождем с на вечерней улице. Внутренний голос сказал мне, что совершенно неважно, несут ли эти Ветры смерть Грете Форзейн, если их дуновение настолько приятно.
Я почувствовала, что те же ощущения овладели и всеми остальными. Даже истерзанная, плотно стиснувшая зубы Лили и то, казалось, говорила: вы заставляете меня глотать эту гадость, и я ненавижу вас за это, но все-таки это очень приятно. Легко было догадаться, что все мы мучились от тревоги, что даже найдя и экстровертировав Хранитель, мы не сможем снова вернуться в космос и никогда больше не ощутим этих Ветров, которые мы так ненавидим и любим.
Но пока мы так стояли и сияли от восторга, мы вдруг снова были поражены – нет, не мыслью о бомбе, хотя эта мысль точно пришла бы через несколько мгновений – нет, это был голос Сида. Он все еще стоял у экрана, только теперь лицо его было обращено наружу, и мы видели только часть его спины в сером камзоле, но, естественно, его восклицание «Иисусе!» мы услышали сквозь экран так, как если бы оно было обращено к нам.
Вначале я не могла сообразить, с кем же он разговаривает, но могу поклясться, что никогда прежде не слыхала, чтобы он говорил таким льстиво-подобострастным голосом, таким звучным и в то же время исполненным благоговейного трепета и еще там был… да, это был сдерживаемый ужас.
– Господин, все мое существо потрясено той высочайшей честью, которой вы удостоили меня, посетив эту жалкую Станцию и вашего ничтожного слугу… хотя я всегда верой и правдой служил вам, не смея мечтать, что вы когда-либо снизойдете… но все же я знал, что ваш взор всегда устремлен на меня… хоть я и ничтожный клочок пыли, витающий меж солнцами… Я повергаю себя к вашим ногам. Поведай, чем я могу служить тебе, сир? Я не ведаю даже, как верно обратиться к тебе, Лорд… Король… Император Пауков!
Я почувствовала, что становлюсь совсем маленькой, но от этого совсем не менее заметной; вот не повезло; и хоть Ветры Перемен, дующие сквозь меня, и придали мне храбрости, я посчитала, что это для меня уже чересчур, если считать все, что уже произошло прежде. Это же просто несправедливо.
В то же время я осознала, что как раз этого и следовало ожидать, что большие боссы наверняка будут
