Стабильность и безопасность. Взрослея, Дженнингс сотни раз убеждался: зеленые бумажки подобны изоляции: защищают от проблем, которые мучают, а порой убивают других. Но полную неуязвимость они не гарантируют: артрит наглядное тому подтверждение, и, похоже, не последнее.
В 1986 году Дженнингс окончил медицинскую школу Университета Луизианы и, решив специализироваться на педиатрии, поступил в ординатуру Медицинского центра Университета штата Миссисипи в Джексоне. Там он и познакомился с операционной медсестрой, у которой были удивительные зеленые глаза, рыжеватые кудри и репутация недотроги: студенты, интерны и ординаторы получали от ворот поворот. Понадобилось три месяца ухаживания, чтобы убедить Карен встретиться с ним в ресторане подальше от медицинского центра. На первом свидании Уилл понял, чем объяснялась неприступность девушки: слишком много медсестер на ее глазах заводили романы со студентами, которые, едва получив диплом, тут же бросали возлюбленных; или с женатыми докторами, неизменно становясь в любовном треугольнике третьей лишней. Несмотря на железные принципы, молодые люди встречались целых два года – сначала тайком, потом в открытую – и после годичной помолвки поженились. Сразу после окончания медового месяца Уилл стал вести частную практику при отделении акушерства и гинекологии, так что взрослая жизнь началась более чем удачно.
Через год появилась странная боль в руках, ногах и пояснице. Уилл пытался не обращать внимания, но вскоре недомогание стало мешать работе, и пришлось обратиться к приятелю из отделения ревматологии. После недельного обследования окончательно прояснился диагноз: псориатический артрит – тяжелое, чреватое инвалидностью заболевание. С акушерством пришлось распрощаться, и Дженнингс задумался о дерматологии и радиологии, где не требуется особых физических нагрузок. Бывший приятель по колледжу предложил анестезиологию, на которой специализировался сам, что означало трехгодичную переподготовку при условии, что университет зачтет диплом акушера и позволит пропустить год интернатуры. Все сложилось удачно, и в 1993 году Дженнингса зачислили в ординатуру Медицинского центра в Джексоне.
В том же месяце Карен ушла из больницы и поступила на подготовительные курсы в колледж Миллсапса. Молодой женщине казалось, что сестринское дело не соответствует ее способностям, и Уилл согласился, хотя и был ошарашен таким решением. Оно означало: с детьми придется повременить еще несколько лет и влезть в долги гораздо большие, чем планировали супруги. Но не рушить же мечты Карен! Итак, Дженнингс осваивал новую специальность и учился бороться с болью, а его жена, с блеском окончив подготовительные курсы, во время вступительного тестирования набрала девяносто семь процентов. В Уилле боролись гордость и удивление, а Карен так и светилась от счастья.
Когда Карен была на первом курсе, а Уилл в ординатуре на третьем, она забеременела. Противозачаточные таблетки ей не рекомендовали, а менее надежные методы контрацепции выручали-выручали и вот дали сбой. Уилл-то гордился и радовался, а Карен сникла, решив, что рождение ребенка поставит крест на мечте стать доктором. У мужа возражений не нашлось. Три мучительные недели она думала об аборте, и лишь мысль о том, что скоро тридцать пять, убедила оставить ребенка. Первый курс Карен закончила, однако было ясно: после родов учиться дальше не получится. Итак, в день, когда Уилл окончил ординатуру, она оставила университет. Дженнингс присоединился к исследовательской группе анестезиологов, которую возглавлял его однокашник, а Карен готовилась стать матерью.
Супруги решили ни о чем не жалеть, но у них не особенно получалось. Карьера Уилла складывалась на удивление успешно, маленькая Эбби стала настоящей отдушиной, вот только Карен никак не удавалось смириться с ролью домохозяйки. Следующие несколько лет ее обида отравляла семейную жизнь, начиная от воскресных обедов и заканчивая сексом. Точнее, его отсутствием. Уилл пытался поговорить с женой, но почему-то от его стараний становилось только хуже. Отчаявшись до нее достучаться, он сосредоточился на работе и Эбби, а остаток сил отдавал борьбе с медленно прогрессирующим артритом.
Невзирая на предрассудки обывателей, Дженнингс лечил себя сам и вскоре узнал об артрите больше, чем многие специалисты, равно как и о ювенильном диабете Эбби. Самолечение открыло новые горизонты и недоступные другим возможности, например, управлять самолетом. В хорошие дни боль не мешала летать, а в небо он поднимался только в хорошие дни. Поэтому Дженнингс, временно увеличив дозу метротрексата, смог пройти предполетный медосмотр, а отсутствие подробного анамнеза позволяло надеяться, что обман не вскроется. Оставалось только желать, чтобы семейные проблемы решались с такой же легкостью.
В кабине «барона» послышался громкий писк, и Уилл отругал себя за то, что снова отвлекся. Глаза испуганно забегали по приборному щитку: откуда же этот сигнал? Вроде ничего необычного нет, но от этого стало еще страшнее, руки будто кипятком обожгло. Впрочем, уже в следующую секунду напряжения как не бывало: Дженнингс снял с пояса пейджер, вызвал функцию считывания, и на жидкокристаллическом дисплее появилась зеленая надпись: 'Уже соскучились. Ни пуха ни пера на конференции. С любовью, Карен и Эбби. Целуем и обнимаем тысячу раз'.
Уилл широко улыбнулся и помахал крыльями лазурно-голубому небу.
Остановив «форд-экпедишн» у почтового ящика, Карен посмотрела на бронзовый биплан на крышке и покачала головой. Скоро сорок, а муж все в самолетики играет. Достав из ящика толстую стопку конвертов и журналов, она быстро их просмотрела. Выписки со счета, приглашения, свежие номера 'Архитектурного дайджеста', 'Миссисипи мэгэзин' и 'Медицинского вестника Новой Англии'.
– А мне что-нибудь есть? – спросила сидящая сзади Эбби.
– Конечно! – Карен передала дочери зеленовато-голубой конверт. – Похоже, на день рождения к Сэту приглашают.
– А мой день рождения когда? – Пока мать выезжала на подъездную аллею, Эбби добралась до открытки.
– Через три месяца, так что потерпи, солнышко!
– Хочу, чтобы мне было шесть! Пять с половиной – это так скучно…
– Не торопись, милая, а то оглянуться не успеешь, как тридцать шесть стукнет!
Показавшийся вдали дом, как обычно, вызвал у Карен целую бурю чувств, причем самых противоречивых. Прежде всего гордость: проект они с Уиллом выбирали вместе, а строительством пришлось руководить самой. Несмотря на мрачные предсказания подруг, процесс оказался довольно увлекательным, но после долгожданного новоселья вместо удовлетворения наступило разочарование. Никак не удавалось избавиться от мысли, что семейное гнездышко больше напоминает золотую клетку. На Крукед-Майл-роуд немало таких клеток, и в каждой образцовая добропорядочная мать семейства, эдакая Марта Стюарт[2] штата Миссисипи.
Карен заехала в самый ближний к прачечной гараж, а Эбби, отстегнув ремни, стала ждать, когда мать откроет ей дверцу.
– Давай выпьем чаю со льдом, – предложила Карен, помогая дочке спуститься на землю. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– После обеда много писала?
– Нет, но сейчас хочется.
– Ладно, иди, потом проверим сахар и попьем чаю. Не бойся, без папы не пропадем! Давай, девичник устроим?
– Девичник! – ухмыльнулась Эбби, и зеленые глаза вспыхнули.
Карен отрыла дверь, которая вела из прачечной в кладовую и на кухню. Протиснувшись мимо матери, Эбби пробежала первой. Карен двинулась было следом, но остановилась и набрала код на сигнализационной панели.
– Все в порядке, – объявила она дочери, входя через кладовую в сияющую белизной кухню. – Будешь чай с крекерами?
– Хочу шоколадное печенье!
– Сама ведь знаешь, что нельзя, – проговорила Карен, обнимая дочь за
