— Нет, погодите-ка! Это неверно! — перебил встревоженный Лунквиль. — Мы ведь разрабатывали этот компьютер как величайший из всех, когда-либо бывших! С какой же стати вдруг второй? Глубокое Раздумье, — обратился он к компьютеру, — разве ты не величайший по мощности компьютер всех времен, каким мы тебя создали?
— Я назвалось вторым величайшим, — промолвило Глубокое Раздумье, — и таково есмь.
Программисты обменялись еще одним встревоженным взглядом. Лунквиль прокашлялся.
— Тут какая-то ошибка, — сказал он. — Разве ты не мощнее, чем Гаргантюум-Миллиард, способный сосчитать все атомы любой звезды за миллисекунду?
— Гаргантюум-Миллиард? — переспросило Глубокое Раздумье с нескрываемым презрением. — Жалкий арифмометр. Не о чем говорить.
— А разве ты, — спросил Фук, подаваясь вперед, — не лучший аналитик, чем Гуголкратный Звездный Мыслитель в Седьмой Галактике Просветленной Гениальности, который может рассчитать траекторию каждой пылинки в пятимесячной пыльной буре на Данграбаде-Бета?
— Пятимесячная пыльная буря? — заносчиво повторило Глубокое Раздумье. Это вы спрашиваете меня, меня, которое рассчитало самые векторы всех атомов в Большом Взрыве? Оставьте такие задачки для калькуляторов.
Программисты некоторое время сидели в неловком молчании. Затем Лунквиль снова нагнулся к микрофону.
— Но разве ты, — спросил он, — не более неодолим в спорах, чем Великий Гиперлобовой Всеведущий Нейтронный Спорщик с Цицероника-12, Волшебный и Неутомимый?
— Гиперлобовой Всеведущий Нейтронный Спорщик, — ответило Глубокое Раздумье, нарочито грассируя, — смог заговорить все четыре ноги арктурианскому мегаослу, — но лишь я смогло после этого уговорить его тронуться с места.
— Тогда в чем же проблема? — не выдержал Фук.
— Никакой проблемы нет, — ответило Глубокое Раздумье величавым голосом. — Просто я лишь второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства.
— Но почему второй? — не успокоился Лунквиль. — Почему ты все время говоришь «второй»? Ты ведь не имеешь в виду Мультикортикоидный Яснотронный Титановый Смеситель? Или Пониматикум… Или…
Презрительные огоньки сверкнули на консоли компьютера:
— Ни одного бита мысли я не потрачу на этих кибернетических глупцов! прогремел он. — Я имею в виду не что иное, как тот компьютер, что придет после меня!
Фук начал терять терпение. Он оттолкнул свою записную книжку и пробормотал:
— Что это еще за мессианские замашки!
— Грядущее сокрыто от вас, — промолвило Глубокое Раздумье, — но я в своих сверхмощных цепях могу пускаться в плавание по бесконечным дельта-потокам грядущей вероятности, и я вижу, что однажды настанет день и придет компьютер, которому я недостоин даже просчитывать технические характеристики; но который мне самому суждено будет разработать.
Фук глубоко вздохнул и посмотрел на Лунквиля.
— Ну, ладно. Будем задавать вопрос? — спросил он.
Лунквиль жестом остановил его.
— О каком это компьютере ты говоришь? — обратился он к Глубокому Раздумью.
— О нем я сейчас ничего не скажу, — ответило оно. — До поры. Теперь спрашивайте у меня что- нибудь другое, дабы я могло начать работать. Говорите.
Программисты посмотрели друг на друга и пожали плечами. Фук собрался и начал:
— О, Глубокое Раздумье! — сказал он. — Задача, для выполнения которой мы создали тебя, такова. Мы хотим, чтобы ты дало нам… Ответ!
— Ответ? — переспросило Глубокое Раздумье. — Ответ на какой вопрос?
— Жизни! — выпалил Фук.
— Вселенной! — подхватил Лунквиль.
— И вообще! — закончили они хором.
Глубокое Раздумье помолчало с минуту.
— Непросто, — сказало оно наконец.
— Но ведь ты это можешь?
Снова повисла многозначительная пауза.
— Да, — ответило Глубокое Раздумье. — Это я могу.
— Ответ существует? — спросил Фук сиплым голосом.
— Простой ответ? — добавил Лунквиль.
— Да, — ответило Глубокое Раздумье. — Жизнь, Вселенная и Вообще… Ответ существует. Но, — добавило оно, — мне придется хорошенько подумать.
В этот миг торжественность момента была вдруг нарушена: дверь распахнулась, и в комнату ворвались два человека в выцветших грубых синих плащах и поясах с эмблемой Зарысобанского Университета, раскидывая беспомощных служащих, пытавшихся загородить им дорогу.
— Требуем допустить! — кричал тот из этой пары, что был помоложе, целясь локтем в горло хорошенькой молодой секретарше.
— Не имеете права от нас скрывать! — хрипел старший, выкидывая младшего программиста обратно за дверь.
— Требуем признать, что вы не имеете права нас не допустить! — орал молодой, хотя он уже закрепился внутри комнаты, и никаких дальнейших попыток выдворить его не делалось.
— Кто вы такие? — спросил Лунквиль, в гневе поднимаясь с кресла. — Что вам надо?
— Я — Маджиктиз! — объявил тот, что был постарше.
— А я требую признать, что я — Врумфондель! — крикнул тот, что был помоложе.
Маджиктиз повернулся к Врумфонделю:
— Все нормально, — объяснил он ему сердито, — этого не нужно требовать.
— Отлично! — крикнул Врумфондель, трахнув кулаком по ближайшему столу. — Я — Врумфондель, и это не требование, это факт! Что мы требуем, так это факты!
— Да нет же! — воскликнул в раздражении Маджиктиз. — Это как раз то, чего мы не требуем!
Едва остановившись, чтобы набрать воздуха в легкие, Врумфондель крикнул:
— Мы не требуем фактов! Что мы требуем, так это полное отсутствие фактов! Я требую признать, что я могу быть, а могу не быть Врумфондель!
— Да откуда вы взялись, черт вас дери? — вышел из себя Фук.
— Мы — философы, — сказал Маджиктиз.
— А может быть, и нет! — сказал Врумфондель, погрозив программистам пальцем.
— Нет, мы философы! — настоял Маджиктиз. — Мы вполне определенно выступаем здесь представителями Объединенного Профсоюза Философов, Мудрецов, Светил и Прочих Мыслящих Людей, и мы требуем выключить эту машину, и немедленно!
— А в чем дело? — спросил Лунквиль.
— Это я сейчас объясню, коллега, — сказал Маджиктиз. — Разграничение вот в чем дело.
— Мы требуем признать, — проорал Врумфондель, — что разграничение может быть, а может не быть тем, в чем дело!
— Дело вот в чем: вы со своими машинками складываете единички и нолики, — начал Маджиктиз, — а мы занимаемся вечными истинами, и все довольны, всем спасибо. Хотите, проверьте по платежной ведомости. По закону Поиск Истины в Последней Инстанции является неотъемлемой прерогативой профессиональных мыслителей. А теперь? Какая-то дурацкая машина в один прекрасный день находит эту истину, и что — мы все летим с работы? Прикиньте сами, какой смысл сидеть всю ночь и спорить о том, что Бог может быть, а может не быть, если эта машина может наутро дать нам номер его мобильника?
— Вот именно! — крикнул Врумфондель. — Мы требуем четкого определения и разграничения областей сомнительного и неизвестного!
В этот момент в зале раздался громогласный голос:
