– Она что-то прячет, как я все время подозревал, – сказал Хольцман, стараясь показать лорду Бладду, что тот должен весьма сильно озаботиться этим делом. – Почему «Вен-Ки» настаивает на такой секретности, если сейчас она занимается такой же ерундой, какой она занималась у меня?
Аристократ усмехнулся и пригубил пузырящийся фруктовый напиток из высокого бокала. Бладд откинулся на спинку кресла, стоявшего на балконе, и беззаботно посмотрел на обрывистые берега реки, по которой плыли грузовые суда, везущие товары вверх по реке и в космопорт.
– Разве это не интересно, что она сделала гигантский рывок внезапно, в течение всего двух лет, когда ее освободили от службы? Возможно, эта маленькая смышленая бабенка просто дурачила тебя, Тио! Она прятала все это время свое открытие, чтобы не делить с тобой заслуг.
– Норма Ценва никогда не думала ни о славе, ни о заслугах.
Хольцман отклонил предложение лорда перекусить и нервно мерил шагами балкон, нисколько не интересуясь открывавшимся отсюда видом.
– И этот ее «друг» Венпорт сумел обманом освободить ее от нас, и теперь мы не имеем никаких прав на ее открытия.
Вдруг он почувствовал, как в грудь его вползает смертельный холодок.
– Вот почему корпорация «Вен-Ки» с такой легкостью отказалась от доли в прибылях от продажи плавающих светильников! Что бы там ни творила Норма, доход от ее изобретения сулит доходы, на порядок превышающие потери корпорации. – Он в ярости сжал кулаки. – И мы лишены всего этого!
Бладд тяжело поднялся на ноги, отряхнул с роскошного костюма невидимые пылинки и поправил безукоризненно сидевшую одежду.
– Нет, нет, Тио. Мы отбросили только те концепции, которые являются совершенно новыми. Но если она разработала их так быстро после даты подписанного нами соглашения, то любой приличный адвокат – и даже такой блестящий ученый, как ты – без труда свяжет эту концепцию с более ранними работами Нормы.
Хольцман остановился, когда идея лорда дошла до его сознания.
– Если ее работа касается того, о чем я думаю, то вы совершенно правы, лорд Бладд.
Лорд сделал большой глоток из своего бокала и пододвинул другой Хольцману.
– Выпей, Тио. Тебе надо расслабиться.
– Но как нам проникнуть в комплекс? Мне надо видеть, что делает Норма. Предприятие охраняется десятками наемных охранников, а этот тлулакс смотрит за ними как ястреб.
– Визу этого тлулакса можно без проблем аннулировать, – невозмутимо заметил Бладд, – и я сделаю это немедленно. Кстати, есть еще один факт – хотя Норма Ценва долгое время проживает на Поритрине, она здесь гостья, а не гражданка. Мы можем тут обронить слово, там пустить слушок, посеять сомнения, прекратить снабжение и лишить привилегий.
– Будет ли этого достаточно?
Бладд хрустнул своими унизанными перстнями пальцами и вызвал драгунского капитана.
– Соберите превосходящие силы и отправляйтесь вверх по реке на предприятие Нормы Ценвы. Трех сотен хорошо вооруженных драгун будет достаточно. Подозреваю, что наемники сдадутся, как только увидят вас. Вручите гражданину Тлулакса документы об аннулировании визы, а потом можете произвести обыск и дознание, чтобы выяснить, чем там занимается Норма. Это ведь не проблема?
Хольцман тяжело сглотнул и посмотрел на реку. Теперь вид показался ему очаровательным.
– Нет, милорд. Но Норма будет сопротивляться. Она пошлет срочное послание Аврелию Венпорту. Тук Кидайр подаст жалобу в суд Лиги. Я в этом уверен.
– Да, Тио, это так, но в твоем распоряжении будет несколько месяцев, в течение которых ты сможешь разобраться, что творилось в лаборатории. Если ты не найдешь там ничего достойного внимания, мы извинимся и признаем свою ошибку. Но если Норма совершила прорыв в науке, если она сделала великое изобретение, то мы сами наладим выпуск этой продукции до того, как корпорация «Вен-Ки» успеет заполнить формуляр иска.
Хольцман снова обрел способность улыбаться.
– Вы действительно провидец, лорд Бладд.
– А ты действительно ученый, Тио. Наши противники будут посрамлены и уничтожены.
Человек не должен быть статуей. Человек должен действовать.
Буддисламская сутра в дзеншиитской интерпретации
Вот уже скоро год, как Исмаил выполняет бессмысленные приказы, работая на заводе Нормы Ценвы. Душа Исмаила была мертва. Он исправно трудился вместе со ста тридцатью другими буддисламскими пленниками. Секретный проект был сложен, и рабы медленно строили, переделывали и испытывали странные детали большого нового корабля.
Все это не имело для Исмаила никакого смысла.
Женщина-ученый не была суровым хозяином. Она была настолько сильно поглощена своим делом, что пребывала в счастливой уверенности, будто все вокруг разделяют ее фанатичную увлеченность. Ее партнер тлулакс – Исмаил каждый раз содрогался от отвращения, когда видел этого бывшего работорговца – установил очень долгие рабочие смены.
Ассистенты, инженеры, администраторы и рабы проводили дни и ночи в маленьком поселке, и их единственной целью была постройка экспериментального космического судна. Буддисламские рабы ночевали в простых, но чистых бараках, построенных на вершине плато, где дули сильные ветры, но откуда было видно широкое, усыпанное яркими звездами небо. У Исмаила не было никакой возможности вырваться в Старду хотя бы на один день.
Исмаил не получал вестей от жены и дочерей; не было здесь никого, кто мог бы хоть что-то рассказать о них. Семья была утрачена, и казалось, что навсегда. Каждый день он молился за них, надеясь, что они живы, но в памяти его они стали призраками, живущими только в его снах. Надежды его таяли с каждым днем.
Среди грохота и шума стройки Исмаил увидел своего друга Алиида, который в это время менял картридж ультразвукового инструмента. Когда рабы только прибыли в верховья реки, чтобы приступить к работе над новым тайным проектом, Алиид смог устроиться в ту же команду дневных рабочих, что и Исмаил. Теперь поритринские рабовладельцы разлучили обоих с женами и семьями.
Настроив инструмент, дзеншиит зло заговорил:
– Ты сделал попытку, Исмаил. Ты сделал то, что считал наилучшим – я не могу винить тебя за это, хотя никогда не соглашался с твоей наивной верой в порядочность наших господ. На что ты надеялся, чего ждал? Мы нужны нашим хозяевам бесхребетными, точно такими, каким ты предстал перед ними. Если мы не способны ни на что, кроме беззубых угроз, то какой смысл рабовладельцам обращаться с нами как с людьми? Надо заговорить с ними таким языком, чтобы они стали остерегаться нас. Мы должны показать им клыки и когти.
– Насилие только навлечет на нас наказание. Ты же видел, что они сделали с Белом Моулаем…
Алиид по-волчьи оскалил зубы и перебил друга:
– Да, я видел… но видел ли ты, Исмаил? Чему ты научился за все прошедшие с тех пор годы? Ты застыл на воспоминании о той боли, какую пришлось пережить Белу Моулаю, но ты забыл, чего он достиг. Он объединил нас. Это был трубный глас, не только для поритринских аристократов, которые от испуга отреагировали с невероятной жестокостью, чтобы подавить всякую волю к сопротивлению, но и для всех нас, кто продолжает страдать. В нас, рабах, дремлет до поры могучая сила.
Приверженный своей ненасильственной вере, Исмаил только упрямо покачал головой. Оба опять зашли в тупик. Каждый из них не мог переступить черту, встать на сторону оппонента, не желая перешагнуть разделявшую их пропасть. Когда-то они были добрыми друзьями, которых судьба сблизила сходными жизненными обстоятельствами, но по сути они всегда были разными людьми. Даже одинаковое несчастье не сблизило их. Алиид был полон непоколебимой решимости достичь невозможного – не важно, какой ценой. Исмаил восхищался его убежденностью, но Алиид только на него досадовал.
Когда Исмаил был маленьким, дедушка учил его, во что верить и как жить, но иногда взрослые упрощали истину, чтобы сделать ее более понятной для детей. Теперь Исмаилу тридцать семь лет. Неужели он ошибался всю свою жизнь? Должен ли он найти в себе новую силу, но остаться при этом в тисках дзенсуннитского учения? В глубине души он понимал и чувствовал, что мечты Алиида о насилии неверны и
