Эти слова ее укололи, тем более, что Якт того и добивался. Неужели после стольких лет Якт все еще ревнует к ее чувственной связи с Эндером? Неужели его все еще злит, что она занимается такими вещами, которые для него никакого значения не имеют?
— Когда он ушел, я осталась.
Это означало: ведь я же сдала тот единственный, самый важный экзамен. Почему же ты теперь во мне усомнился?
Якт тут же стушевался. Вот эта черта была в нем великолепна: как только он понимал, что ошибается, то тут же отступал.
— А когда отправилась ты, — ответил он, — я пошел за тобой.
Валентина восприняла это следующим образом: я с тобою, к Эндеру уже не ревную и вообще, прости. Потом, когда они останутся одни, то скажут эти слова друг другу прямо. Им нельзя прилетать на Лузитанию с подозрениями и ревностью в сердце.
Миро, естественно, понятия не имел, что Якт с Валентиной уже помирились. Он лишь заметил родившуюся меж ними напряженность и посчитал, будто явился ее причиной.
— Извините, — промямлил он. — Я не хотел…
— Все в порядке, — успокоил его Якт. — Это я вышел из роли.
— Нет никакой роли, — подчеркнула Валентина и улыбнулась мужу. Тот тоже ответил ей улыбкой.
Как раз это Миро и хотел знать, после чего ему явно сделалось легче.
— Продолжай, — попросила парня Валентина.
— Примем все это в качестве исходной позиции, — включилось изображение Миро.
После такого Валентина не могла сдержаться и расхохоталась. Отчасти оттого, что вся эта гангианская история с филотой в роли души была слишком трудна для восприятия. Отчасти же потому, что ей хотелось разрядить напряженность между собой и Яктом.
— Извини, — буркнула она юноше. — Уж слишком сильная это «исходная позиция». Если это всего лишь вступление, то никак не могу дождаться выводов.
Миро мгновенно понял чувства женщины и улыбнулся в ответ.
— У меня было много времени на размышления, — пояснил он. — Именно таковыми были мои рассуждения относительно сути жизни: все во вселенной является лишь поведением филот. Но имеется еще кое-что, о чем мы хотим вам рассказать. И, возможно, спросить. — Он обратился к Якту. — Как раз это весьма важно для удержания Лузитанского Флота.
Якт покачал головой.
— Очень мило, когда кто-нибудь время от времени подкинет косточку и мне.
Валентина одарила мужа одной из самых очаровательных своих улыбок.
— Я понимаю это так, что будешь благодарен мне, если несколько из них я тебе поломаю.
Якт рассмеялся.
— Продолжай, Миро, — попросила Валентина.
Ей ответил компьютерный образ.
— Если вся наша действительность — это только лишь поведение филот, то, вполне очевидно, что большинство из них разумно или же достаточно сильно всего лишь настолько, чтобы действовать как мезон или же удерживать в целости нейтрон. Очень немногие из них обладают достаточной силой воли, чтобы стать живыми, чтобы управлять живым организмом. И совсем уж ничтожное количество достаточно сильно, чтобы управлять… нет, чтобы быть… организмом разумным. Тем не менее, даже самое сложное и разумное существо, например, королева улья, как и все остальное, в принципе является всего лишь филотой. Ее тождественность и жизнь получаются из выполняемой ею роли, но, по-настоящему, это всего лишь филота.
— Мое 'я'… моя воля… являются субатомной частицей? спросила Валентина.
— Забавная идея. — Якт, улыбаясь, покачал головой. — Мой сапог и я — близнецы-братья.
Миро слабо улыбнулся. А его изображение ответило:
— Если звезда и атом водорода являются братьями, тогда — так, имеется родство между тобою и филотами, творящими обычные предметы, такие, например, как твой сапог.
Валентина заметила, что на сей раз Миро ничего про себя не проговаривал. Откуда же программа, создающая изображение парня, взяла сравнение со звездами и атомами водорода, раз Миро ничего ей не подсказывал? Валентина никогда не слыхала о программе, способной самостоятельно провозгласить настолько сложное и в то же время осмысленное высказывание.
— Вполне возможно, что во вселенной существуют другие типы родства, о которых вы не имеете понятия, — продолжало компьютерное изображение. — Вполне возможно, что существует жизнь, которую вы еще не встречали.
Валентина отметила, что миро взволнован. Чем-то обеспокоен. Как будто ему не нравилось то, что делает его изображение.
— О какой жизни ты говоришь? — спросил Якт.
— Существует некое явление, весьма распространенное, но в то же время совершенно не объясненное. Все относятся к нему как к чему-то совершенно естественному, и никто им не заинтересовался. Я говорю о том, что ни разу соединение через анзибль не было прервано.
— Ерунда, — заявил Якт. — Один из анзиблей на Трондхейме не работал целых шесть месяцев.
