видеть происходящее за спиной. Взгляду представала вереница ее собственных отражений, уходящих в бесконечные просторы начинающейся за зеркальной поверхностью вселенной.
Она чувствовала, как вливается
Когда Лилит вздохнула и наконец вышла из межзеркального пространства, эффект был ошеломляющим. Прежде чем исчезнуть, отражения Лилит еще мгновение висели в воздухе и лишь потом растворились.
Итак… Жалка Пуст умирает. Надоедливая старая рухлядь, туда ей и дорога. Ведь эта ведьма никогда не понимала, каким могуществом обладает, – она относилась к тем людям, которые опасаются творить добро только потому, что боятся причинить вред. Такие людишки воспринимают все настолько серьезно, что, прежде чем исполнить желание какого-нибудь муравья, прямо-таки изведутся от моральных терзаний – а вдруг случится что-нибудь плохое?
Лилит окинула взглядом город. Что ж, препятствий больше нет. Хотя, честно говоря, эта дура старая ведьма была лишь незначительной помехой.
Но теперь дорога полностью открыта.
Дорога к счастливому концу.
Шабаш на вершине горы мало-помалу вошел в свое обычное русло.
Художники и писатели всегда имели несколько искаженное представление о том, что творится на шабашах ведьм. Просто эти люди слишком много времени проводят в душных комнатках с задернутыми шторами, вместо того чтобы иногда взять да и прогуляться на здоровом свежем воздухе.
Вот, к примеру, пресловутые танцы нагишом. В местах с умеренным климатом крайне нечасто выдаются такие ночи, когда кому-нибудь придет в голову раздеться догола и что-то там сплясать.
Не говоря уже о камешках под ногами, чертополохе и всяческих колючках.
Ну а эти боги с козлиными головами? Большинство ведьм вообще не верят ни в каких богов. Они, конечно, знают, что боги существуют. Мало того, время от времени им даже приходится иметь с ними дело. Но вот верить… Нет, в богов ведьмы не верят. Слишком уж хорошо они знают этих самых богов. Это все равно что верить, например, в почтальона.
Далее – еда и питье. Мясо разных рептилий и все такое прочее. На самом деле ничего подобного ведьмы не едят. Можно, конечно, упрекнуть: мол, они кладут в чашку столько сахара, что потом ложку не провернешь, постоянно макают в чай имбирное печенье и пьют, шумно прихлебывая из блюдечка – подобное хлюпанье мы больше привыкли слышать из сточных канав, даже если бы они ели лягушачьи лапки, и то производили бы впечатление куда приятнее. Но это все, в чем можно их упрекнуть.
Затем – всякие волшебные мази и снадобья. Здесь художникам и писателям повезло куда больше, но это чистое везение. Просто большинство ведьм пребывают в том почтенном возрасте, когда разные мази и притирания обретают в ваших глазах изрядную привлекательность. Вот и на сегодняшнем шабаше по крайней мере двое из присутствующих были натерты знаменитой грудной мазью матушки Ветровоск, которую она готовила из гусиного жира с шалфеем. Мазь эта хоть и не позволяла летать и наблюдать всякие интересные Видения, зато здорово уберегала от простуды – в основном благодаря пронзительному запаху, который появлялся на вторую неделю после приготовления и удерживал окружающих на таком почтительном расстоянии, что подцепить от них какую-нибудь инфекцию было попросту невозможно.
И наконец, сами шабаши как таковые. Ведьма по природе своей животное отнюдь не стадное – тем более когда речь заходит о других ведьмах. У них вечно возникает конфликт сильных личностей. Сборище ведьм – это группа, состоящая сплошь из вожаков, которым некого возглавлять. Основное неписаное правило ведьмовства гласит: «Делай не то, что хочешь, а то, что я тебе говорю». Поэтому выражение «шабаш ведьм» в корне неправильно, обычно это «шабаш ведьмы».
Вместе ведьмы собираются только тогда, когда иного выхода нет.
Вот как, к примеру, сейчас.
Учитывая отсутствие Жалки Пуст, разговор вскоре перешел на все растущую нехватку ведьм[6].
– Как ни одной? – удивилась матушка Ветровоск.
– Вот так. Ни одной, – пожала плечами мамаша Бревис.
– По мне, так это просто ужасно, – нахмурилась матушка Ветровоск. – Даже отвратительно.
– Ась? – переспросила старая мамаша Дипбаж.
– Она говорит, что это отвратительно! – прокричала ей на ухо мамаша Бревис.
– Ась?
– Нет ни одной девчонки на замену! На место Жалки!
– А.
Смысл сказанного понемногу начал доходить до старой ведьмы.
– Если никто не будет крошки, я их, пожалуй, подъем, – вдруг встряла в беседу нянюшка Ягг.
– Вот когда я была молода, ничего подобного не случалось, – строго заявила матушка Ветровоск. – Только по эту сторону горы жило не меньше дюжины ведьм. Само собой, то было до нынешней моды, – она скривила губы, – когда каждый развлекается как знает. Уж больно много всяческих развлечений стало в наши дни. Вот в мою бытность девушкой мы никогда по одиночке не развлекались. Все времени не было.
– В общем, как говорят умные люди, «тем пофигут», – глубокомысленно заметила нянюшка Ягг.
– Что?
– Тем пофигут. Значит, то было тогда, а то сейчас, – пояснила нянюшка.
– Нечего мне рассказывать, Гита Ягг. Сама знаю, когда – тогда, а когда – сейчас.
– Надо шагать в ногу со временем.
– Не понимаю, с чего бы это. И никак не могу взять в толк, почему мы…
– Видать, опять придется расширять границы, – сказала мамаша Бревис.
– Ну уж нет, – поспешно отозвалась матушка Ветровоск. – На мне и так уже целых четыре деревни. Метла остыть не успевает.
– Теперь, когда матери Пуст нет, нас осталось слишком мало, – возразила мамаша Бревис. – Знаю, она, конечно, делала не так уж и много, учитывая ту, другую, ее работу, но тем не менее кое-чем помогала. Ведь иногда достаточно просто быть. Местная ведьма должна быть, и все тут.
Четыре ведьмы уныло уставились на пламя костра. То есть уставились на костер только три из них. Нянюшка Ягг, которая во всем старалась видеть хорошую сторону, принялась поджаривать себе тост.
– А вот, к примеру, в Рыбьих Ручьях так они себе волшебника завели, – сказала мамаша Бревис. – Когда тетушка Безнадежна преставилась, оказалось вдруг, что сменить-то ее и некому. Ну, тогда и послали в Анк-Морпорк за волшебником. Самый настоящий волшебник. С посохом. У него там и свое заведение и все такое, а на дверях бронзовая табличка. Так на ней и написано: «Валшебник».
Ведьмы вздохнули.
– Госпожа Синьж померла, – добавила мамаша Бревис. – И мамаша Крюкш приказала долго жить.
– Неужто? Старуха Мейбл Крюкш? – удивилась нянюшка Ягг сквозь крошки. – Это сколько ж ей было?
– Сто девятнадцать годков, – с охотой сообщила мамаша Бревис. – Я ей как-то говорю: «И не надоело тебе в твои-то годы по горам лазать», – да она и слушать не желала…
– Да уж, встречаются такие, – кивнула матушка Ветровоск. – Упрямые как ослицы. Только вели им чего-нибудь не делать, так они ни перед чем не остановятся, а все равно сделают по-своему.
– Знаете, а я ведь слышала ее самые распоследние слова, – похвасталась мамаша Бревис.
– И что же она сказала? – поинтересовалась матушка Ветровоск.
– Как мне помнится, «вот зараза».
– Да, наверное, именно так ей и хотелось уйти… – грустно промолвила нянюшка Ягг. Остальные ведьмы согласно закивали.
– Знаете что… А ведь не иначе как конец настает ведьмовству в наших-то краях, – заметила мамаша Бревис.
Они снова уставились на огонь.
– Зефира, небось, никто не догадался захватить? – с затаенной надеждой осведомилась нянюшка
