его взгляд уловил какое-то движение. Он снова взглянул на утесы, и воздух вдруг заполнился уже слышанной им музыкой — музыкой боли и экзальтированного отчаяния. Кьюджел смотрел в удивлении. Большое крылатое существо в белом пролетело в воздухе над утесами. Крылья у него огромные, с ребрами из черного хитина, соединенными серой перепонкой. Кьюджел в благоговейном страхе следил, как оно исчезло в пещере высоко в одном из утесов.
Прозвенел гонг; откуда он звонит, Кьюджел не смог определить. Отголоски дрожали в воздухе; когда они стихли, неслышная музыка снова стала почти ощутимой. Из долины появилось крылатое существо, оно несло человека, возраст и пол которого на расстоянии Кьюджел не смог определить. Существо повисло над утесами и выпустило свою ношу. Кьюджелу показалось, что он слышит слабый крик, музыка звучала печально, величественно, благородно. Тело, казалось, медленно падает с большой высоты; но вот оно ударилось о землю у основания холмов. Крылатое существо, выронив человека, скользнуло на утес, сложило крылья и стояло, как часовой, глядя на долину.
Кьюджел спрятался за скалой. Заметили ли его? Он не знал. Глубоко вздохнул. Этот печальный золотой мир прошлого ему не нравится; чем скорее он отсюда уберется, тем лучше. Он осмотрел кольцо, которым снабдил его Фарезм, но камень был тусклым, как стекло, никакие искорки не указывали направление к ВСЕОБЩНОСТИ. Этого Кьюджел и боялся. Фарезм ошибся в своих расчетах, и Кьюджел никогда не сможет вернуться в свое время.
Хлопанье крыльев заставило его взглянуть в небо. Он снова прижался в укрытии за скалой. Печальная музыка удалилась, крылатое существо пролетело на фоне солнца и бросило свою жертву к подножию утесов. Затем с хлопаньем крыльев приземлилось на выступе и вошло в пещеру. Кьюджел встал и, пригнувшись, побежал по тропе в янтарных сумерках.
Тропа вскоре привела к роще, здесь Кьюджел остановился, чтобы перевести дыхание, после этого пошел осторожнее. Пересек полосу обработанной земли, на которой стояла пустая хижина. Кьюджел хотел использовать ее в качестве убежища на ночь, но ему показалось, что изнутри на него смотрит какая-то черная фигура, и он прошел мимо.
Тропа уводила от утесов, через холмистую равнину, и как раз перед наступлением темноты Кьюджел подошел к деревне на берегу пруда.
Приближался он осторожно, но аккуратность и признаки хорошего ведения хозяйства подбодрили его. В парке у пруда стоял павильон, вероятно, предназначенный для музыкантов, мимов и декламации. Парк окружали аккуратные маленькие дома с высокими фронтонами, увенчанными декоративными гребнями. На противоположной стороне пруда располагалось большое здание с красивым фасадом, выложенным эмалированными красными, желтыми и синими пластинками. Три высоких гребня служили крышей здания, на центральном, самом высоком, виднелось сложное резное изображение, а боковые поддерживали много сферических голубых фонарей. Перед зданием широкий навес, под ним столики и скамьи на открытом воздухе, все освещено красными и желтыми фонарями в форме шаров. За столиками сидели жители поселка, курили, пили вино, а юноши и девушки исполняли эксцентрический танец, заключавшийся в высоком подбрасывании ног под музыку труб и концертино.
Подбодренный спокойствием этой сцены, Кьюджел приблизился. Жители деревни относились к типу людей, какие раньше Кьюджелу не встречались. Сравнительно невысокие, с большими головами и длинными беспокойными руками. Кожа оранжевого цвета, глаза и зубы черные, волосы, тоже черные, свисают вокруг лиц, оканчиваясь у мужчин нитью голубых бусинок, а у женщин волосы взяты в кольца и собраны в сложных прическах. Мощные челюсти, широкие плоские щеки, длинные большие раскосые глаза, внешние края которых опущены. Носы и уши длинные, эти люди способны шевелить ими, отчего лица их становятся очень живыми и подвижными. Мужчины в черных камзолах, коричневых плащах, головной убор представляет собой широкий черный диск, черный цилиндр, еще один диск, меньший, и все это окружено позолоченным шаром. На женщинах черные брюки, коричневые блузки с эмалированным диском на животе, к каждой ягодице подвешен искусственный хвост из зеленых или красных перьев, возможно, показатель их брачного статуса.
Кьюджел вышел на свет фонарей; все разговоры смолкли. Носы застыли, взгляды устремились к нему, уши изогнулись в любопытстве. Кьюджел улыбался направо и налево, в вежливом, включающем всех приветствии взмахивал руками и сел у пустого столика.
За различными столиками начались возбужденные разговоры, слишком тихие, чтобы Кьюджел их услышал. Вскоре один из стариков подошел к столику Кьюджела и произнес фразу, которую Кьюджел не понял, потому что устройство Фарезма еще не набрало достаточного материала для преобразования значений. Кьюджел вежливо улыбнулся, беспомощно развел руками. Старик сказал еще что-то, более резко, и снова Кьюджел показал, что не понимает. Старик неодобрительно резко кивнул и отвернулся. Кьюджел жестом подозвал хозяина, указал на хлеб и вино на соседнем столике и выразил желание, чтобы ему принесли то же самое.
Хозяин задал вопрос, который, несмотря на его непонятность, Кьюджел истолковал. Он показал золотую монету, и хозяин удалился.
Разговоры за столиками возобновились, и вскоре Кьюджел начал понимать их. Поев и напившись, он встал и направился к столику старика, который заговорил с ним первым. Тут он почтительно поклонился.
— Разрешите присесть за ваш столик?
— Конечно, если хочешь. Садись. — Старик указал на стул. — По твоему поведению я решил, что ты не только нем и глух, но еще и ограничен в умственном развитии. Теперь ясно, что ты по крайней мере можешь говорить и слышать.
— Я обладаю и разумом, — сказал Кьюджел. — Как путешественник издалека, незнакомый с вашими обычаями, я решил спокойно понаблюдать некоторое время, чтобы из-за своего незнания не нарушить приличий.
— Разумно, хотя и странно, — заметил старик. — Но твое поведение пока не противоречит ортодоксии. Можно ли узнать, что привело тебя в Ферван?
Кьюджел взглянул на кольцо: камень тускл и безжизнен; ВСЕОБЩНОСТЬ находится где-то в другом месте.
— Я живу в отсталой местности; путешествую, чтобы узнать обычаи и стиль жизни более цивилизованных народов.
— Вот как! — Старик некоторое время обдумывал его слова, потом одобрительно кивнул. — Твоя одежда и тип лица мне не знакомы; где же твоя родина?
— Она так далеко, что до настоящего времени я никогда не слышал о Ферване.