Оба этих качества были свойственны и Лиле, которая уверенно жонглировала ими, в зависимости от того, что в данный момент сулило ей большую выгоду. Однако, в отличие от кисули, Лиля терпеть не могла, когда Ириша ею любуется.
– Прекрати пялиться… Когда ты так смотришь, ты похожа на какую-то сумасшедшую извращенку… – шипела она гневливо.
Как видно, в глубоком колодце Иришиного чувства Лиле не звезды мерещились, но бездны.
Как и Лиля, кисуля ненавидела сквозняки. Требуя, чтобы Ириша закрыла фрамугу, Лиля жаловалась на все существующие болезни разом – и на какое-то наследственное заболевание почек, и на слабый иммунитет, мол, грипп всюду, вирусы, а летом, помнила Ириша, Лиле не давали покоя лютые комары. При Лиле Ириша не открывала окон. В Иришиной квартире всегда было влажно и душно. Когда Лиля пропала, Ириша продолжала истово соблюдать Лилины запреты («ведь вернется!»). В день, когда она принесла свой фаленопсис «Джамбо де Превиль» (так звали кисулю «по документам») и установила его на подоконник, на градуснике было тридцать два. Однако кисуле понравились все тридцать два и Ириша почувствовала: так правильно.
В повадках кисули обнаружилось так много родного…
Например, она обожала музыку.
Кисуля требовала, чтобы Ириша закрывала на ночь шторы (Лиля – та не одобряла занятий любовью при свете).
Кисуля жгуче ненавидела общество куцей драцены и никогда не цветшего кактуса (других растений у Ириши не было). Лиля же презирала общество Иришиных родственников, коллег и друзей. Ирише пришлось убрать впавшие в немилость растения на кухонный подоконник и раздружиться с кое-какими приятелями. Впрочем, и то, и другое она сделала без сожаления.
Когда же все требования бывали соблюдены, кисуля, как и некогда Лиля, как-то по-особенному полно умиротворялась. Не глядела букой, не язвила и не ныла. Но расправляла лепестки и начинала источать оргиастический нектар Абсолютно Счастливого Существа…
Кстати о друзьях и обществе. Гости бывали у Ириши нечасто, но мало кто из визитёров удерживался от того, чтобы тайком хихикнуть в кулачок, завидев разодетую кисулю на широкой кружевной салфетке… Некогда Ириша ловила сдавленные смешки и скабрезные взгляды, представляя Лилю приятелям «из нормальной жизни».
– А это Лиля, моя подруга. Ей негде жить, поэтому сейчас она живет у меня.
«Знаем мы таких подруг…» – снисходительно улыбались гости.
Но, как когда-то и с Лилей, Ирише было нисколечко не стыдно.
Однажды Ириша наконец-то решилась сформулировать свое открытие, свою истину: орхидеи – это как бы отчасти женщины. И обращаться с ними следует как с женщинами…
Вскоре, когда Ириша осознала, что даже не подозревает, чем подкармливать кисулю, она накупила себе иллюстрированных книг по домашнему разведению орхидей. Принялась читать. И что же? По некоторым смутным намекам – где интонация, а где вычурный двусмысленный оборот – она с удивлением, переходящим в восторг, обнаружила: авторы тех книг тоже ее истину знали! «Орхидея странно воздействует на цветоводов-любителей… Сумасшедшие коллекционеры доводили себя до разорения, чтобы утолить свою страсть и завладеть редким растением, которое с трудом цвело даже в самых роскошных оранжереях викторианской эпохи…» – писали в «Большой энциклопедии комнатных растений» на странице триста семьдесят четвертой.
«Выходит, я всего лишь променяла одну женщину на другую. Оно, конечно, вышло бы смешнее, если бы я променяла Лилию на Розу, но и так, в общем, символично», – размышляла Ириша, покачиваясь в медленном гамаке на границе сна и полусна. Под окном искрила электрическая колбаса полуночной электрички. В полуметре от ее кривой, на рогалик похожей ортопедической подушки, потакал теплым кондиционерным ветрам и сполохам сине-зеленой весенней ночи, степенно покачивая крыльями цветков- бабочек, длинный, буро-зеленый стебель фаленопсиса вида «Джамбо де Превиль».
Каждый раз проходя мимо безликого серого здания, где располагалась астрологическая консультация Гарика, Ириша ощущала себя как будто виноватой. Обещала зайти через неделю, а ведь таких недель пролетело уже восемь… Перед ее мысленным взором вставало бледное, с лошадиной челюстью лицо Гарика. Выражение его глаз было как обычно выжидательным. «Ну что там у вас, барышня?» – будто спрашивал он, отмахиваясь от сигаретного дыма.
Нет, обиды на Гарика Ириша не затаила. И не тяготили ее чудные астрологические разговоры. И даже тот, повышенной концентрации раствор сумасшедших, в котором приходилось добывать себе пищу акуле- Гарику, ее, нежнокожую, не раздражал, скорее уж забавлял и наводил на полезные размышленья. В конце концов дотошные прохвосты из торговой фирмы, где она работала, были такими же психами, разве что галлюцинации видели чуточку другие, где у первых ректификация и ундецили, у вторых – счета-фактуры и «черный аудит».
Причина охлаждения была другой: Ирише стыдно было признаться Гарику, даже ему, что его орхидейный совет, такой простой, первобытной симпатической магией отдающий, оказался тем самым решением, нет, не так – Решением той самой Задачи, что доводила Иришу до исступленья с самой зимы.
Как-то это унижало человеческую природу, что ли…
Ведь Ириша привыкла думать, что душа – это кружевные потемки, что она – структура, этакая живая машина, в сотни раз более сложная, чем всякий компьютер или японский робот. И если в этой машине что- то ломается, чинить ее, подкручивать ее разболтавшиеся винты своей божественной отверткой должен Господь Бог лично. А тут – купила цветок, принялась лелеять его и… всё наладилось, затянулись гноящиеся раны, рассеялась, как злое наважденье, боль.
Ей было стыдно перед Гариком, что ее боль оказалась такой, что ли, обиходной. Той болью, которую снять можно одной таблеткой анальгина. А ведь она думала – метастазы, умереть от нее…
Как-то, рассуждая так – о Гарике и боли – Ириша прошла мимо афишной тумбы, цепью пристегнутой к кованой ограде клуба «Винни-Милли». На тумбе – объявление: вечеринка for girls only. Юбилейная, с розыгрышем ценных призов и бесплатным мартини для обладателей клубных карт.
К слову, о том, что же за диво такое – это Винни-Милли, в честь которого назван единственный в городе лесби-клуб – Ириша ломала голову не один год, но так ничего толком и не выяснила. Ответа не знала даже мужеподобная любовница хозяйки с рыжим ежиком волос, девушка-буч по имени Мася, твердой рукою правившая заведением.
По четным дням Ириша прозревала некое смутное сходство этого загадочного Винни-Милли с Вимм Биль Даном, придурковатым ушастым зверем с картонных упаковок сока, и с душкой Винни Пухом из советского мультика. Возможно, у кого-то из них был сын, возможно, это даже их совместный сын – Винни Пуха и Вимм Биль Дана – они его усыновили, как голландская гей-семья… По нечетным же Ириша была уверена, что слово это ничего не значит и является примером коммерческой глоссолалии, та же история, что с названиями моделей импортных автомобилей. Что значит «Авензис»? А «Королла»? Что такое «Авео» или, допустим, «Импреза»? Да ничего. Обериу. Бабубы. Агу-агу. Фрагменты речи городских эльфов, а может, имена божков продвижения и реализации? Кстати, у входа в «Винни-Милли» стояли две изваянные из алебастра фигуры крылатых женщин с фригидными лицами – чем не эльфини-богини?
Днем «Винни-Милли» прикидывался обычным дорогим рестораном – там подавали бизнес-ланчи и сложные блюда, надерганные из европейских кулинарных книг, там, в укромной полутьме, алчноглазые секретарши гладили носками туфель обрюзгшие икры своих боссов… Но каждую вторую и четвертую пятницы месяца в «Винни-Милли» объявлялся, как в бане, «женский день». Точнее, вечер.
Чмокнув приунывшую кисулю («Ну я и так уже никуда не хожу, как монахиня стала!» – виновато пролепетала Ириша), она на цыпочках выскользнула из квартиры.
В «Винни-Милли» было, как обычно, накурено.
Ириша давно заметила: женщины, попадающие в заведение «для лесбиянок», стараются казаться более брутальными, чем они есть на самом деле. Курят вдвое от обычного, ругаются матом, многие специально надевают темные очки и серьги в форме черепов, если пьют – так всенепременно залпом. Защитная реакция на отсутствующего агрессора…
Настоящих лесбиянок (сколь бы обязывающе ни звучало это словосочетание!) на «женских днях»
