нему в кабинет и дышать ему в затылок! Тогда-то он его вышвырнет вон, как собаку! Элмер очнулся и увидел, что стоит, прислонившись к дереву, обламывая молодые веточки, а напротив, под уличным фонарем, стоит Джим Леффертс.
- Что-то ты, брат, Сорви-Голова, неважно выглядишь, - сказал Джим.
Элмер попытался принять вид, полный достоинства, но не выдержал:
- Ох, да, плохо мое дело! И зачем я только сунулся к этим святошам!…
- Что они над тобой вытворяют? А впрочем, ладно, можешь не рассказывать. Выпить тебе надо, вот что.
- Еще как надо!
- У меня дома есть кварта отличного кукурузного виски: раздобыл у местного самогонщика. Моя комната как раз в этом корпусе. Пошли!
За первой рюмкой Элмер притих. Он еще не пришел в себя после того, что случилось, и инстинктивно тянулся к Джиму - единственному, кто мог увести его от всех этих ужасов.
Однако он уже отвык от спиртного; он быстро пьянел. Еще не допив второй рюмки, он уже стал похваляться своими успехами в церковном красноречии и снисходительно сообщил Джиму, что никогда еще в стенах Тервиллингер-колледжа не появлялся столь многообещающий оратор и что в эту самую минуту за него молятся, его ждут сам ректор и преподаватели - в полном составе!
- Только, - в голосе его снова прозвучали виноватые нотки, - может, по-твоему, мне лучше к ним не возвращаться, а?…
Джим стоял у открытого окна.
- Да нет, - медленно произнес он, - теперь я вижу… Лучше ты возвращайся. У меня есть мятные лепешки. Пососи немножко - отобьет запах. Ну, прощай, Сорви-Голова!
Он сумел убедить даже самого Джима!
- О-о! Да он - владыка мира! Только чуточку, самую малость, под хмельком…
Он вышел на улицу счастливый и гордый. Какая красота вокруг! Какие высокие деревья! Что за прекрасная витрина у этого аптекарского магазина и как чудесно поблескивают глянцевые обложки разложенных на ней журналов! Далекие звуки рояля, волшебно! Какие очаровательные девушки, эти студентки-однокурсницы! А студенты - красота, а не ребята! Молодцы! Он был доволен всем и всеми. Ну, а сам-то он разве плох? Парень - что надо! Куда девались вся его злость и желчность? От них и следа не осталось! Как ласково он обошелся с Джимом Леффертсом, этим несчастным, одиноким грешником!… Другие могут махнуть на него рукой и отвернуться; он, Элмер, никогда!
Бедняга Джим! Какая у него жуткая комнатушка - тесная, узкая, койка не застлана… на стопке книг валяются ботинки, трубка, вырезанная из кукурузного початка… Ах, бедненький! Надо будет его простить. Надо будет зайти к нему как-нибудь и убрать комнату. (Нельзя сказать, чтобы в былые времена Элмер хотя бы раз наводил порядок в комнате.)
Ах, какая дивная весенняя ночь! Какие они, в общем-то, славные ребята - и сам ректор да и другие тоже - не пожалели потратить целый вечер, чтобы только помолиться за него!
И почему это ему так хорошо? А-а, ясно! Он услышал Глас Божий! Господь все-таки явился ему - правда, не материально, а это… спиртуозно… нет, спиритуально - вот как! Наконец-то! Теперь - вперед, и мир будет у наших ног!…
Он вихрем ворвался в дом ректора и, выпрямившись во весь рост в дверях (остальные, замерев на коленях, воззрились на него снизу вверх), гаркнул:
- Снизошло! Точно - по всему чувствую! Господь открыл мне глаза, и я прозрел! Я вижу теперь, как здорово устроен наш мир! Знаете, вот прямо как слышу его голос: 'Разве, - говорит, - ты не хочешь возлюбить ближних и помочь им обрести счастье? Неужели ты хочешь остаться черствым себялюбцем или ты стремишься… это… помочь людям?'
Он остановился. Его слушали молча, с интересом, изредка одобрительно вздыхая: 'Аминь…'
- Честное слово, потрясающе! Понимаете - вдруг, сам не знаю почему, чувствую, что стал намного лучше, совсем не такой, как вышел отсюда. По-моему, определенно - Глас Господень! А по-вашему как, господин ректор?
- О, я уверен! - воскликнул ректор, торопливо вставая и потирая колени. - Теперь, я чувствую, с нашим братом все обстоит благополучно. Настал священный миг - он услышал Глас Господень и пред лицом всевышнего вступает на благороднейшее поприще служения богу. Вы со мною согласны? - добавил он, обращаясь к декану.
- Восславим господа, - отозвался декан и посмотрел на часы.
По дороге домой - они возвращались вдвоем - старейший из педагогов сказал декану:
- Да, это была поистине радостная и торжественная минута… И вместе с тем - э-э… гм… - несколько неожиданная. Никак не думал, что молодой Гентри удовольствуется тихими радостями пути праведного. Кстати, э-э… почему это от него так пахло мятой?
- Наверное, зашел по пути в аптекарский магазин, выпил чего-нибудь прохладительного. Не знаю, как вы, брат, а я что-то не слишком одобряю эти прохладительные напитки. Вещь, конечно, сама по себе вполне невинная, но все же это приводит к неразборчивости. Ну как может человек, который пьет имбирное пиво - как он может до конца прочувствовать, какая скверна - пиво настоящее?
- Да, да, - закивал головой старейший из преподавателей (ему было шестьдесят восемь лет, так что шестидесятилетний декан был рядом с ним просто мальчишка). - Скажите, брат, а какого вы мнения вообще о молодом Гентри? Как о будущем пастыре? Я знаю, что, до того как попасть сюда, вы достойно послужили на кафедре, да и я сам, прямо скажу, тоже… Ну, а если бы вам теперь было лет двадцать - двадцать пять, пошли бы вы все-таки в священники, если бы знали, куда повернет история?
- Да что вы, брат! - огорчился декан. - Конечно! Что за вопрос! Что сталось бы со всей нашей работой в Тервиллингере, с нашей главной идеей: противодействовать язычеству, что насаждается в крупных университетах?… Чего бы все это стоило, если бы священнослужение не было самым высоким идеалом!…
- Да, знаю, знаю… Просто иной раз приходит в голову… Все эти новые профессии… медицина, реклама. Мир идет вперед гигантскими шагами! Попомните мои слова - лет через сорок, году так в сорок третьем, люди будут летать по воздуху в машинах со скоростью миль эдак сто в час!
- Дорогой друг, если бы богу угодно было, чтобы люди летали, он дал бы нам крылья.
- Но в писании есть пророчества…
- Там говорится об иных полетах - в чисто духовном, символическом смысле. Нет, нет! Никогда не следует искажать ясную мудрость библии. Я мог бы привести вам сотни цитат, которые неоспоримо доказывают, что до того дня, пока мы не восстанем из мертвых и не вознесемся к нему, господь повелел нам пребывать здесь, на земле.
- Гм-м… Возможно… Ну, вот и мой дом. Спокойной ночи, брат.
Декан вошел в свой дом - маленький, приземистый домишко.
- Ну, как сошло? - спросила его жена.
- Великолепно! Молодой Гентри, несомненно, услышал Глас Божий. Он как-то сразу преобразился, возвысился духом. Это вообще незаурядная личность, что-то в нем есть… только вот…
Раздраженно крякнув, декан уселся в плетеную качалку, скинул башмаки, ворча, нащупал шлепанцы…
- Только никак я не могу почувствовать к нему симпатию - не нравится, да и только! Скажи-ка, Эмма: если бы мне сейчас было столько же, сколько ему - ты как думаешь, пошел бы я в священники? Зная наперед, как все повернется в мире?
- Что это ты такое говоришь, Генри? С чего бы это ты вдруг? Конечно - да! А иначе чего стоит тогда вся наша жизнь? Ради чего мы тогда себе в стольком отказывали, и вообще?…
- Да, да, знаю. Так, иногда подумается… А от чего мы, если разобраться, отказались? Знаешь, и проповеднику иногда не мешает посмотреть правде в глаза!… В конце концов, те два года, что я торговал коврами - ну, до того, как пошел в семинарию, - дела шли неважно. Может быть, так и зарабатывал бы не
