золотом фоне сплетающиеся стебельки трав… или струи воды? Нет, красивая вещь. Может, и правда старинная? Колька положил левую ногу на колено правой, примерил шпору. Вместе с белой кроссовкой она выглядела чудно, но мальчишка вспомнил, как в одном иллюстрированном альбоме видел английских кавалеристов – в ботинках с обмотками и при шпорах. Если уж благородные сэры и лорды носили шпоры на ботинках, то почему бы не прицепить их кроссовкам? Шпоры на кроссовках, йоу!
Кожаные ремни, окаменевшие от старости, плохо завязывались – пряжек-то не было! Колька пыхтел и шёпотом ругался, но закрепил левую шпору и принялся за правую. С ней пошло легче – то ли ремень не так высох, то ли еще что.
Справившись с этим, он поднялся на ноги и почувствовал – стоять не очень удобно. Конечно, нижний ремень был рассчитан на то, чтоб проходить под каблуком, а где на кроссовках каблуки? Кроме того, шпоры немного болтались – затянуть ремни плотно не удалось. Тем не менее мальчишка прошагал к ростовому зеркалу в зале и полюбовался на свое отражение.
Вид был как у пацана, который зачем-то присобачил к белым кроссовкам шпоры. И все. Конечно, на сапогах смотрелось бы лучше…
Колька вытянул руки по швам и пристукнул задниками кроссовок – как гусар в кино.
Не разу в жизни ему не доводилось терять сознание, поэтому он не знал, с чем сравнить состояние, в котором он находился – сколько? Наверное недолго – ведь Колька даже упасть не спел! Он по-прежнему стоял на ногах, да, вот только…
…стоял он на узкой тропинке, выложенной кроваво-красным кирпичом и прямо, словно стрела, ведшей к трехбашенному замку – серому, даже черным казавшемуся в голубом небе. По обе стороны тропинки лежал зеленый, веселый, только очень молчаливый, без птичьего пения или хоть ветерка, сад. Ну, а вдоль самой тропинки, по бокам слева, были тесно расставлены статуи. Колька оказался в самом начале этого то ли музея, то ли еще чего.
Впрочем, решение этого вопроса Кольку беспокоило менее всего. Его даже не очень беспокоило куда он попал. Важнее казалось другое – врубился, а ЕСТЬ ли это на самом деле? Или он поскользнулся на льду у подъезда, тюкнулся темечком и лежит в травматологии? Если так, то лучше закрыть глаза…
Он так и сделал. И стоял, зажмурившись, довольно долго, пока не сообразил, до чего по-идиотски это выглядит. Но, открыв глаза, Колька туи же захотел закрыть их снова, потому что до него дошло, что тут – лето.
Нагнувшись, мальчишка сорвал травинку у тропы. Травинка оказалась настоящая, живая. Колька растер ее – пальцы остались выпачканы зеленью. Кстати, нагибаясь за ней, он заметил, что шпоры все еще держаться на кроссовках.
С абсолютно безумной надеждой парень выпрямился и 'щелкнул каблуками'…
…Он стоял у зеркала в комнате родителей – именно так, как это себе и представил.
– Ффф… – вырвалось у Кольки облегченное. Глядя в зеркало, он потер лоб – отражение сделал тоже самое. Вид у отражения был бледный и встрепанный, глаза – большие, как у описавшегося малыша. – Вот так фишка…
Задирая по очереди ноги, Колька ощущал подошвы кроссовок. На них был песок дорожки.
Присев на подзеркальник, мальчишка начал рассуждать вслух:
– Раз есть песок – значит, я там был. Раз был – значит, то место тоже есть, где-то, и нечего бояться. В любой момент вообще обратно можно прыгнуть. Шпоры-то, похоже… – но хотел сказать 'волшебные', но это значило почти непереносимую для тринадцатилетнего горожанина вещь: признать существование волшебства. И Колька закончил дипломатично: -…необычные.
Взрослый бы, случилось с ним такое, понесся бы к лечащему врачу, а шпоры по пути выбросил в мусоропровод. Колька встал перед зеркалом, посмотрел на свое отражение и, еще раз повторив:
– Нечего бояться! – свел пятки вместе…
…Он вновь стоял там, где стоял – в начале аллеи. Теперь Колька сообразил, что она очень длинная, а замок – просто огромный. Что же это за шпоры? Научная разработка какая-нибудь? Тогда как они попали к тому мужику? Или он сам – сумасшедший гений, который… Но зачем сумасшедшему гению понадобилось продавать свои изобретения по семь рублей на пустом базаре, Колька так и не додумался – и, посматривая по сторонам, пошел аллеей.
Его сразу удивила ода странность. Статуи слева и справа были статуями мальчишек – начиная с немного младших, чем он, и кончая теми, кто выглядел старше год-два-три. Выполнены статуи были с великолепным мастерством – если бы не однотонность камня, Колька мог бы решить, что вдоль аллеи выстроились десятки пацанов, решивший поиграть в старинную игру 'замри!' И еще кое-что он заметил, и это было уже неприятно. Мастер, исполнявший статуи, был злым человеком. Он запечатлевал своих натурщиков – или как они называются – в моменты каких-то неприятностей. Об этом говорили лица статуй – испуганные, ожесточенные, кричащие, умоляющий, злые, ненавидящие – и их позы – кто-то бежал, другой наоборот – рвался вперед, отводя кулак, третий пытался закрыться руками, кто-то даже стоял на коленях… Увиденное так неприятно поразило Кольку, что он не сразу заметил еще кое-что.
Одежда тоже менялась. В начале аллеи стояли одетые так же, как сам Колька. А сейчас он уже шел мимо ребят, одетых в другие кроссовки, почти не на ком не было джинсов, совсем ни на ком – шортов, и рубашки, и рубашки выглядели проще… Колька заметил крепыша, увешанного разным металлом – в цепях и заклепках, с замком, висящим на лацкане безрукавки, выглядевшей, как кожаная. 'Металлист', – вспомнил Колька фотки на старых, конца 80-х годов, журналов, которые разглядывал, доставая с антресолей.
Теперь он стал всматриваться не в лица – уж очень было жутковато – а именно в одежду. И уловил – правда меняется! Вот некоторые даже босиком пришли, в кепке кто-то, а другой – в майке… Колька прошел мимо парня в гимнастерке, украшенной какой-то медалью, галифе и сапогах, мимо еще нескольких в старой военной форме…
Одежда продолжала меняться – будто в музее по истории костюма. Чаще встречалась совсем незнакомая военная и полувоенная. Потом Колька увидел первого взрослого – уже немолодого гусара в своей пышной, со множеством прибамбасов, форме, усатого, с лицом горды и печальным. Дальше взрослые встречались чаще, и к тому моменту, когда кивера заменили треуголки, а на головах под ними появились парики, число взрослых и подростков сравнялось.
Замок приближался – медленно, но приближался, и в душе Кольки росло тягостно-опасливое чувство. Казалось, замок поглощает солнечные лучи и расплывается в небе, как жуткая опухоль. Узкие окна- бойницы смотрели, словно прорези шлема злого рыцаря.
Колька шел мимо людей в доспехах. Встречались и просто одетые, в лаптях или вообще босые, но большинство носило панцири и шлемы, всякое такое, и подростки, и взрослые. Тут почти нельзя было увидеть на лицах страх или отчаянье, никто не изображался бегущим или молящем о пощаде…
Доспехи делались проще. Со щитов исчезали христианские символы – тех заменили какие-то неизвестные мальчишке, продолжавшему озираться с опасливым любопытством. Ему казалось, что он идет уже много часов, но, когда он взглянул на часы, то увидел мигающие на циферблате сплошные нули. Похоже, часы сломались.
Последним – у самых ворот замка – стояли вновь люди без доспехов, хотя некоторые и со щитами у них – и у взрослых, и у мальчишек – были суровыми, непреклонными и немного звероватыми.
Все. Пришли. Колька стоял у высоких, из черного дерева, со скрепами, петлями и засовом черного металла, дверей. Выглядело это, наверное, глупо – зачем шел?! – но думать про это мальчишка не успел.
Двери открылись – бесшумно и плавно.
Внутри – свет.
Родители не раз укоряли своего сына, что он мало читает. Это стандартный упрёк нынешнему поколению от предыдущего, и он, кстати, не всегда справедлив. Конечно, нельзя сказать, что Колька утыкался в книжку, едва выдавалась такая возможность, но читал он вовсе не мало, именно поэтому успел к своим тринадцати годам познакомиться с массой фантастическо-приключенческой литературы. И, читая,
