Когда постучали в дверь, женщина вышла, чтобы взять у посыльного ужин. Кто-то из-за плеча пытался заглянуть в номер, но, захлопнув дверь ногой, она принялась накрывать на стол.
Галина почти ничего не ела, только тянула вино. А Петя неплохо покушал. За ужином она смотрела на него и требовала: «Ну, рассказывай!». Видно, чувствовала, что ему нравится, когда его слушают. Пережевывая ресторанную пищу, он рассуждал о литературе, о своем ощущении музыки, о своем видении жизни. Его словно прорвало. Ему давно хотелось с кем-нибудь поделиться. Тогда это казалось естественным, но позднее все больше напоминало недержание.
Она не столько пила вино, сколько поласкала им рот. Потом, когда женщина устав слушать, прижалась к нему и стала целовать в губы, он понял, что результат ее полосканий был невелик. Уловив под рукой упругое тело, он почувствовал, что погружается в волны тепла. Только сейчас ему захотелось близости, и хотя Петя не представлял себе, как это произойдет, решив, на всякий случай, застраховаться, он трусливо соврал: «Послушай, должен признаться, у меня до тебя еще не было женщины». «Знаю я, как у вас „не было женщины“, – рассмеялась она и заметила, – а целуешься ты, в самом деле, неважно».
Потом предложила: «Я выключу свет. Хорошо? Раздевайся, ложись».
Она щелкнула выключателем, отошла к окну и, отвернувшись, молча смотрела на полутемную улицу. Он быстро разделся и лег. Хотя ни грамма не пил, голова была как в тумане. Он боялся ее позвать: боялся, что не найдет нужных слов. Она нетерпеливо спросила: «Ну? Ты готов? Мне скоро идти. Я ведь на работе». Его передернуло. Она торопится. Он это как-то упустил из вида. Галкин видел на фоне окна, как она сняла форму, выдернув что-то из-под себя, обыденным тоном сказала: «Бюстгальтер оставлю: с ним потом много возни». Эта обыденность покоробила, и, когда она села на край постели, он, как ошпаренный, дернулся к стенке. «Ты боишься!?» – она удивленно хихикнула, легла рядом на спину и снова спросила: «Ну?» Потом сказала ни то умиленно, ни то раздраженно: «Боже ж мой! Ты что и вправду – первый раз!? А я думала цену себе набиваешь. Зря я это затеяла…» «Мы затеяли…» – подал голос Галкин. «Затейник ты мой!» Она нежно провела ладонью по телу его поверх простыни. Добравшись до самого корня, с насмешкой спросила: «А это что за тряпочка?» Он в свою очередь попробовал погладить ее, но она отодвинула его руку. Петя решил, что это прием раззадоривания и стал настойчивее. Он не знал, как просто все объясняется. Его охватило желание, и, перекатившись, он шлепнулся на нее животом. «Раздавишь!» – захохотала она. Он приподнялся на локте и скользнул по ее телу ладонью от шеи до главного места, как советует Кама-сутра. И тут случилось ужасное: будто лопнул пузырь, омочив его руку и тело зловонною слизью. Петю, как будто подбросило и швырнуло с кровати.
Нашарив рукой полотенце, он судорожно обтер тело и руки, начал торопливо одеваться. Женщина продолжала молча лежать, потом, вдруг, заговорила: «Ты, – как иностранец. Это у них там сплошные „парфюмы“… Ну как тебе, измочаленная, больная русская баба?» «Да, – удивился вслух Петя, – я знаю, как пахнет казарма портянками, но это…»
Он уже был возле двери. «Постой, – сказала она, садясь на кровать. – Зажги свет». Она вяло одевалась у него на глазах, не стесняясь своей наготы. От тела ее по комнате расползался такой аромат, будто она гнила заживо. «Слушай, – неожиданно миролюбиво сказала женщина, – мне нужны деньги… Не одолжишь? – и назвала сумму, – у тебя, наверняка, с собой есть». Расчет был верный – у него была эта сумма. И она получила ее. Когда он направился к двери, она сказала: «Возьми ключ – на столе. И прости… Знаешь, я ведь обыкновенная шлюшка… Но для гостиницы и такая сойдет. Все, иди!»
Пете казалось, от этого запаха он никогда не отмоется. Смрад долго вязался в его представлении с женщинами, хотя он себя убеждал: «Невозможно, чтобы все они были „шлюшками“.»
Соглашаясь на эту интригу, он не строил особых иллюзий, но такого эффекта не ожидал. Это была почти катастрофа. Петя казался себе несчастным, никчемным и подлым. Душа требовала как можно скорее зашторить в памяти гостиничное приключение. Но он чувствовал, что это ему никогда не удастся. То, что произошло нельзя было назвать ни интрижкой, ни фарсом. Это было возмездием за предательство и одновременно уроком на годы вперед: он узнал, как пахнет преисподняя.
4.
Весьма удрученный он возвращался домой окраиной парка. Смеркалось. Накрапывал дождик. Было пустынно. Навстречу шел, не спеша, человек. В свете уличного фонаря Петя видел его глаза, смотревшие прямо в лицо. «Не надо на него смотреть!» – приказал себе Галкин. Заметив, что он отводит глаза, человек осмелел и, подойдя вплотную, спросил: «Закурить не найдется?»
– Не курю.
– А который час?
Петя, взглянув на часы, сказал время.
– Ну-ка, ну-ка… Часики-то – не больно шикарные. Ну, да ладно, и такие сгодятся. Сымай!
– В каком смысле?
Человек показал нож.
– Этого захотел?
Сзади кто-то, сунул руку в брючный карман, где у Пети лежал кошелек. Обратно рука появилась уже со сломанной кистью и, няньча ее, грабитель взвыл, как серена. А тот, кто был впереди, упал на колени и уперся лбом в грязь. В таком виде Галкин оставил парней на окраине парка. Все закончилось, можно сказать, не успев начаться. Это даже нельзя было называть разборкой. Он не только не отвел душу, он почти не заметил случившегося. Галкин даже сказал: «Ради бога, простите!» – будто по рассеянности наступил на хвост кошке.
После всего, что с ним приключилось, домой идти не хотелось. Дождя уже не было. Из парка он «вырулил» на освещенную улицу. Шел вперед, навстречу обжигающей глаз рекламе. В голове не было никаких мыслей. Шел, как мошка на свет. «Притормозил» перед надписью: «Стрептиз-бар». Подумал: «Не слишком ли много нынче стрептизов?!» В сам бар заходить не стал. Остановился поодаль от входа, будто ждал кого-то. Возникло предчувствие, что сейчас что-то будет, – то самое, что однажды он упустил.
Из темноты к Пете подходили люди, что-то спрашивали. Он отрицательно качал головой или отвечал: «Нет». И люди возвращались во тьму, словно принадлежали ей и не могли без нее просуществовать. Из бара доносились звуки музыки, шум голосов и аплодисменты. То и дело подкатывали машины, доставлявшие упитанные зады, обтянуты модными (в те годы) малиновыми пиджаками. Наконец, из бара появились три богатыря: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Первые два были выпуклоплечие, выпуклощекие, выпуклоглазые. Алеша Попович – узколицый, востроносенький, востроглазенький. Он стоял посредине. Из темноты вновь появились люди. Они кружили возле богатырей, как мотыльки. Наконец, выдержав паузу, Алеша Попович жестом подал всем команду: «За мной!»
Вся группа быстрым шагом достигла угла дома и ушла в темноту. Галкин следовал за ними на некотором расстоянии, ориентируясь по пятну света от фонарика в руках одного из богатырей. В темном углу двора, в закутке у кирпичной стены началось суетливое действо. Люди тьмы подходили к Алеше Поповичу, давали деньги, забирали дозы и тут же снова растворялись во мраке. На поясе востроносенького висела барсетка, куда он складывал денежки. Выставив растопыренные пятерни, богатыри поддерживали порядок и дистанцию. Когда торговля закончилась, Пете ничего не стоило бы «на вибрации» отстегнуть ремешок барсетки и выгрести из нее, так называемую капусту. Но это было бы слишком просто и недальновидно. Три богатыря со стороны двора приблизились к задней двери стрептиз-бара и позвонили. Открыл одетый в черное страж. «А, это – вы! – сказал он. – Проходите!» Они заходили такой плотной кучкой, что Пете пришлось потеснить одного из богатырей. «Да не толкайтесь! – фыркнул он недовольно. – Не успеете, что ли!?» «А никто и не толкается!» – ответили ему. Они поднялись на второй этаж и оказались у двери «начальника охраны предприятия»: так значилось на табличке.
Востроносенький Алеша Попович, постучал и спросил: «Разрешите, Виктор Сергеевич?» «Минуточку!» – донеслось из кабинета. Дверь открылась. Вышло три человека. И тут же послышалась команда: «Входи, я тебя жду». Петя разглядел письменный стол, несколько стульев, закрытое портьерой окно и сейф «в алтарном углу». Галкин «на пропеллере» проскользнул с остальными и ушел за портьеру. «Садись». – предложил Виктор Сергеевич Алеше Поповичу. «А вы, – приказал он богатырям, – постойте у двери, чтобы чужие не перлись».
– Как прошло?
– Как обычно.
