оконные переплеты. Пять бронзовых дверей ведут внутрь собора. Справа – Святые врата, открываемые раз в двадцать пять лет (в юбилейные годы). Слева – Врата Смерти с картинками казни святых Петра и Павла. На центральной бронзовой двери – сцена передачи Господом ключей от Царства Небесного Святому Петру. Перед фасадом на пьедесталах статуи Святых Петра и Павла. Петр держит в руке ключи. С крыши смотрят на площадь шеренги святых. С двух сторон пространство заключено в объятия колоннады (284 колонны в четыре ряда). Длина площади – триста метров. Ширина „объятий“ – двести метров. На площади можно видеть два фонтана. В центре – египетский обелиск с частицей голгофского креста на игле. В Рождество здесь разворачивают большой раешник с библейскими сценами».
«Не будете ли вы так любезны сказать, что за странные люди в полосатых штанах и в черных крылатках стоят у ворот, из которых выезжают машины?» – поинтересовался Виталий.
«С тысяча пятьсот шестого года Ватикан охраняют Швейцарские гвардейцы. В тысяча пятьсот двадцать седьмом году, когда император Карл V захватил Рим, сто сорок семь гвардейцев погибли, но дали возможность Папе Клементу V11 скрыться в Замке Святого Ангела. Сейчас эта самая маленькая армия в мире насчитывает сто десять человек, – отбарабанила гид. – Внимание! Входим через центральную дверь»!
Храм поглощал группу за группой. Оказавшись внутри, они почти исчезали в необъятном гулком пространстве.
Собор имел три нефа – три продольных проспекта, дали которых терялись в светлом тумане. Нефы соединялись арочными проулками со светло-коричневым настенным орнаментом. Слева и справа – ряд входов в боковые капеллы, точно парадные двери высоких, смотрящих на улицы зданий.
«Храм вмещает шестьдесят тысяч верующих – воистину „стадионный масштаб!“» – шептала гид: священные своды не позволяли вещать в полный голос. Группа шла по центральному нефу напрямик к алтарю. «Здесь каждая „улица“ шире, чем большинство улиц в Риме,» – отметил про себя Галкин. У алтаря на витых колоннах – увенчанный крестом балдахин, а внизу, в окружении негасимых лампад – окошко, через которое можно видеть таинственную гробницу самого Святого Петра. В алтаре – деревянный трон, по преданию, принадлежавший апостолу. Бронзовый Петр восседает на троне. Нога его «стерта» поцелуями бесчисленных паломников. Из овального окна над престолом расходятся лучи «благодати» Святого Духа. Беломраморные простенки, как будто светятся. Арочный потолок – покрыт клетками орнаментов цвета кофе с молоком, на потолке и под потолком – сусальное золото.
«Возвращайтесь самостоятельно, разглядывайте, любуйтесь, радуйтесь жизни, наслаждайтесь красотой. Экскурсия закончена. благословила группу гид. – Только не шумите. Здесь это не поощряется».
«Спасибо! А это вам!» – сказал Виталий, как фокусник, доставая откуда-то букет роз и вручая смущенному гиду.
Окружающий мир был так прекрасен, что Петя действительно чувствовал наслаждение красотой, как всегда, когда сталкивался с совершенством, независимо от того, что это было: красивая музыка, захватывающая мысль или удивительное лицо.
Гуляя под сводами, впитывая в себя эту радость, он остановился возле стеклянной раки. В боковом проходе было выставлено тело усопшего кардинала только что объявленного святым. Об этом можно было узнать из таблички на трех языках: английском, итальянском и, разумеется, латыни. Это было так же неожиданно, как, идя по улице, вдруг, наткнуться на труп. Петя замер в оцепенении. Ему показалось, что лицо мертвеца выражало недовольство. Действительно, чего тут хорошего, если на тебя будет пялиться каждый, кому не лень. Галкину сделалось стыдно. Он отвернулся и… вздрогнул: боковой проход, где стоял саркофаг, в плане являл собой четырехугольник со сторонами примерно восемь на десять метров, и в каждой вершине этого прямоугольника сейчас торчало по одному охраннику Фабио. Каждый из них держал в вытянутой руке электрошокер, готовый выстрелить заряженным картриджем – Петр был окружен и застигнут врасплох.
«Ну ладно, вы сами этого хотели!» – подумал он про себя, пропеллером отлетел в центр прямоугольника и «завибрировал» самой слабой «вибрацией», чтобы они могли его видеть, как сквозь туман. Для него самого все движения вокруг если не замерли, то сильно замедлились. Охотники не выдержали, и он увидел, как картриджи один, за другим поплыли в его сторону … Он дождался, когда все четыре – вышли на траекторию и только тогда покинул поле боя. А в следующий миг он проявился, чтобы узнать результат. Трое лежали на холодном полу, корчась от удара током. Один из четырех, видимо, промахнулся, потому что находившийся против него молодец остался на ногах. Последний, оценив обстановку, тут же рванулся бежать. Но, зацепившись за Петину ногу, шлепнулся на пол, потеряв электрошокер. Галкин спрятал приборчик в карман и направился к выходу. В это мгновение, словно муравьи из каких-то щелей вылезли шустрые парни в одежде украшенной широкими черно-оранжевыми гвардейскими полосами. Они действовали беззвучно и быстро. В мгновение ока поверженных уволокли в неведомые боковые пределы.
С каждым таким испытанием Галкин чувствовал, как растет «мастерство увертывания», но не очень этому радовался, находя, что победы выглядели не слишком приглядно, что силы совсем не равны и, что у него – всегда преимущество. Получалось, как у Кортеса, покорившего Ацтеков обманом, конницей и огнестрельным оружием. Кортесу – легче: он не был пропитан литературой. Он умер за столетие до великого своего земляка Сервантеса Сааведры. К тому же, при всех преимуществах, Галкин до сих пор не помог Тарасу (скорее навредил). Все, что ему удавалось так это оттягивать на себя силы противников. Но и это он ухитрялся делать, в первую очередь, защищая себя и не с жертвенной самоотдачей, а, скорее, играючи.
«Стоп! – скомандовал себе Галкин. – Ишь разбушевался! Успокойся! Так, и подставиться не долго». Ноги привели его к стеклянной витрине неподалеку от входа. То, что увидел он за стеклом, ослепило его, заставило на миг плотно сжать веки, хотя он уже пережил это раньше в Москве в Музее Изобразительных Искусств. То была встреча с копией, но и она тогда поразила его. Речь шла о беломраморной Пьете – скорбящей Деве Марии, нянчившей на коленях снятого с креста Иисуса. Она была не просто юна и прекрасна. Она имела прямое отношение к Пете: у нее было лицо его ангела – «его чуда». Ему не нужно было доставать фотографию, чтобы в этом убедиться. Уже в Москве, впервые увидев мраморное изваяние, Петя выяснил: несравненный Микеланджело Буонарроти выполнил этот шедевр, будучи примерно в его возрасте. Можно сказать, этот мраморный лик – что-то вроде послания ему – Галкину прямиком из «Страны Возрождения». Он слышал, что оригинал хранится в Ватикане, но не ждал, что столкнется с ним столь неожиданно и при таких обстоятельствах. Его не удивило, что скульптура помещена за пуленепробиваемое стекло: вандалы всех времен и народов не могут выносить красоту: она вызывает в них ярость.
13.
Выйдя из храма, спускаясь по ступеням на площадь, Галкин заметил вдалеке Фабио с биноклем, и поднял приветственно руку, дескать, смотри – а вот и я. Петя знал, что это опасно, но ему хотелось созорничать. «Чудак! – сказал он себе – Фабио ждет не тебя, а своих „задержавшихся“ легионеров. Вперед! Надо подумать, как защитить гостиницу».
Хотя торопился, он не смог пройти мимо стоявшей посреди площади сцены. В музее театра кукол он видел однажды коллекцию настольных раешников: глянешь в дырочку, а там – крошечный хлев в мареве неземного сияния от лежавшего в кормушке дитя. И уже не хлев это вовсе с Марией, Иосифом, пастухами, козой и ослом, а целый уютный мирок, таинственно перенесенный из прошлого.
В большом римском раешнике ничего таинственного не было, все в – натуральную величину, подобно музею восковых фигур. Кроме одного пастуха. «Сколько можно! – возмутился Галкин. – Никакой фантазии?!» Пастух, как сидел, в «позе лотоса», так и сорвался с помоста, оттолкнувшись бедрами. Петр не стал наблюдать за его траекторией, а, увернувшись, пронесся мимо, вскочил на помост, погладил холодную щеку Марии. Не выдержав, зашевелился еще один «пастушок». Ударом ноги Петя спустил его на мостовую, через пристройку «пролетел» сквозь раешник, спрыгнул на камни и отправился дальше.
Галкин продолжал следовать за своей группой, но на этот раз не очень спешил. Сначала он обогнул левую дугу колоннады, затем пересек «Улицу Коридора», по которой в сторону Замка шел виадук. Пройдя вдоль «Ватиканской Стены», он выбрался на «Площадь Рисорджименто». Итальянское слово Рисорджименто значит то же, что французское – Ренессанс (Возрождение). Но если французское слово имело отношение, прежде всего, к искусству, то итальянское – к политике. В тысяча восемьсот семидесятом
