Дом в тысячу этажей

Твое. Ты зришь в глубины душ человеческих и плачешь, ибо видишь на дне их глыбы грехов наших и считаешь удары вероломных сердец… Ты, создавший Муллер-дом, мост, ведущий в небеса, отпусти нам грехи наши! — Отпускаю! — ответил глас божий.

Затем началась проповедь, длинная и утомительная, во время которой имя Муллера склонялось во всех падежах с тысячью различных эпитетов.

Наконец верховный жрец сошел с кафедры и, подойдя к главному алтарю, принялся взывать к обрамленному лампочками господу богу Муллеру, умоляя его сотворить в это великое мгновение какое- нибудь чудо.

И сверху раздался голос:

— Я сделал эту звезду сердцем вселенной
и вошел в тело человеческое на тысячу лет.
Пройдет время, и я снова уйду на другую звезду,
чтобы строить Муллер-дом —
дом в тысячу этажей.
Но вы, что поклоняетесь мне,
вкушая горячее вино
«Вознесение на небо» —
воплощение мое на этой планете, —
вы все будете жить на звездах
прекраснее и счастливее этой!
Для грешников, поносителей и врагов моих
я уготовил огонь и адские муки
в девяти мирах.
Но вам, дети мои,
я уготовлю райские кущи на звездах,
кои вы сами выберете
еще при жизни своей.
Поэтому говорю вам:
не жалейте этой планеты!
Не мешкайте, присмотритесь к звездам,
выберите себе блаженнейшие небеса!
Маловерные!
Ведь затем и вложил я солиум
в недра этой земли,
затем и создал корабли,
бороздящие океаны вселенной,
дабы приблизить к вам свод небесный
и повергнуть звезды к ногам вашим!
Тех, что веруют в меня,
ждет вечное
блаженство на звездах,
кои они сами выберут.
Аминь, аминь, говорю я вам,
собирайтесь в дальний путь,
не бойтесь расставаний!
Доверьте жизни свои
«ВСЕЛЕННОЙ»,
товариществу небесных перевозчиков.

— Своре работорговцев и сжигателей трупов! Не верьте Муллеру!

Это закричал Петр Брок. Решил еще раз спровоцировать этого фальшивого господа бога! Ему было безразлично, кто там говорит — сам ли Муллер или какое-нибудь подставное лицо; его возмутила бессовестная реклама, которую мнимый глас божий делает концерну сводников и работорговцев.

Безмерный ужас обуял верующих. Молния страха ударила в воспаленный мозг, пронзила громоотводы нервов. Падали бокалы, падали люди, теряя от ужаса сознание. А сверху несся голос:

— Явился дьявол, дабы искушать бога!

— Не дьявол и не бог, явился человек, чтоб встретиться с негодяем, развратником и убийцей тысяч людей! Весь Муллер-дом сплошной обман, сплошное мошенничество!

Ба— бах!

Выстрел!

Пуля свистнула над ухом Брока, словно бесстыжий уличный босяк.

Еще выстрел!

Теперь перед носом, чтоб понюхал, чем пахнет. И ударила в ковер рядом с первой.

Берегись!

Стреляют сверху!

Голос Брока — вот мишень для кого-то там, наверху! Да-да, смотрите, из окошка высовывается рука с браунингом!

Может, там Орсаг, который видит его своими височными линзами?…

Ба— бах!!!

Снова выстрел. Пуля снова угодила в ковер, рядом с двумя предыдущими.

Четвертого выстрела Брок ждать не стал. Он бросился к выходу, запруженному ошалелой от страха толпой. Брок вспрыгнул на этот клубок тел и прямо по спинам и головам миновал бурлящее ущелье портала, спустился по лестнице и первым выбежал на улицу.

Ну и ну! Перед ним опять был проспект Анны Димер, тот, в конце которого раньше стояла биржа на стеклянных столбах. Брок помнил, как из биржевого зала темным коридором проник в святилище Муллера, но совершенно не мог уразуметь, как они взаимосвязаны. Теперь вместо биржи в конце улицы высился храм со сверкающей надписью:

Господу Муллеру

Вот загадка так загадка, но Броку было сейчас не до нее, потому что его тревожил другой, более важный вопрос: что с принцессой, которую он так легкомысленно оставил на вилле «Тамара»? Не грозит ли ей опасность?

XXV

Лицо принца Ачоргет. — Глаз Муллера в спальне принцессы. — Лифт в Гедонию. — Снова желтый огонек

Когда Брок прибежал к принцессиной вилле и стал сквозь прозрачные стены заглядывать в комнаты, оказалось, что все они занавешены изнутри шелковыми шторами, ниспадающими с золотых карнизов до пола. Из одной комнаты с лазурно-голубыми гардинами доносились два голоса — мужской и женский. В узкую щелку между занавесями Брок увидел сидящую принцессу, а напротив нее, на турецком диване, —