года начнут множиться, разрастутся среди живых изгородей, в придорожных канавах, в глухих уголках и закоулках, подальше от людского глаза… ведь этого никто и не заметит. Год от года они станут расползаться все шире, все дальше и за сто лет обоснуются на Земле прочно и навсегда.
Так я думал, рассчитывал, прикидывал на все лады, а откуда-то из глубин сознания упрямо пробивалась и взывала другая мысль — и наконец я прислушался: ну, а если бы мы и могли воспротивиться Цветам, отбросить их — нужно ли это? Даже если здесь и может таиться опасность, надо ли преграждать им путь? Ведь это впервые мы встречаемся с иной жизнью, с иным разумом. Впервые человечеству представился случай — если только у нас хватит решимости — приобрести новые познания, по-новому посмотреть на жизнь, заполнить пробелы в нашей науке, перекинуть мост мысли через пропасть, постичь иные, новые для человека воззрения, изведать новые чувства, встретиться с незнакомыми побуждениями, разобраться в незнакомой нам логике. Неужели мы струсим и попятимся? Неужели не сумеем пойти навстречу первым пришельцам из иного мира, не постараемся сгладить разногласия, если они и есть? Ведь если мы провалимся на первом же экзамене, не миновать провала и во второй раз, и, может быть, уже никогда нам не знать удачи.
Таппер очень похоже изобразил звонок телефона. Любопытно. как попал телефон в дебри, где одиноко блуждает его воображаемый кот? Может, кот набрел на телефонную будку посреди темной, залитой дождем чащи, и теперь хочет узнать, где же он и как ему вернуться домой?
Снова телефонный звонок, потом короткое, выжидательное молчание. И вдруг Таппер сказал мне с досадой:
— Да отзовись ты! Это ж тебя!
— Что такое?!
— Скажи — слушаю! Давай отвечай.
— Ладно, — сказал я. лишь бы он не злился. — Слушаю.
И тут он заговорил голосом Нэнси, да так похоже, что мне показалось — она тут, рядом.
— Брэд! — позвала она. — Брэд, где ты?
Она почти кричала, задыхалась от волнения, голос дрожал и срывался.
— Где ты, Брэд? Куда ты исчез?
— Трудно объяснить, — сказал я. — Понимаешь…
— Где я только не искала! — она захлебывалась словами. — Мы тут все обыскали. Тебя весь город ищет. А потом я вспомнила про этот телефон у папы в кабинете — знаешь, который без диска. Я его и раньше видела, только внимания не обращала. Думала, это какая-то модель, или игрушка, или так, подделка, обман шутки ради. А сейчас столько шуму из-за этих телефонов в хижине у Шкалика Гранта, и Эд Адлер рассказал мне, что у тебя в конторе тоже был такой аппарат. И под конец до меня дошло: может, и у папы такой же телефон. Только до меня ужасно долго не доходило. А потом я пошла к папе в кабинет, стала, и стою, и только смотрю из этот телефон… понимаешь, просто струсила. Стою и думаю — кто его знает, возьмусь за него — и вдруг начнется что-то очень страшное. А потом собралась с духом, сняла трубку. слышу — дышит, ток есть, я и спросила тебя. Конечно, это дурацкий поступок, но… Так что ты сказал, Брэд?
— Я говорю, очень трудно объяснить толком, где я. Сам-то я знаю, да объяснить не могу, никто не поверит.
— Скажи мне. Не трать время зря. Только скажи, где ты.
— В другом мире. Я прошел через сад…
— Куда прошел?!
— Просто я шел по саду, по следам Таппера, и вдруг…
— По каким следам?
— По следам Таппера Тайлера. Я, кажется, забыл тебе сказать: он вернулся.
— Не может быть! Я прекрасно помню Таппера. Уже десять лет, как он исчез.
— Он вернулся. Сегодня утром. А потом опять ушел. И я пошел по его следам…
— Это ты уже говорил. Ты пошел за Таппером и очутился в другом мире. Где он находится, этот мир?
Нэнси — как все женщинам задает невозможные вопросы!
— Точно не знаю, но он в другом времени. Может быть, разница только в одну секунду.
— А вернуться ты можешь?
— Попробую. Что выйдет — не знаю.
— А я не могу тебе как-нибудь помочь? Или все мы — весь город?
— Слушай, Нэнси, это пустой разговор. Скажи лучше, где твой отец?
— Он сейчас у тебя дома. Там полно народу. Все тебя ждут.
— Ждут? Меня?
— Ну да. Понимаешь, они все обыскали и знают, что в Милвиле тебя нет, и многие считают, что ты знаешь, в чем секрет…
— Это насчет барьера?
— Да.
— И они здорово злы?
— Некоторые — очень.
— Слушай, Нэнси…
— Не трать зря слов. Я и так слушаю.
— Можешь ты пойти туда и потолковать с отцом?
— Конечно!
— Вот и хорошо. Скажи ему, что когда я вернусь… если только сумею… мне надо будет с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь наверху. На самом верху. Может, даже с президентом или кто там к нему поближе. Или с кем-нибудь из Организации Объединенных Наций.
— Кто же тебя пустит к президенту, Брэд?
— Может, и не пустят, но мне нужно добраться до кого-нибудь там повыше. Мне надо им кое-что сообщить, правительство должно об этом знать. И не только наше — все правительства должны знать. У твоего отца наверняка найдутся какие-нибудь знакомые, с кем он может поговорить. Скажи ему, дело нешуточное. Это очень важно.
— Брэд… Брэд, а ты нас не разыгрываешь? Смотри, если это все неправда, будет ужасный скандал.
— Честное слово, — сказал я. — Нэнси, это очень серьезно. я говорю тебе чистую правду. Я попал в другой мир, в соседний мир…
— Там хорошо, Брэд?
— Недурно. Всюду одни цветы, больше ничего нет.
— Какие цветы?
— Лиловые. Их мой отец разводил. Такие же, как у нас в Милвиле. Эти цветы все равно что люди, Нэнси. И это они огородили Милвил барьером.
— Но цветы не могут быть как люди, Брэд!
Она говорила со мной, как с маленьким. Как с младенцем, которого надо успокоить. Надо же: спрашивает, хорошо ли здесь, и объясняет, что цветы — не люди. Уж эта мне милая, деликатная рассудительность.
Я постарался подавить злость и отчаяние.
— Сам знаю. Но это все равно. Они разумные и вполне общительные.
— Ты с ними разговаривал:
— За них говорит Таппер. Он у них переводчиком.
— Да ведь Таппер был просто дурачок.
— Здесь он не дурачок. Он может многое, на что мы не способны.
— Что он такое может? Брэд, послушай…
— Ты скажешь отцу?
— Скажу. Сейчас же еду к тебе домой.
— И еще, Нэнси…
