мороженым и холодным питьём!» — «Берегите голоса ваших мальчиков! — проговорил и Гилад. — Вы себе представить не можете, какое это сокровище — их голоса!»
Бенци, нежно приобняв за плечи Шмулика и Рувика, медленно шагал по аллее. Вдруг он услышал за спиной знакомый мягко рокочущий басок, говоривший на иврите с английским акцентом: «Ну, как, Максим, доволен, что я тебя вытащил на этот концерт? А то всё барды да барды!» Ему отвечал высокий мягкий голос с сильным русским акцентом: «Ну, моя любовь к бардам не исключает любви к другой хорошей музыке. Тем более к такой потрясающей! Спасибо тебе, Ирми, большое спасибо!
Разве мог я когда-нибудь представить, что попаду на такой прекрасный концерт? И что весь зал будет в нём участвовать?» Бенци замедлил шаги: он, не оборачиваясь, угадал, кому принадлежит знакомый басок, мягко и восторженно рокочущий: «А как тебе шофар? Сила, а? Я почему-то не представлял, что на нём можно исполнять мелодии, пусть и простенькие, что его возможности это позволяют. А ведь сам, будучи мальчишкой, ещё в Лос-Анджелесе, трубил в шофар. Но играть?..» — «А мне показалось, что он просто вёл что-то вроде аккомпанемента…» — «Держу пари, он что-то туда встроил. Тогда это не совсем шофар… С одной стороны, акустика позволяет, но для извлечения мелодий, даже таких простеньких, нужно, наверно, нечто вроде мундштука. Или есть какие-то другие технические приёмы… Интересно этот шофар в руках подержать, со всех сторон его осмотреть…» «Так и есть — это Ирмиягу Неэман!» — подумал Бенци, продолжая прислушиваться к разговору.
«В любом случае интересно получилось! Артисты просто молодцы! А как тебе мальчишечки, которые подпевали? Мне даже стыдно было на их фоне свой голос подавать… Какие голоса! Талантливые, чертенята!» — «Да это же близнецы Дорон, я с их папой Бенци вместе работаю в «Лулиании». Недавно, правда, всего месяц. Он же и помог мне туда устроиться после армии. А что до его близнецов, то… Если им голоса не испортить, могут вырасти отменными артистами!..» — «Вот только где их учить…» — «Ты что, не слышал, что они говорили? Если им и вправду удастся открыть студию… А знаешь, я бы сам с удовольствием занялся исследованием древних инструментов! Вот только с какого краю начать!» Бенци медленно обернулся и, действительно увидел своего самого молодого коллегу Ирмиягу Неэмана, парня 22 лет, который недавно демобилизовался из армии и которого он устроил на работу в «Лулианию», к себе в группу; его стол стоял напротив стола Бенци. Он знал, что Ирми семнадцатилетним парнишкой приехал в Арцену, поселился в Меирии, окончил школу, потом отслужил в армии. Когда он вернулся из армии, Бенци с ним познакомился и взял шефство над одиноким парнем, родные которого вот уже несколько лет собирались перебраться сюда из Лос-Анджелеса, но что-то их удерживало в Штатах.
С Ирмиягу рядом шёл, сияя восторженной улыбкой, как видно, ещё не погасшей после концерта, щуплый, бледный блондин. У него было приятное застенчивое лицо, на голове — чёрная вязаная кипа. Рядом с мощным Ирми он казался просто маленьким и выглядел гораздо моложе. Ирми, высокий и спортивный, как многие выходцы из Америки, с лохматой светло-пепельной гривой, увенчанной чёрной вязаной кипой, с такой же, как грива, лохматой бородой и яркими синими глазами, улыбнулся Бенци и поздоровался, потом поведал: «А мы тут с товарищем как раз концерт обсуждаем.
Ваши близнецы, Бенци, здорово поют! О Гиладе и Ронене мы уже наговорились. А о ваших мальчиках стоит поговорить особо!..» — «Спасибо, — засмеялся Бенци. — Я уж столько хороших слов о моих шалунах услышал за вечер… Как бы нос не задрали мальцы!» Ирми спохватился и быстро заговорил: «Да, я забыл вас представить друг другу: это мой шеф Бенцион Дорон, а это — мой новый сосед по квартире и друг, Максим Лев. Он из России, из Петербурга. Ему 21 год, недавно он вернулся к вере отцов. Сейчас учится со мной в йешиве (знаете, в той, которую посещают по утрам до работы) — там, собственно, мы и познакомились, — и в колледже по вечерам изучает компьютеры».
Ирми помялся, потом спросил: «Кстати, Бенци, а что, если поговорить с нашими боссами, может, можно его пристроить у нас на неполную ставку? Хотя бы лаборантом, а?» — «Я не обещаю, но… постараюсь. Как раз я слышал, что Мезимотес хочет расширять «Лулианию», может, будут набирать людей… Посмотрим.
Мне в принципе человек нужен, — с этими словами Бенци повернулся к Максиму, подал ему руку, которую тот робко пожал. — А что, у вас в России, в Петербурге не бывало таких концертов?» — спросил он Максима, на что тот, робко заикаясь, старательно подбирая слова, и отчаянно краснея, отвечал: «Ну, в последние годы всё было. Инструментальные и прочие ансамбли. Вот чего у нас не было — так это шофаристов. Это для меня новость!..» — «Для нас это тоже новость. Мы были готовы к тому, что ребята что-то интересное преподнесут, но не ожидали, что это будет так здорово! Но я не думаю, что Ронен чем-то, вроде мундштука, снабдил шофар, ну, вроде такого мундштука… Есть много всевозможных техник игры на духовых».
Максим понял, что новый знакомый слышал их с Ирми разговор, и робко улыбнулся.
К Бенци начали ластиться с обеих сторон оба близнеца: «Папа, нам очень понравилось! — заговорил Рувик: — Правда, здорово?» Бенци ласково сжимая плечи обоих, с восторженной улыбкой отвечал: «Здорово — не то слово! Кстати, познакомьтесь: это — мой коллега Ирмиягу, а это — Максим, его друг. А это мои близнецы — Шмуэль и Реувен». Мальчики смущённо кивнули и пробормотали свои имена.
Ирми хитро ухмыльнулся и, подмигнув сначала одному, потом другому, спросил: «М-да-а…
А как их различать?» — «У-у-у!!! Есть особые приметы, но мы их ни-ко-му не сообщаем. Сами угадайте!» — и Бенци улыбнулся, подмигнув Ирми, потом улыбнувшись смущённому Максиму.
Подошёл Ноам. Бенци указал на него Ирми и Максиму: «Вот это мой первенец, Ноам.
Он у нас, правда, не поёт и не играет, зато золотые ручки! Соберёт вам любой коркинет не хуже фабричного! Чинит скейтборды и велосипеды для всей улицы, даже пробует усовершенствовать их…» — «О, с таким рукастеньким парнишкой нам интересно и полезно сойтись покороче! Правда, Макси?» — неожиданно воодушевился Ирми. — «Он, конечно, не музыкант, но музыку любит и в ней толк понимает. А сейчас он ещё серьёзно осваивает компьютер. Ну, и… В общем, познакомьтесь!» — похлопал Бенци по плечу старшего сына и слегка подтолкнул к двум приятелям.
Вышли на живописную развилку, где в усыпанных крупными цветами зарослях скрывалась любимая молодёжью кондитерская «Шоко-Мамтоко». «А вы куда сейчас, ребята? Мы с мальчиками — в «Шоко- Мамтоко». Как я понимаю, жена и дочки уже там.
А может, пойдём с нами? Познакомитесь с моими девочками, а?» — предложил Бенци обоим парням. Они смущённо кивнули, и Ирми пробормотал: «О-кей… Спасибо…
Макс, пошли…» Максим и Ноам, оба почти одного роста (14-летний Ноам даже чуть повыше) несмотря на разницу в возрасте, сразу же проявили живой интерес друг к другу, и в кондитерскую вошли чуть впереди всей компании, беседуя о чём-то общем для них.
Разница в 7 лет нисколько им не мешала. После этого вечера трое: Ирми Неэман из Лос-Анджелеса, Максим Лев из Петербурга и Ноам Дорон, родившийся в Арцене, — стали большими друзьями.
Зайдя в «Шоко-мамтоко», они сразу увидели сидящих за одним из крайних столиков Нехаму и Ренану, уплетающих по второй порции горячего шоколада с взбитыми сливками. Прильнув к Нехаме, дремала маленькая Шилат, положив светло-русую кудрявую головку маме на колени.
Бенци подошёл к столу и предложил остальным присаживаться вокруг. Он шутливо вполголоса обратился к полненькой, круглолицей старшей дочери: «Ренана, я бы на твоём месте не злоупотреблял… А впрочем, смотри сама…» Ренана отвечала певуче, неожиданно низковатым девичьим голосом: «А мне Шилат отдала свою порцию, а сама уснула. Нехорошо же оставлять!» — «Нехорошо, — согласился отец, но добавил: — Смотри сама, полезно ли это тебе…» Ирми с улыбкой прислушивался к разговору между Бенци и его дочерью. Он перевёл глаза с улыбающегося лица Бенци на лицо девочки, обратив внимание на живую мимику этого лица, удивительно похожего на лицо отца и братьев-близнецов.
Особенно ему понравились круглые щёчки с симпатичными ямочками и задорная улыбка, такая же, как улыбка Бенци. А до чего красят девочку пышные медно-рыжие волосы, заплетённые в толстую косу, с небрежным кокетством перекинутую через плечо! Каре-зеленоватые, как две огромные виноградины, глаза так же ярко блестят, такие же выразительные и на людей действуют, наверно, так же, как взгляд чеширского льва, его шефа.
Ренана случайно подняла глаза и заметила, какими глазами смотрит на неё огромный синеглазый
