с-но?!» — рявкнул Галь, его глаза сузились и яростно сверкнули, на скулах заходили желваки и на смуглые щёки хлынул жгучий румянец, скрыв лёгкую россыпь симпатичных веснушек. Рути смотрела на сына во все глаза и снова вспомнила лицо своего сурового отца, когда в нём поднимался гнев при малейшем намёке на непослушание детей, особенно неугомонных погодок Арье и Амихая. Её охватил знакомый трепет, как в детстве и юности.
Хрупкая, маленькая Ширли проигнорировала сигнал опасности, о котором сигнализировали лица братьев. «Грохот бутылок, металлический скрежет, завывание — это теперь называется музыка?! Силуфо- куль ваш любимый? — промолвила Ширли, вздёрнув брови и выпрямившись на низеньком складном стульчике, на лице появилась упрямая гримаска, один глаз иронически прищурен: — Ну, другого и ожидать-то не приходится: выше мелодии и ритма, выше смысла и даже бессмыслицы!..» — «Полегче на поворотах!» — угрожающе прошипел Галь и приблизил своё налитое яростью крупное лицо к тонкому личику сестры. Ширли, задрожав всем телом, отстранилась.
«Ну, ладно, пожалуйста, дайте мне поесть…» — сердито покраснев, пробурчала она, опустила голову и уткнулась в свою тарелку. Ей больше не хотелось спорить и дразнить братьев, она поняла, что это становится небезопасным. Близнецы, не забывая уделять внимание содержимому своих тарелок и стаканов, закусили удила и не намерены были отступать.
Ширли старалась не слушать. До неё доносились только обрывки фраз, на голову, казалось, низвергался поток бессмысленных словосочетаний и нудных сентенций, выдаваемых братьями с самоуверенными интонациями и жестами. Мутными сгустками в сознании оседало: «…Босс daddy говорил!»… «Хочешь быть принятой в приличном кругу?»… «Время музыки, которой тебя маманька учила, прошло — и не вернётся»…
«Нельзя же всю жизнь жить этим старьём!»… «средневековые сопли, примитив!»…
«Музыку надо слушать современную, тогда будешь в правильной струе!»… «Самые известные художники и не слушают эти сопли!»… «А что говорит о силонокулле известный скульптор Арцены Дов Бар-Зеэвув!»…
Ширли не отвечала, и только, опустив голову, думала: «Дадут ли они мне сегодня спокойно поесть? Напрасно я с ними завелась…» Рути поморщилась и подумала с горечью: «Так они договорятся и до того, что наши музыкальные школы не нужны…» Но она промолчала, не без содрогания вспомнила вспышку ярости Галя, хмуро уставилась в тарелку и с преувеличенной сосредоточенностью занялась жареным цыплёнком. Обе они, мать и дочь, даже не заметили, как мимо столиков вразвалочку фланирует Коба Арпадофель. Услышав громкие голоса близнецов Блох, он прошил их одного за другим желтовато-зелёным пронзительным лучом из левого глаза. Ширли только зажмурилась и помотала головой, не понимая, откуда жуткая вспышка засветила ей в глаза. А Рути даже этого не заметила.
Галь, её самоуверенный сын-подросток, продолжал вещать с глубокомысленным и многозначительным выражением лица: «Офелия пишет! Понимаешь, что это значит?» — «А что об этом говорит знаменитый музыковед Клим Мазикин! Вот то-то и оно!..» — подмигнув и покровительственно улыбнувшись сестре, поставил точку на поучительной беседе Гай. Близнецы даже не обратили внимания на потрясение мамы, у которой дрожат руки, которые она безуспешно пытается спрятать.
Наконец, близнецы замолкли, вплотную занявшись содержимым тарелок, даже неэлитарным салатом, приготовленным сестрой, не побрезговали. Тут они краем глаза увидели, что Тим поставил один из дисков на проигрыватель, и в ожидании напряглись, даже жевать перестали…
Над Лужайкой пикников, взвывая, завихрились первые вкрадчивые звуки. Близнецы сразу же оживились, с торжествующей улыбкой поглядев на сестру. Они с радостным удивлением услышали, что негромкие, казалось бы, силонокулл-пассажи, как круги по воде от брошенного камня, перекатывались и колыхались туда и обратно. Винтом закручивающиеся вверх звуки захлёстывали Лужайку от края до края. Тим, сидящий возле проигрывателя, блаженно потянулся и напомнил ребятам здоровенного котяру, который только что отменно позавтракал.
Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что по какой-то непонятной причине при звуках любимого близнецами силонофона Ширли испытывает медленно ввинчивающиеся в голову и усиливающиеся боли и дурноту, в особо критических случаях доходящую до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, — в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, — всё потихоньку прекращается.
Но близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которыми надо бороться по принципу клин клином.
Наконец, Ширли подняла голову и воскликнула: «Ну, почему, почему людям не дают хотя бы поесть спокойно! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Все привезли с собой ту музыку, которую они хотят слушать! А вы всем хотите навязать своё силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!» — «Сестричка, будь добра, без истерики! Ты же хочешь получить удовольствие? Вот ты его и получаешь! Между прочим, оно же наше удовольствие!» Мальчишки даже не обратили внимания, что и мама сидела, морщась, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран ноут-бука.
Ширли демонстративно закрыла уши ладонями. Галь, заметив перекатывающегося мимо Арпадофеля, тут же подскочил к сестре и, зло сверкая глазами и напрягая бицепсы, прошипел: «Прекрати! Не выставляй свою отсталость всем напоказ и семью не позорь!» — и принялся отдирать руки Ширли от её ушей. «Что-о? Кто позорит? Я — позорю!?» — вскочила и Ширли. Чёрные глаза её сверкали от навернувшихся на них слёз, она впилась ногтями в руки Галя, пытаясь их оторвать от своих рук. Разъярённый Галь вырвал правую руку и со всей силы ударил сестру по руке повыше запястья. Тонкая рука девочки тут же пунцово вспухла. Ширли расплакалась и закричала: «Ты чего дерёшься, дурак?! Надоели вы мне! На-до-е-ли-и-и!!! Понятно?!!» Сидящие по соседству коллеги отца уже откровенно веселились, глядя на ссору детей главного специалиста «Лулиании». Галь, обратив внимание на эти любопытные взгляды, легонько шлёпнул сестру по другой руке, затем нехотя отпустил её.
Близнецы продолжали зло поглядывать на сестру, она на них, лица всех троих полыхали гневным заревом, кулаки мальчишек были сжаты. Ширли всхлипывала и утирала слёзы.
Рути с изумлением глядела на своих милых и интеллигентных детей, начавших с обычного спора и докатившихся до откровенной драки. Да ещё и в День Кайфа, да ещё и на глазах у коллег Моти. Какой позор! Она попыталась вмешаться: «Дети, немедленно прекратите! Было бы из-за чего!.. До драки докатились!.. Ну, не нравится Ширли эта музыка! Так что? Надо обзываться, бить девочку?.. А ты тоже неправа, дочка! Ты-то чего споришь, чего ехидничаешь? Пусть их, слушают, что хотят! Они же просто болтают!..» — «Ну, да… просто болтают! Посмотри — он меня ударил! Смотри, какой синяк!» — обиженно воскликнула Ширли сквозь слёзы. — «А и ты не заводись! Вот уж не ожидала от тебя! Такая тихая, воспитанная девочка! И вдруг… Да ещё при всех!..» — «Мама, — воскликнул Гай. — Как ты не понимаешь!
Это принципиальный вопрос! Ты что, не слышала, не поняла, что босс daddy говорил?
Наша семья обязана быть в авангарде нового течения! Ты же знаешь, какое папа положение занимает на фирме! Мы просто обязаны воспитывать нашу сестру в духе новейшей струи!!! Даже если она так глупа и упряма, что не понимает!» Рути переводила расширенные от оторопи глаза с близнецов на Ширли. Она ничего не поняла из того, что ещё выкрикивали её мальчики, и не знала, что им ответить. Ей ничего не оставалось, как произнести не очень уверенным тоном: «Как бы там ни было, бить девочку вы не имели права! Вообще не смейте её касаться!» Моти поднял голову от ноут-бука и недовольно проговорил: «Ну, зачем вы так с сестрой! Что за споры на музыкальные темы, до драки доходящие! Ну, вам нравится, а ей — нет! Какое вам дело? Сколько раз я говорил не трогать её!» — «Ты что, daddy! Не знаешь, что это сейчас вопрос принципа и престижа — отношение к силонокуллу?!» Близнецы ещё что-то выкрикивали, но Моти уже не слушал, махнул рукой и снова уткнулся в свой ноут-бук.
Рути сердито сверкнула глазами, переводя их с одного на другого: «Что-то вы руки начали распускать в последнее время… Этому вас в гимназии учат?» Моти снова поднял голову, хотел что-то сказать, но промолчал. Близнецы покраснели. Галь зло потупился, стиснув зубы, а Гай только растерянно
