Рути пронзительно закричала. Они не услышали, что за стенкой в квартире Амихая стало непривычно тихо, а дети Арье продолжали подвывать, с отчаянием глядя на отца, на тётю и почему-то повисшего на папиных руках дядю.
Галь осторожно выпроводил своих дубонов из разгромленной ими квартиры, велев кликнуть звено брата, орудовавшее в квартире Амихая, и достал из кармана переливающийся всеми тонами радуги та-фон. Окончив разговор, который он вёл вполголоса и словно бы сквозь зубы, он встал, решительно отодвинул мать и Арье от стонущего отца, поднял его на руки и понёс на улицу. Рути бежала за сыном: «Куда-а!
Куда ты его тащищь?» — «В больницу… Отойди, мать! Это мой daddy, значит, он будет устроен по высшему разряду, обещаю! Тебя известят… когда сочтут нужным.
Мы с братом… и Тимми… с тобой свяжемся…» Он уложил Моти на заднее сидение ленд-дабура, и приплюснутый автомобиль как бы поплыл вдоль по тому, что ещё вчера было обычной улицей. Сейчас Рути казалось, что эти фантасмагорические картины ей просто снятся в кошмарном сне, как и странное перемещение фантастических автомобилей, увозящих её мужа, спустя некоторое время — Арье, а потом племянников, которых запихнули вовнутрь не без некоторых усилий и криков…
Рути тупо сидела посреди разгромленной комнаты, когда вошла Тили. Она оторопела, потом заголосила: «Что тут было?.. Грабители?.. Где Арье?.. Где дети?!..
Попрятались?.. Испугались?..» Рути только молча качала головой, ни слова не говоря, глядя перед собой остановившимся взором.
Тили схватила её за плечи, умоляюще заглядывая в глаза: «Что тут было?! Скажи мне! Пусть самое худшее, но чтобы я знала!» Рути еле слышно проговорила: «Ворвались дубоны, искали вашего Цвику… Это не грабители, это обыск, всё покидали, поразбивали… сама видишь… Забрали какие-то маленькие шофарчики… и зачем их Цвика хранил… ещё какой-то странный коркинет… наверно, тот самый, из-за которого — помнишь? — шум был… Увезли Арье и детей… его арестовали, а детей в интернат… И Моти… в больницу… Приступ…» Тили медленно осела на стул, стоящий посреди груды черепков от её керамики, и закрыла лицо руками.
Медленно вошёл Амихай. На побелевшем лице — растерянность и отрешённость, подрагивающие губы. Рути и Тили сквозь слёзы, всхлипывая, то и дело перебивая друг дружку, начали рассказывать ему, что случилось. Амихай медленно проговорил:
«Моих Лиору и Идо тоже забрали… Хорошо, что твоя девочка, Рути, успела сбежать…
А где Моти?» Рути еле слышно прошелестела: «Сердечный приступ… Галь увёз его… говорит, в больницу…» Тили взвизгнула: «Но куда, куда они увезли наших детей, куда увезли Арье? Что с нами со всеми будет?!» Рути продолжала шептать: «Где Мотеле? Куда они его?..» — «Пойдём к маме… Я обещал… — промолвил Амихай. — Бедные… Они ещё не в курсе…» Тили разрыдалась, потом пробормотала: «Ну, как мы, такие зарёванные, к ним пойдём…» — «Советовали же Мория с Эльяшивом перебираться в Неве- Меирию. По моей вине не переехали… из-за неё…» — горько произнёс Амихай, выйдя из квартиры и спускаясь к больному отцу. Рути, недоумевая, двинулась следом за братом. Вдруг она поняла, что у него очередной разлад с женой, и на сей раз это серьёзно.
У Рути никогда не было особой душевной близости с Амихаем, она привычно видела в нём всего лишь маленького, шаловливого мальчика со столь же маленькими интересами и переживаниями. Увидев впервые на свадьбе брата его невесту, красавицу Адину, она испытала к ней необъяснимую неприязнь. Та предстала перед нею пустоватой, слишком высокомерной и надутой, занятой исключительно собой, красоткой. Впрочем, и Адина с самого начала точно так же отнеслась к ней, как и ко всем женщинам семьи молодого мужа. Рути чувствовала, что брат совершает ошибку, что красавица Адина сломает ему жизнь, но говорить уже было не о чем.
Даже до ссоры Моти с тестем Блохи почти не общались с семьёй Амихая — в отличие от Арье и Тили, на глазах которых разворачивалась драма его семейной жизни, и старались чем можно поддержать его. Трое старших детей Амихая фактически росли в семье Арье и Тили. Рути не знала, что за то время, что она не общалась с родными, у Амихая родился четвёртый ребёнок, Мойшеле. Сейчас малышу было 3 года, и несколько недель назад Адина увезла его к родителям в Шалем.
Если бы Рути проявила капельку чуткости к младшему брату, да если бы не дикая, свалившаяся на неё ситуация, она бы поняла, чем вызван его непривычно потерянный вид, его чрезмерная нервозность.
Гедалья дремал, даже не замечая, что к нему снова пришла старшая дочь, которую он не видел столько лет. Рути присела рядом с мамой и долго глядела на сильно изменившееся лицо отца, которого она помнила строгим и грозным, заставлявшим её трепетать от одного его взгляда. Она даже никогда не замечала, что папа был очень небольшого роста, меньше её Мотеле, а теперь, лежащий в постели под серым одеялом, он казался совсем маленьким и ничуть не грозным.
Тили подсела к свекру, поправила подушку и знаками дала Хане понять, что она намерена ночью ухаживать за Гедальей. Ей было необходимо заняться любой тяжёлой работой, чтобы утихомирить боль. Хана позвала Рути и Амихая на кухню.
На кухне Хана тихо проговорила: «Мне удалось найти адрес Йоси…» — «Какого Йоси?» — недоуменно спросила Рути, совсем забыв о наличии старшего брата, с которым семья давным-давно оборвала всякую связь. Никто не знал, что Хана уже несколько лет прилагала массу усилий, чтобы разыскать первенца в далёкой Америке.
Если бы Магидовичи общались со старшими Неэманами, они бы гораздо раньше узнали, что мистер Джозеф Мегед (ибо именно так стал называться в Америке Йоси Магидович) — один из старших чиновников финансового отдела фирмы мистера Неэмана, давно развёлся с женой-католичкой, перебрался с Восточного побережья на Дальний Запад и женился вторично, на сей раз на ассимилированной еврейке из очень современной и преуспевающей американской семьи. Благодаря отцу новой жены он и смог устроиться на фирму мистера Неэмана.
Сейчас Хана затеяла этот разговор, желая попросить кого-нибудь из детей написать старшему сыну, что отец очень плох, и было бы неплохо, если бы он приехал в Арцену — хотя бы попрощаться с отцом, да заодно познакомился бы с братьями, сёстрами, племянниками… Едва выговорив слово «племянники», Хана заплакала: «Это же мои внуки… дети Йоселе… Даже те, католики…» Амихай пробормотал: «И Галь с Гаем, элитарии и дубоны, тоже твои внуки и наши племянники…» Услышав сказанное братом о сыновьях, Рути порывисто вскочила и, не глядя на брата, холодно бросила: «Мне надо к Моти, поеду, разыщу его… И вообще… У вас жизнь дикая, нецивилизованная: душ невозможно принять…» — «Конечно! — вспыхнул Амихай: — До того, как нас добровольно-принудительно присоединили к Эрании, у нас было всё, что полагается для нормальной жизни современному человеку. А когда фанфаризаторы развесили у нас… э-э- э… фанфароботы, так и начались перебои с электричеством, с водой… Вам бы такие воронки! — вы бы тоже хлебнули нецивилизованной жизни!» — «Девочек в школе избивают…» — сердито пробормотала Рути. — «А кто избивает? Ваши же дубоны! Преступники! Сама же только что видела, что они творят!» — «С чего это — наши?..» — потерянно шепнула Рути, но брат только сверкнул на неё глазами и продолжил: «Обыски без ордера, по сути погромы, ничем не спровоцированные аресты… Детей забрали, якобы, в интернат…» — «Я должна Мотеле найти… Как он там…» Амихай только махнул рукой: «Делай, как знаешь…» — и отвернулся.
Хана с упрёком смотрела на своих детей. Она плохо понимала, о чём говорил Амихай — ведь об аресте Арье и о том, что детей Арье и Амихая забрали в интернат, ей не сказали. О драме в семье Амихая она тоже знала далеко не всё; ей сказали, что Адина с Мойшеле просто поехала навестить родителей, которые соскучились по маленькому внуку. То, что дочь разрывалась между тяжело больным отцом и внезапно заболевшим мужем, вызывало её острое сочувствие. Она прекрасно понимала и оправдывала вновь обретённую дочь, заранее принимая любое её решение. Она только попросила её хотя бы переночевать у неё в доме. Рути согласилась.
Вечеринка продолжалась и после того, как дом покинули Мезимотес с Арпадофелем, и этому ничуть не мешало продолжающееся отсутствие хозяев.
