компьютером… Самая что ни на есть измена! Вот и расплата!.. А если бы я выбрал другой порядок предпочтений…» У Рути отлегло от сердца: так вот о какой измене говорит её Мотеле?.. Краска медленно возвращалась на лицо. Она бессильно откинулась на стуле, потом наклонилась к мужу и погладила его по щеке: «Не говори глупостей, мой хороший!
Ты всё делал правильно, просто слишком буквально понимал обязанность мужчины обеспечивать семью, не думал, что прежде всего ты нам нужен здоровый и весёлый!
Хотел, как лучше, как у всех… Слишком увлёкся работой, для тебя она стала самым важным на свете!» — «Вот я и говорю…» — «Ну-у! — Рути нежно приложила ладошку к его губам. — Ты же не мог знать, что задумали твои боссы. Тебя это захватило — и вот ты…» — «А тот концерт… — продолжал, как бы сам с собой, бормотать Моти: — Ведь я уже тогда понял… должен был понять, — поправился он, — что это такое! И не остановил мальчиков… Я и виноват! Должен был сразу понять, чего хочет Мезимотес, что за чудовище этот Ад-Малек… да и Куку Бакбукини… Оба мафиози, откровенные враги!.. А я… с их так сказать, «музыкой»… связался, работой увлёкся… Работа, видишь ли, и ничего, кроме работы…» — «Да, уж этот твой лучший друг Миней основательно высосал тебя, твои знания, твой талант, да и душу… А этот…» — и Рути опасливо понизила голос до шёпота, скосив глаза в сторону двери, за которой в коридоре сидел Тим. — «Я ему так верил, Минею… Ведь он мне очень помог!..» — и по смугло-серой щеке Моти скатилась слеза. Он отвернулся.
Рути вспомнила их первую близость, вспомнила, как Моти целовал её глаза и слизывал слёзы с её щёк. В горле у неё защипало. Она снова погладила Моти по щеке, стараясь мизинцем осторожно стереть слезу со щеки. Вдруг Моти раскрыл глаза и, запинаясь, пробормотал: «Рути, мне кажется, ты всю жизнь меня ревновала к Нехаме Дорон, жене Бенци. Или я ошибаюсь?» — «Честно? Да, поначалу меня это мучило. Ведь когда мы познакомились, ты на неё запал, а на меня — ноль внимания!» — «Рути, ты у меня смешная девочка! Мало ли кто на кого по молодости запал! Что, будешь ко всем меня ревновать, с кем я хоть когда-либо что-либо?.. Да ты о чём!?
Зачем-то отношения с ними прервали… А ведь они такие хорошие, порядочные, верные, преданные друзья… Сейчас я это вижу!..» — «Мотеле, но они же не вписывались в наш круг! Мы не могли их к себе приглашать: у нас у самих было всё меньше кашрута. Даже мои родные из-за этого не хотели у нас часто бывать… Папа… бедный мой папа…» — на глаза Рути навернулись слёзы. — «Ох, Рути… И ты об этом… А впрочем, что это я тебя упрекаю! Сам же так захотел! Все концы в один запутанный узел… И не развязать, не распутать!.. Но ты напрасно так себя изводила ревностью к Нехаме! А мне, если честно, обидно, что ты так обо мне думала…» — и Моти слабо улыбнулся, положив свою руку на пухленькую ручку жены.
Рути отвернулась, прилагая все силы, чтобы он не заметил, что у неё снова глаза на мокром месте. После непродолжительной паузы Рути взяла себя в руки и ласково спросила мужа: «Тебе чего-нибудь хочется, дорогой? Водички, или сок принести?» — «Нет, ничего, спасибо…» — лицо Моти было повёрнуто к окну. Он был всё так же бледен, но Рути показалось, что естественные краски медленно возвращаются на его лицо. Помолчав, Моти прошептал: «Если бы ты знала, как мне хочется увидеть Ширли!» — «Успокойся. Главное, чтобы ты был у нас здоров! Ты же знаешь, как ты нужен детям… — и тихонько добавила: — И мне… Я уверена, мальчики ещё опомнятся.
Они же у нас были такие славные, ласковые, нежные!.. И учились в общем-то… неплохо… Это у них сейчас какое-то наваждение!» — «Да… Настоящее наваждение!
Только почему-то не всех оно охватило… Но почему мои сыновья в эти кошмарные игрушки играли, вместо того, чтобы учиться! Как я в своё время учился, чтобы в университет поступить после армии… У моих родителей своя жизнь, папа солидный бизнесмен, вся жизнь в работе… Мне много чего приходилось самому… А у этих… чего им не хватало? Силонокулл в голову ударил, захотелось в дубоны. А Ад-малек! — это же откровенный враг!..» — «Успокойся, родной, не думай об этом… Не наше это дело…» — пробормотала Рути, но Моти не обращал на её слова внимания: «Они уже пробовали закрыть их школы силой…» Рути еле слышно прошелестела: «Так закрыли же, я слышала…» — «…но при этом очень нехорошее дело там произошло… по радио говорили… ещё когда я был на работе… А сейчас — ораковение! Что это такое, в подробности не вник, но боюсь, что именно это имел в виду Миней… — и Моти понизил голос до чуть слышного шёпота: — О новейших технических средствах, которые гораздо эффективней полиции и армии. А тут подвернулась моя программа…» — «Тише, милый, успокойся… Тут этот… сидит… Что он тут делает, не знаю…
Привёз меня сюда, спасибо ему… Но чего он ещё от меня хочет! — залепетала Рути, наклоняясь к мужу и нежно промокая ему лицо влажной салфеткой. — Ещё услышит…
Если честно, я не верю, что религиозная девушка, ученица ульпены, начала заигрывать с грубыми дубонами… что из-за этого они её… изнасиловали…» — «Я тоже не верю… — прошептал Моти. — А наши мальчики с ними дружбу водят!.. И ведь гордятся же этим! Ну, почему? Почему именно мои сыновья?!» — «Не думай об этом, прошу тебя… Сейчас ты должен думать только о себе!.. Дай, я тебе подушку поправлю. Вот так удобно?.. А так — лучше?..» «Рути… этот ещё здесь? — вдруг свистящим шёпотом спросил Моти. Рути оглянулась:
«Ты имеешь в виду Тумбеля? Да, сидит, глазеет на меня, даже мигать забыл…» Моти дал ей знак, чтобы она наклонилась поближе: «Я ведь давно перестал ему доверять? Как я жалею, что не указал ему на дверь, когда мальчики были маленькими…» — «О, ты и не представляешь, какой это гнусный мерзавец…» — прошептала, покраснев, жена и погладила его по руке. Моти продолжал тем же свистящим шёпотом: «Лучше бы он ушёл… Попроси доктора как-нибудь выпроводить его… — и помолчав, зашептал чуть слышно: — Я тебя заклинаю: береги Ширли, девочку нашу, спаси её от этого безумия!..» — «Конечно! Успокойся! Тебе сейчас прежде всего нужен покой…» Рути ещё что-то лепетала, а в голове бились несвязные мысли — об Австралии и о том, что девочку сначала нужно найти, тогда и можно будет её спасти… А где она, неизвестно… Но об этом говорить Моти она, конечно, не станет.
Тим сидел напротив открытой двери палаты, глядел во все глаза, как Рути и Моти ласково шептались друг с другом, как Рути ласково прикасалась к мужу, и в нём поднималась тёмной волной неодолимая злость, с которой он даже не хотел бороться.
Он сидел, скорчившись на неудобном стуле, глядел на них, не мигая, и растравлял свои душевные раны. Он начал представлять себе Моти, лежащего в той же кровати, но совершенно в другой больнице, в другой, мрачной палате, освещаемой маленькой лампочкой густо-гнойного цвета под потолком. Мозг его тут же заработал в направлении переустройства и переоснащения палат таинственного Шестого отделения.
Он вскочил и бросился в туалет, из кабинки позвонил Зяме и тихим, нежным голоском изложил свою идею. Зяма восторженно ответил (Тим гадливо скривился, представив себе выражение зяминого лица): «О, шеф! Вы одним словом запустили мой генератор идей!» — «Ну-ну!.. — оборвал его Тим. — Так что ты хочешь сказать?» — «Как всегда: нет проблем! Обтекаемая форма помещения с уходящими как бы бесконечно вверх стенами вам подойдёт?» — «Конечно! Давай, трудись!» — «Тоже с помощью программы ораковения?» — «Послушай, Зямчик, я не буду делать твою работу!
Моё дело — руководить! — раздражённо повысил голос Тим и тут же опасливо оглянулся, дёрнув за ручку спуска воды. — Короче, мне нужно, чтобы не позже, чем через три дня я уже мог эту систему задействовать. На испытания и отработки времени у тебя не будет. Понял, лапочка?» — ласково, но с угрожающей ноткой, проворковал Тим и, не дожидаясь ответа, закрыл та-фон, снова спустил воду в унитазе и покинул кабинку.
Он снова едва втиснул свой зад в показавшийся ему ещё меньше неудобный казенный стульчик. «А не заменили ли мне его?» — мелькнула сварливая мысль. Он даже не обратил внимания, что дверь в палату кто-то неплотно прикрыл.
Прикрыв устало глаза, он вспоминал, как приходил к Блохам в дом, как играл с близнецами, откровенно игнорируя младшую дочку Блохов, эту «копчёную рыбку» с чёрными, как у армейского приятеля-соперника, глазами.
Тим грезил: вот он, его бывший коллега, униженный, раздавленный, с мольбой и болью наблюдает, как он, Тим, торжествующий, счастливый, радостный, обнимает и целует Рути, подхватывает её на руки — и она не только не сопротивляется, а счастливо и радостно улыбается ему в ответ… А вокруг улыбаются
