чрезвычайно низкого эстетического уровня!» — «Неужели комиссар по культуре вернулся?» — в ужасе прошептала Ширли. — «Чего не знаю, того не знаю… — Ирми явно был в замешательстве и почти не смотрел ей в глаза. — Но есть признаки, указывающие на это. Мы думали, Зяма Ликуктус уже прочно засел в руководстве вместо него — ведь тогда, сразу после того, закрыли СТАФИ и восстановили «Лулианию»… Ну, которую твой папа (зихроно ле-враха!) на самом деле создал, а приписали Мезимотесу. Но оказалось: потихоньку, тихой сапой, там снова всем заправляют фанфаразматики Тумбеля, да тот же Зяма всегда был его верным холуем!.. Они решили, что наша студия им составляет конкуренцию! Ведь и у них как бы комбинации игр и мультиков, и наши мультики им почему-то покоя и не дают! А главное — как и тогда, им не по душе музыкальное оформление наших мультиков, композиции Шмулона и Реувена…» — «Но ведь у нас совершенно другая продукция!» — «Они говорят: недопустимо, чтобы в Арцене существовала такая… низкопробная… Да, так и говорят! И это не Офелия, а очень, казалось бы, грамотный и культурный журналист…» — «Кто же?» — «Мы не знаем, он прикрылся псевдонимом Озен Кашуах, говорят, он даже в кипе…
Наверняка, это просто страх перед конкуренцией! В общем, Реувен и Шмуэль сейчас в полиции, хотят добиться возвращения компьютера и аппаратуры!» — «Как удачно я догадалась именно вчера ночью запустить в Интернет копии наших эскизных наработок!..» — мрачно проговорила Ширли.
Ирми притормозил возле каравана Ширли, она, пролепетав «спасибо», выбралась из машины, уже пробегая мысленно список дел, намеченных ею до возвращения детей.
Когда она допивала кофе, раздался телефонный звонок. Это была Рути: «Дочка, я хочу с тобой серьёзно поговорить. Только что я смотрела по телевизору утренние новости. Передали, что опять вы у себя на Гиват-Ноам отличились! Просто гвоздь программы!» — «А что такое, мам? Я ничего не знаю! У нас всё беседер!» — оторопела Ширли, закашлявшись от глотка кофе. — «Во-первых, дети беседер? Мотеле перестал кашлять?» — «Да ещё на той неделе, и Наоми тоже, оба в мишпахтоне. Ты мне лучше расскажи, что там передавали?» — «Ну, надо сказать, меня очень удивило и, честно говоря, напугало, что снова на экране появилась… — ты удивишься, дочка! — изрядно постаревшая, но такая же экстравагантная Офелия. Теперь у неё волосы крашенные в ярко-рыжий цвет, такая же худая, даже, я бы сказала, слишком, и так же коленки выставляет; словно забыла, сколько ей лет, или давно на свои коленки не смотрела…» — ядовито заметила Рути. — «Мамуля, ты мне, пожалуйста, по делу, а не о коленках Офелии! Что о нас говорили?» — нервно спросила Ширли. — «Что у вас в Неве-Меирии создана нелегальная студия, где до последнего времени клепали — так и сказали! — клеветническую и подстрекательскую продукцию очень низкого уровня, и этой низкопробной продукцией наводняли сайты по всему миру.
Ещё и продавали диски по непомерным ценам, наживаясь на этом! Полиция вынуждена была рано утром придти и конфисковать оборудование и продукцию! А твой муженёк с братцем устроили дебош, оскорбляли и проклинали органы охраны законности и порядка! Офелия сказала, что против них, наконец- то, возбудят уголовное дело! Их обоих задержали… Они в тюрьме!!! Дочка, я тебе много раз говорила: ты должна взять детей, покинуть Гиву и приехать ко мне! Хватит! Ты никакого права не имеешь рисковать детьми! Если твой муженёк тебя любит, он за тобой на край света пойдет, не только в Эранию!.. А если ты продолжаешь упорствовать, то я приеду… может, удастся Арье уговорить… — забормотала Рути с сомнением, — и заберу хотя бы Мотеле, спасу от безответственных родителей моего лапочку!» — «Мама! Я тебе много раз говорила: оставь эту бредовую идею! Оба ребёнка наши с Рувиком, и мы никого никому отдавать не собираемся! Разлучать близнецов просто преступление!
Ни Арье, ни Амихай тебя в этом никогда не поддержат! Лучше бы ты сюда к нам, хотя бы к Морие, перебралась, а не смотрела бы очередную брехню Офелии! Разве ты её не знаешь?!» — «Да ты что, не понимаешь, не чувствуешь? — всё вернулось! Они власть, у них сила, армия, эти… как-их-там-теперь? — дабуры… Ты что, забыла дубонов?! Слава Б-гу, Гай… больше не с ними!..» — голос Рути сорвался на истерический крик. — «Мамочка, успокойся! Мы тут под защитой армии! Всё у нас законно — и наша студия зарегистрирована, как полагается по закону». — «Сегодня закон один, завтра — другой, всё одно — закон!» — «Уверяю тебя, ничто нам не грозит! А Офелия… Что с того, что она вернулась и по-прежнему брешет!.. Свою пайку отрабатывает… — и, уже не слушая, что ей продолжала истерически кричать в трубку мать, отчеканила: — Беседер… Рувик придёт домой, и он мне расскажет всё, как есть. А сейчас, извини: у меня много дел по дому, а потом ещё надо поработать… Извини… И не волнуйся! То, что было, не вернётся!» Она, конечно же, не сказала матери, что в последнее время им несколько раз вручали повестки с требованием в течение полугода освободить холм, причём наведывались в самое неурочное время — или поздно ночью, или рано утром, чуть не поднимая хозяев дома с постели.
После разговора с матерью Ширли целый день пыталась связаться с Реувеном, но безуспешно. Справиться у Бенци и Нехамы, вообще что-то сказать им об этом она не решилась, изо всех сил сдерживая растущую тревогу в себе. Ни Ренаны, ни Хели дома не было, они были внизу, и Ширли не с кем было поговорить, не у кого получить поддержку и утешение…
Реувен появился только поздним вечером и тут же постарался успокоить жену, нежно обнял её. Не выпуская Ширли из своих объятий, он начал с нервной усмешкой рассказывать об их с братом приключениях — и ночью в студии, и целый день в полиции. Он прошёлся по салону, зашёл в спальню, постоял между кроватками, с нежностью глядя на сладко посапывающих во сне малышей, снова вышел в салон и подошёл к Ширли. Увидев тень сомнения на её лице, он повторил: «Я же дома — видишь? Стало быть, беседер!!!» После этого он только обмолвился, что при полиции появились части спецназа, теперь они называются «дабуры». Ширли вспомнила, что утром ей рассказывала мать по телефону и тоже произнесла это слово — «дабуры»… «Да, почти дубоны… — повторил с горечью и капелькой сарказма Реувен. — Снова Раханут в струе…» «Мама говорила о них… Говорит, братья уже не с ними… Откуда она-то знает? Об этом Офелия в новостях не сообщала…» — остановившимся взором уставившись на портрет Ноама на стене, прошелестела она, по щеке скатилась слеза. Реувен подошёл к ней и обнял её за плечи, поцеловав за ушком: «Я же с тобой, так чего ты боишься? И мы же не одни — с нами вся Неве-Меирия, я уверен — вся Арцена!» «Да, дорогой, я забыла тебе сказать: у нас снова будет маленький. Я на днях была у врача… — неожиданно тихо произнесла Ширли и добавила: — И у Ренаны тоже…» — «Ты серьёзно? Как здорово! — и он обнял и крепко поцеловал жену, удерживая её и поглаживая по голове, серьёзно добавил: — Вообще-то, нетрудно было догадаться… — хитро прищурился он. — Но… Ты не должна нервничать, ты же знаешь! А маме ты сказала? Она же звонила…» — «Нет ещё… Потому что она настаивает, чтобы мы отсюда уехали. Будет ещё сильней давить… — и, помолчав, добавила: — А твоим маме и папе мы попозже скажем… Хотя Нехама, я думаю, знает…»
Прошло два месяца. Обитателей Гиват-Ноам никто не беспокоил, даже повестки перестали им вручать. Дело с конфискацией компьютера удалось замять, и оборудование удалось восстановить. Закончили и запустили в Интернет ещё несколько короткометражных музыкальных фильмов. Ширли с Ренаной успокоились.
Ширли, наконец-то, удалось зазвать мать к себе на шабат; до этого Рути наотрез отказывалась посещать караван, где жила семья её дочери. Встречались они в доме Мории, куда Рути приезжала несколько раз в месяц понянчить внуков.
Ширли приготовила вкусную первую трапезу, Рути с удовольствием слушала пение обоих близнецов за столом, кормила и ласкала внуков, потом уложила их спать.
Назавтра поутру они спустились по тропинке вниз — сначала к Доронам-старшим, а потом к Эльяшиву и Морие Бен-Шило. На пороге дома Ширли показала матери потрясающие утренние виды, открывающиеся им с вершины холма, продемонстрировала, как подросли два масличных дерева, посаженные в честь рождения близнецов.
У Мории всех ждал маленький сюрприз. В салоне на краешке дивана сидела 17-летняя дочка Амихая Лиора. На другом конце того же дивана — Шмуэль Дорон. Он с робким обожанием глядел на черноглазую, темнокудрую девушку, а она со смущённой улыбкой то поглядывала в окошко, то озиралась по сторонам, то кидала стремительный взор на Шмуэля и снова быстро отводила глаза.
Рути удивлённо уставилась на племянницу: «Лиора, ты разве нынче не у папы?
Почему?» — «А почему нет?» — тихо прошелестела девушка, не глядя на тётю. — «Ну, наверно, папа хотел бы тебя видеть дома почаще… тем более на шабат». — «Папа не возражает… Ты что, не знаешь, что я здесь давно живу?» — покраснела Лиора и тут же подхватила на руки малышку Наоми. Шмуэль посадил на
